Как известно, ни одно общество не бывает политически монолитным и в демократических странах устойчивость их обществам, как правило, придает поочередная сменяемость у власти основных противоборствующих сил. Такое качелеобразное развитие берет свое начало еще с эпохи возникновения в Англии в ХVII веке первых политических партий – либералов и консерваторов. И хотя в самой Великобритании их соперничество уже довольно давно сменилось соперничеством Консервативной и Лейбористской партий, борьба либерального и консервативного начала в той или иной мере характерна для всех демократий в мире.
Почти всю историю Соединенных Штатов Америки можно представить себе как забег, в котором поочередно вперед вырываются то осел – символ Демократической партии, то слон – символ Республиканской. Отличие последней, как считается, прежде всего, в больших безоглядности и радикализме во внешней политике, хотя... по-разному бывает.
Развитие демократий на постсоветском пространстве имеет пока очень короткую историю, менее четверти века. И повсюду своя специфика. Для Грузии, скажем, характерен единый практически для всего общества вектор – североатлантический; почти никто не спорит там с тем, что страна должна двигаться в Евросоюз и НАТО, но политический класс делится при этом на радикалов и умеренных. Первые известны своей жесткой, даже оголтелой антироссийской риторикой (приснопамятные «агенты Кремля» звиадистов, видевшиеся им вокруг, «северные варвары» мишистов); вторые, также придерживаясь западной ориентации, полагают одновременно, что надо обязательно сохранять добрососедские отношения и с Россией, для которой Южный Кавказ не может не оставаться регионом жизненно важных интересов. Когда грузинское общество с триумфом выбирало себе в национальные лидеры и делало кумирами Звиада Гамсахурдиа и Михаила Саакашвили, не обходилось и без наивной веры в то, что люди, умеющие «громко стукнуть кулаком по столу», сумеют «пробить» и все интересы Грузии на международной арене. Потом приходило отрезвление, и горлопанов сменяли более рассудительные и посматривающие в сторону Москвы Шеварднадзе и Иванишвили…
Your browser doesn’t support HTML5
Сменяемость у государственного руля двух политических лагерей на Украине и в маленькой, в 200 раз меньшей, Абхазии имеет совершенно разную природу, но ряд хронологических совпадений не раз вынуждал абхазских представителей публично подчеркивать данную разность для несведущих наблюдателей-дальтоников, тех, кто не способен отличать цвета и оттенки происходящего. В первый раз, десятилетие назад, совпали украинская «оранжевая революция» и острейший политический кризис в Абхазии осени 2004 года, также связанный с президентскими выборами. Сравнивая расколы, поразившие оба общества, уже тогда многие отмечали гораздо более «долгоиграющий» характер украинского, ибо он, в отличие от абхазского, проистекал из вполне объективных различий, «конфликта интересов» и даже противостояния двух Украин – северо-западной, центральной, с одной стороны, и юго-восточной, с другой. Различий, которые складывались столетиями. И уже тогда в СМИ стали появляться публикации географических карт с предполагаемым разделом Украины на два, и даже больше, государства. Авторам этих карт и многим из тех, кто их с интересом разглядывал, такое решение виделось вполне приемлемым выходом из ситуации, чтобы избежать в будущем бесконечного и чересчур упорного перетягивания выборного каната между украинскими «западниками» и «восточниками». Но о том, что бархатного чехословацкого развода тут наверняка не будет и этот раздел может быть достигнут только железом и кровью, они (и я в их числе) предпочитали тогда не думать. А ведь сейчас даже дни перемирия (!) на Донбассе уносят все новые жизни мирных жителей, вот и сегодня в Донецке из-за обстрела погибло восемь человек в пассажирском автобусе...
Не буду пытаться спрогнозировать, чем на каком этапе закончится противостояние на юго-востоке Украины, где мне видится четыре основных варианта развития событий. Что касается Абхазии, то не сказать, что последствия раскола общества 2004 года сошли здесь на «нет», но они в значительной мере сгладились. И внешне весьма схожие с киевскими события 2014-го (в Сухуме роль Майдана играла площадка перед драмтеатром, а экс-президент укрылся на российской военной базе) отнюдь не привели у нас к гражданской войне. Думаю, главное тут, в общем-то, отсутствие идеологических различий между двумя основными политическими лагерями, которые дважды сменяли друг друга у власти в Абхазии в послевоенное двадцатилетие. Кое-кому может показаться, исходя из разности их подходов к проблеме паспортизации жителей восточных районов Абхазии или из критики многовекторности внешней политики оппозицией в первой половине 2008 года, что команда Багапша-Анкваба придерживалась более либеральных воззрений, но можно привести и немало противоречащих этому фактов. Так, в обоих лагерях встречаются радикал-патриоты, с подозрительностью смотрящие на любые «внешние контакты» абхазского негосударственного сектора. Больше того, именно при Анквабе был, по сути, введен запрет госчиновникам на общение, скажем, с радио «Эхо Кавказа».
Словом, только бизнес-интересы элит – и ничего идеологического.
Текст содержит топонимы и терминологию, используемые в самопровозглашенных республиках Абхазия и Южная Осетия