ПРАГА---Владимир Делба в свои 68 лет – начинающий абхазский писатель, который уже выпустил две книги: «Сухумский стереоскоп» и «Амра, галеон юности моей». А сейчас Владимир Делба работает над третьим романом, посвященным Пражской весне 1968 года. Волею судьбы он мог лично наблюдать этот период политической и культурной либерализации в Чехословакии. Об этом сам писатель рассказал в рамках нашей рубрики «Гость недели».
Дэмис Поландов: Владимир, наверное, нелегко быть начинающим писателем в вашем, уже достаточно почтенном возрасте. Как вы вообще пришли к писательству?
Владимир Делба: Чтобы ответить на этот вопрос, нужно раскрыть мою первую книжку, а поскольку не у всех сейчас есть такая возможность, я коротко скажу: многие люди в возрасте становятся более сентиментальными, ищут некое убежище в своих воспоминаниях, и, наверное, этот момент сыграл роль. Еще очень важно то, что моя юность прошла в очень теплом и добром городе Сухуми, из которого я родом (сейчас он называется Сухумом), и мое детство и отрочество пришлось на стык 50-х и 60-х годов. Город был удивительный с точки зрения доброты и, вообще, доброй ауры, витающей над городом. В то время город был интернациональный, в нем ценились юмор и начитанность, был интерес к литературе, которой тогда было достаточно много. Ну, особый разговор о хрущевском времени, я не думаю, что это была оттепель, но факт, что это было некое окошко, когда мы стали смотреть кино, по крайней мере итальянский неореализм, который как-то ложился на ментальность наших южан. Это время было прекрасным, и помимо серьезных вещей, происходили всякие смешные, забавные события, которые очень трудно придумать.
Your browser doesn’t support HTML5
Владимир Делба: «Это чувство свободы до сих пор со мной»
Дэмис Поландов: Владимир, насколько ваши книги автобиографичны, или же в них все-таки присутствует какой-то вымысел?
Владимир Делба: Первая моя книга – это некая попытка стенографировать воспоминания старых друзей, которые оказались волею судьбы в Москве. Мы встречаемся, грустим, смеемся, улыбаемся, и я попытался это записать. В моей первой книге, которая называется «Сухумский стереоскоп», собраны рассказы, воспоминания, сюжеты, с которыми я обращался, с разрешения моих друзей, достаточно вольно. Там, может быть, не было одного прототипа, я наделял героев качествами разных людей, но эта книга и эти сюжеты все равно выходили из некой реальности. Ко второй своей книге, которая называется «Амра, галеон юности моей», я уже подошел немного по-другому. Это уже отсеянные воспоминания, у каждого героя есть прототип и назван своим именем, т.е. здесь я уже себе не мог позволить ничего лишнего, практически ничего не домысливал и пытался в меру своих возможностей излагать легко, весело и лирически – чтоб и грусть была, и улыбка.
Дэмис Поландов: Владимир, тема погружения в прошлое, то, как вы описываете этот процесс в «Амре», выглядит, я бы сказал, даже как-то мистически. Вообще, присутствует ли в вашей жизни мистика?
Владимир Делба: Я, особенно в последние десятилетия, сталкиваюсь с некими моментами, которые в моей юности были бы совершенно необъяснимы. Я считаю, что, да, безусловно, мы многого не знаем, и то, что мы сейчас с вами можем назвать мистикой, нечто такое непознанное и необъяснимое, безусловно, есть, я в это верю. Вы даже обратили внимание и сделали мне комплимент по поводу памяти. На самом деле я забываю такие простые вещи, которые случились вчера или неделю назад, а нюансы, детали, какие-то крохотные штрихи, включая запахи тех времен, я помню отчетливо – это радует, иногда пугает, так что, наверное, да, некая мистика в нашей жизни присутствует, и я это чувствую.
Дэмис Поландов: Владимир, мы с вами познакомились совсем недавно, и нас свела чешская тема. Я, наверное, раскрою информацию, что вы сейчас работаете над книгой о Праге весны 1968 года. Как вы очутились в Праге в этот важный исторический момент?
Владимир Делба: Это тоже некая мистика. Наверное, вы пробежались по моей рукописи. Я тогда учился в вузе и, как все мои сверстники, состоял в комсомоле. Я был человеком активным, с удовольствием участвовал в культурных мероприятиях, и эту активность решили поощрить. Была запланирована поездка в Чехословакию таких молодых, активных студентов из вузов Москвы и Подмосковья. Группа состояла примерно из 30 человек. Это все произошло в тот момент, когда в Чехословакии стало происходить что-то непонятное для советского руководства, они не могли разобраться. Мой друг, осведомленный человек, тогда мне сказал: «Вы не поедете». Это, конечно, было очень грустно услышать, но на самом деле поездка состоялась. Я не знаю, кто принял такое решение, но нас вызвали в Обком комсомола и сказали: «Ребята, вы едете в такой знаменательный период – в Чехословакии восстанавливаются ленинские нормы демократии». Нас выпустили, хотя я не могу сказать, что был диссидентом, но существующая ситуация, конечно, на нас давила, тем более на людей, имеющих некое отношение к искусству (я художник по образованию). В общем, атмосфера в Союзе была не из приятных. Еще, наверное, сыграло роль то, что мы из Москвы уезжали в конце апреля, поездом, было жутко холодно, а приехали в сверкающий зеленью, солнцем, теплый город, и все, что я пытаюсь описать, до сих пор со мной, и это чувство свободы, когда вокруг люди улыбаются друг другу, это единение, девушки одеты как-то празднично, – это надо было почувствовать. Я, конечно, носил это в себе всю свою жизнь. Я много раз потом бывал в Праге, где у меня много близких друзей, я очень люблю этот город. Сейчас, поскольку я в преклонном возрасте начал что-то писать, конечно, эта тема мне не давала покоя, и вот я пытаюсь вспомнить, тем более что в коротких моментах моей пражской жизни есть реальные люди, которые достойны того, чтобы о них помнить и рассказывать.
Дэмис Поландов: Может быть, вы расскажете, как вас приняли? Вы приехали из Советского Союза, как с вами разговаривали чехи, которые вас здесь принимали, что вам пытались объяснить?
Владимир Делба: Те люди, о которых я пишу и называю их друзьями, – это семья Йиранека, известного режиссера, художника, который недавно ушел из жизни, и их окружение – люди, которые все прекрасно понимали, там не могло быть никаких проблем, тем более каких-то отторжений, потому что я приехал из той страны, которую стали уже побаиваться. Так что этот момент был для меня совершенно предсказуем и ясен. Но вот когда я начал знакомиться (причем знакомились мы на каких-то мероприятиях, встречах в рамках официальной программы), то помню везде восторг, потому что, наверное, все-таки в Праге надеялись в мае, что никогда не будет августа. Однако что-то людей могло беспокоить, и вот я помню и пытаюсь это описать. Я общался со своими сверстниками в джаз-клубе «Reduta» – это оказались очень приятные, доброжелательные, гостеприимные и теплые ребята, но это их беспокоило, они меня спрашивали: «Как ты думаешь, чем это закончится для нас со стороны Союза? Будет ли давление, придут ли танки?» Я говорил: «Ребята, да вы что! 56-й год – это все уже давно прошло». Хотя я сказал: «Конечно, если это будет продолжаться так вот красиво и правильно, то это у кого-то вызовет (я имею в виду советское руководство) недовольство, и они будут пытаться что-то сделать», но искренне сомневался, что может дойти до силового момента. К великому моему сожалению, я все-таки ошибся.
Дэмис Поландов: Я еще раз сделаю вам комплимент: у вас феноменальная память! Я был в «Reduta» совсем недавно, и вы настолько живо описываете этот клуб и вообще всю эту атмосферу. Я хотел бы вас спросить о джазе: как вообще появилась ваша любовь к джазу?
Владимир Делба: Кстати, во второй своей книге, «Амре», я пишу именно так, как это было. Наверное, это опять-таки тот же стык 50-60-х, мы совсем еще юные и увлекались тогда популярной эстрадной музыкой. И таким прямым «поставщиком» музыки – не на виниле, не на магнитной пленке, – была радиостанция «Голос Америки», которая вещала из Бейрута. Поскольку они транслировали только музыку, и не было никаких текстов, тем более политических, то их не глушили, и мы слушали эту музыку. Там звучала новейшая эстрада, оттуда мы узнали и Далиду, и Синатру, и других, кто был тогда популярен. На этой волне каждую ночь, в 12 часов по нашему времени, если вы знаете джаз, то должны помнить имя Уиллиса Коновера – великого теоретика, популяризатора джаза. У него был час Time for Jazz, он говорил медленно (у него был прекрасный завораживающий голос), и так как мы пытались учить язык, многие вещи понимали. Он рассказывал коротко о музыкантах, о направлениях, и, конечно, звучала музыка. У нас сформировался небольшой кружок близких ребят, многие из которых потом стали профессионально и непрофессионально исполнять джаз. А у двух моих друзей, о которых я пишу, называя их по именам, – братьев Ефремашвили, – был канал, кто-то привозил, и у них была прекрасная коллекция американских виниловых дисков. Мой близкий друг детства, с которым мы и сейчас дружим, Рома Хахмигери, не имея музыкального образования, профессионально играл на ударных инструментах, играл джаз на трубе. Мы были такой группой любителей, но серьезных любителей. Вот как-то так.
