ПРАГА---На прошлой неделе в Праге и других чешских городах прошли акции в связи с 46-й годовщиной вторжения войск пяти стран Варшавского договора в Чехословакию. На эти мероприятия из Грузии был приглашен рядовой батумский пенсионер, 80-летний Реваз Цинцадзе – единственный в Грузии человек, который осмелился выразить протест против вторжения в Чехословакию и оказался за это в психиатрической лечебнице почти на два года. В рамках рубрики «Гость недели» мы предлагаем вашему вниманию интервью с Ревазом Цинцадзе.
Дэмис Поландов: Батоно Реваз, к моему удивлению, я узнал о вашей истории из чешской газеты. Мне кажется, в Грузии должны знать вас. Как, вообще, так получилось, что ваша история неизвестна в Грузии, а известна в Чехии?
Реваз Цинцадзе: В Чехии узнали совершенно случайно. Когда меня выпустили из психиатрической больницы, я не хотел славы. Я хотел, чтобы мне дали денежную компенсацию – писал президенту, председателю парламента, всем послам, в том числе Соединенных Штатов, в ООН, три раза писал Саакашвили. Не получив результата, я плюнул на это дело и просто продолжал жить. Так бы продолжалось, наверное, до конца моей жизни, но вдруг начальник архива МВД обнаружил мое письмо. Три года он искал меня…
Дэмис Поландов: А МВД Батуми?
Реваз Цинцадзе: Нет, Тбилиси. Наконец, он узнал, что я живу там и прислал двоих своих подчиненных, которые были у меня дома, взяли еще кое-какие материалы, беседовали со мной. И отсюда все началось.
Дэмис Поландов: Давайте, мы тоже начнем сначала. Как вообще появилось это письмо? Вы написали письмо, когда произошло вторжение советских войск в Чехословакию, главе правительства Алексею Косыгину. Что вы написали ему?
Реваз Цинцадзе: Во-первых, первое письмо я написал до начала этих событий – в 1967 году. Я специально полетел в Москву и сдал письмо на Центральную почту. Не дождавшись ответа, будучи в Москве, я решил узнать, что случилось с письмом, почему нет ответа. В Совет министров меня не пустили.
Your browser doesn’t support HTML5
Гость недели
Дэмис Поландов: А что было в первом письме?
Реваз Цинцадзе: В первом письме я затронул вопросы экономики, свободы прессы, демократии, внешней политики и партийного устройства – все буквально было в этом письме.
Дэмис Поландов: А почему у вас возникли эти вопросы?
Реваз Цинцадзе: Потому что я вначале был под влиянием советской пропаганды и верил, что у нас все хорошо, а на Западе все плохо. Однако когда я постепенно углубился в жизнь, знакомился с другими предприятиями (между прочим, определенную роль сыграло то, что я слушал Радио Свободу, «Голос Америки» и Би-би-си), и когда наши говорили, что вот это все хорошо, они говорили, что это все плохо. В таком случае человек задумывается: кто действительно прав? Я любил все наше, советское – я так был воспитан, потому что антипропаганды не было, я верил этой пропаганде. Когда я убедился в обратном, мне стало очень грустно.
Дэмис Поландов: А как вы могли убедиться, что это все неправда? Неужели достаточно было послушать Радио Свободу?
Реваз Цинцадзе: Нет. Во-первых, я учился в университете, и нам во всех учебниках говорили, что социалистическая система имеет преимущества перед капитализмом, что у нас лучшая организация труда, и если есть какие-то недостатки, то мы развиваемся такими темпами, что вскоре оставим позади Соединенные Штаты и т.д. Я верил во все это, но когда начал работать на заводе, то увидел, что не годятся ни организация труда, ни снабжение, ни качество продукции – столько минусов, что можно было сойти с ума. Я думал, что такое, наверное, творится на нашем заводе, а у других – порядок. Потом, когда я посетил предприятия в Киеве, Одессе и других городах, то увидел одни и те же проблемы: снабжение нулевое, организация труда не годится, вместо необходимых 500 человек, работает тысяча, и говорили, что у нас нет безработицы. Конечно, если вместо 500 человек поставить тысячу, то это не ликвидация безработицы, а липа. Я убедился в том, что наша система не годится, когда в составе грузинской делегации поехал в ФРГ, где мы осмотрели ряд заводов, и я ахнул от удивления – какой там идеальный порядок, система работает как часы.
Дэмис Поландов: На первое письмо вам никто ничего не ответил…
Реваз Цинцадзе: На первое письмо – нет.
Дэмис Поландов: …и вы решили написать второе.
Реваз Цинцадзе: Да.
Дэмис Поландов: Что вы написали?
Реваз Цинцадзе: Примерно те же вопросы, но с дополнениями. С учетом этих двух лет, например, возник чехословацкий вопрос и другие. Но, в принципе, по объему было примерно в два раза больше, но состояло из тех же вопросов.
Дэмис Поландов: Вы написали конкретно о вторжении в Чехословакию. Какие слова вы использовали, что вы написали?
Реваз Цинцадзе: Я могу процитировать один абзац, может, не совсем точно. Я написал, что решительно протестую против варварского, дикого, ничем не обоснованного вторжения советских войск на территорию Чехословакии. Я проводил аналогию с тем, что было в Венгрии в 1956-м и что сейчас, и какая разница. В Венгрии какие-то зацепки были, там дрались венгры между собой, потом якобы Януш обратился к нам с просьбой и тому подобное. В Чехословакии же абсолютно ничего не происходило, просто нагло туда зашли.
Дэмис Поландов: И это письмо имело уже совсем другие последствия. Расскажите, что было после того, как вы его отослали?
Реваз Цинцадзе: Я его не отослал. Меня поймал КГБ вместе с этим письмом. На нашем заводе внедрили одного шпиона, который наблюдал за мной. Он подружился со мной, было откровенен, ругал Советский Союз, вошел в доверие. Я ему говорил, что пишу сейчас письмо. Он спросил меня о том, когда я его заканчиваю, я ему ответил, что закончил и завтра или послезавтра собираюсь с этим письмом лететь в Москву. Я собирался на заводе рассортировать и укомплектовать черновики второго письма. Когда я с этой папкой зашел в контору, один высокий молодой человек сказал мне: «Пойдемте с нами». Я сказал ему, что положу эти модели и приду. На что он мне ответил, что нет, нужно сейчас. Там еще стоял какой-то майор, он подошел и сказал, что не нужно разговаривать, и велел следовать за ними. Послали в КГБ, арестовали, два месяца допрашивали, в том числе всех моих родственников, товарищей. Допрашивали всех, кто был у меня в блокноте из России. Затем меня направили на экспертизу в тбилисскую психиатрическую больницу, чтобы определить, нормальный я человек или нет. Месяц я находился там на экспертизе, со мной проводили собеседования. Оказывается, они написали по указанию КГБ, что я невменяемый и за свои деяния не отвечаю. Но мне не сказали об этом. Когда меня привезли в Батуми, прошло еще два месяца. Я им говорил: «Скажите, в чем вы меня обвиняете, чтобы я написал в защиту». На что мне ответили: «Не надо, зачем это нужно». Оказывается, не только было сделано заключение о том, что я невменяемый, но и состоялся суд в Верховном суде Аджарии без моего присутствия, без присутствия моих родителей. Верховный суд решил: раз я невменяемый, то мое присутствие на суде необязательно. Это постановление Верховного суда Аджарии утвердил тбилисский Верховный суд, и мне в один прекрасный день говорят: «Резо, оказывается, о тебе написали в Тбилиси, что ты невменяемый, и твой адвокат опротестовал решение психиатрической больницы, тебе должны провести повторную экспертизу в Казани». Я поверил, меня одурачили. Полетели мы в Казань, милиционеры мне говорят: «Резо, ускорь эту экспертизу, мы тебя ждем». Оказывается, они в тот же день вернулись, зная, что привезли меня навсегда.
Дэмис Поландов: То есть вас просто привезли в Казань в психиатрическую лечебницу?
Реваз Цинцадзе: Да, в психиатрическую лечебницу.
Дэмис Поландов: И сколько вы там провели времени?
Реваз Цинцадзе: 21 месяц.
Дэмис Поландов: А как вас освободили? Как это происходило?
Реваз Цинцадзе: У них там такой порядок: в течение 7-8 месяцев проводится комиссия, которую проходит каждый больной, в результате чего комиссия делает заключение – можно его выписать или нет. Когда я прошел первую комиссию, прошел малый срок – всего 4 месяца. Во время второй комиссии меня вызывает в свой кабинет мой лечащий врач (Светлана Максимовна) и спрашивает: «Какие у тебя были взгляды?» Я все рассказал. «А какие сейчас у тебя взгляды?» – спросила она. Я ей ответил: «Светлана Максимовна, вы давали мне таблетки, никакой агитации не проводили, неужели вы думаете, что с помощью таблеток можно поменять мировоззрение человека? Если я скажу, что у меня другие взгляды, то вы поверите?» Знаете, что она мне ответила: «Я врач. Я не вмешиваюсь в политику, и она мне чужда, но я тебе как человек человеку говорю, что если будешь так разговаривать, то останешься тут навсегда». Я ее спросил, что я должен сказать? Она ответила: «Вы должны сказать, что у вас сейчас совершенно противоположные взгляды и вы не понимаете, откуда у вас возникли те дурацкие взгляды, – наверное, болели и не понимали». Я действительно убедился, что нет смысла сопротивляться и сказал это, но меня все равно не выписали. Когда я ей сказал, что ответил так, как она меня научила, она мне ответила, что я там нахожусь очень малое время, нужен стаж минимум в полтора года. На третьей комиссии меня выписали, дали инвалидность 2-й группы.
Дэмис Поландов: Наверняка это очень сильно повлияло на всю вашу дальнейшую жизнь. Психиатрический диагноз в советское время наверняка мешал вашей карьере.
Реваз Цинцадзе: Особо не помешал, потому что я был беспартийным, а в то время я занимал наивысшую должность для беспартийного. Если ты, допустим, хочешь стать директором, то должен стать членом партии. Конечно, в первое время я работал на низкой должности, затем опять стал начальником планового отдела.
Дэмис Поландов: А сейчас вы приехали в Чехию на годовщину этого вторжения, которая отмечается как раз в эти дни. Понравилась ли вам Чехия?
Реваз Цинцадзе: Мне столица очень понравилась. В студенческие годы было такое мнение, что Тбилиси – это второй Париж. Когда другие города не знаешь, приходится верить. Потом я вдруг оказался в Киеве. Смотрю, Киев значительно красивее город, и вдруг в газете читаю следующее: наша делегация поехала в Румынию, посмотрела Бухарест, и кто-то говорит: «Какой красивый город», а их человек говорит: «Бухарест же второй Париж». Затем после Бухареста были в Будапеште, опять повторилось то же самое.
Дэмис Поландов: У вас какой-то критический взгляд на все. А Михаил Саакашвили называл каждый грузинский город и второй Флоренцией…
Реваз Цинцадзе: У русских есть такая поговорка: «Каждый кулик хвалит свое болото». Вы, наверное, слышали. Вот как-то так.
Дэмис Поландов: Как вы сейчас живете? Как в Грузии вообще живется в эти дни людям пенсионного возраста?
Реваз Цинцадзе: Люди плохо живут, особенно те, которые не работают. Это видно из того, что огромное количество грузин, а особенно грузинок, работают в Турции, Греции, России и других странах, ухаживают за стариками или детьми. Я еще хочу сказать, что когда я оттуда вышел, стал бороться за свою реабилитацию. Затем Советский Союз развалился, и, согласно моему заявлению, Верховный суд принял постановление аннулировать мои прежние дела ввиду отсутствия в моем деле состава преступления. Значит, я был прав, но я все равно не смог добиться компенсации. Многие годы писал Саакашвили, послу Соединенных Штатов, в ООН, но ничего не получилось, и я бросил это дело – не хочу я ваших компенсаций. Прошли годы, и четыре года назад вдруг государство взялось за это дело. Взяли у нас, репрессированных, материалы и вроде должны были выплатить, однако начали затягивать и плакаться: «откуда у нас столько денег, будьте скромны в своих требованиях». Они предлагают какую-то смехотворно мизерную сумму в 300 лари. Что это за деньги? В то время как нам не выплачивают эту компенсацию, сотни миллионов они тратят на свои премии. Выступала председатель Избирательной комиссии, какая-то Жвания, которая получила 40 тысяч в качестве премии. Это, говорит, не премия, а надбавка к зарплате. Ну, какая разница! Если Министерство финансов плачет, что у него нет денег, как оно выдало 40 тысяч одному человеку?! Они на нас здесь наплевали!