Свобода менять аватарки в Facebook пережила разные сюжеты и цвета, даже радужные. Но именно французский триколор стал поводом для страстной полемики о том, как следует патриотично скорбеть и быть правильно солидарным. Это, пожалуй, единственный неожиданный нюанс сетевой реакции на бывшей одной шестой части суши. Все остальные вариации на тему были предсказуемы и постылы до сведенных скул. В сети, как везде, как в маршрутке и в очереди, не хуже и не лучше, что бы ни говорили скептики и снобы про сетевых жителей, в черные пятницы это особенно грубо и зримо. «Почему не раскрашивали в наш триколор», «ждем рисунков от Шарли», «напринимали понаехавших», «мусульмане-дикари». Все как обычно.
Но именно по черным пятницам так прослеживается система. Система, в отличие от опостылевших мыслей, уникальна.
Интеллектуальное однообразие на заданную тему – отнюдь не только наш удел. Правда, тут невооруженным эмпирическим взглядом видна зависимость. Она, кстати, подтверждается накалом дискуссии о квотах на прием мигрантов: чем в Европе восточнее, тем жестче. Расизм – а это расизм – моден, в кругу отдельных интеллектуалов он даже, как вызов, положенный интеллектуалам. Но чем восточнее, тем непонятнее, кому, собственно, вызов. Потому что, чем восточнее, тем единодушнее. И о падении нравов любителей погрустить, чем ближе к нам, тем больше.
Your browser doesn’t support HTML5
Диагноз для евразийца
И все же намного меньше, чем на нашей посконной одной шестой. Неважно христианской или мусульманской ее части. Ее еще иногда называют Евразией, которая, конечно, никакой не материк, а действительно система ценностей и представлений. Неразделимый сплав – это, как оказалось, правда. Иногда просто диву даешься, насколько точно слово: и Европа, и Азия. У той, и у другой берется худшее, органичность сочетания всесильна, потому что единственно верна, ибо как ошибиться, если по-орлиному смотреть в оба и в обе стороны.
На «Шарли Эбдо», на «Батаклан», да что там, и на 11 сентября мы реагируем с поистине азиатской кристальностью. Нашей злорадной убежденности позавидуют и в шиитском Иране, и на палестинской улице. Почему они рисуют, что хотят, и Франция не извиняется? Кому, нам или аятоллам и другим поборникам чистого ислама (кстати, из «Имарата Кавказ» тоже) более отвратительны толерасты и Гейропа?
У каждого свой счет к «Шарли» и Сен-Дени. Кто-то не раскрашивает аватарки, потому что французы вовремя не раскрасили свои. Кто-то требует такой же солидарности с Донбассом, кто-то и вовсе вспоминает Ходжалы. Кто-то считает себя последним оплотом христианства, древним, как таинство крещения. Мы вместе, что бы нас ни разделяло, мы – евразийцы. Удобная, между прочим, религия. При правильном технологическом использовании идейно близкий фундаментализм оборачивается врагом, потому что мы – не просто христиане. Мы на фоне происходящего последние и единственные хранители христианских и потому европейских ценностей. Не свободы слова, конечно, как кто-то мог подумать, а беспримесной христианской чистоты. Которую не сберегли те, кому наша общая Европа по чудовищному недоразумению досталась.
Евразийство оказывается идеальной политтехнологией. Мы с Азией против Европы, мы с Европой против Азии. Мы повторяем фундаменталистские клише и накладываем их на антиисламские европейские мифы. Любой поклонник «Национального фронта» или «Йоббика» должен посереть от бессильной зависти к нашему учению. Нет ни одной разрушительной мысли, которая не смогла бы органично вплестись в его ткань. Ему не нужны проповедники и комиссары, ему не надо уходить в массы, – оно в них давным-давно, еще до 11 сентября и до «Батаклана». И задолго до них было заповедано, что практика – критерий познания, что и подтверждается с такой регулярностью. Сами виноваты. Мы предупреждали.
Евразийство – оптимальная идеология нашего продолжающегося бегства от свободы, и, конечно, это не столько география, сколько история. Под это бегство сгодится любая теория, но евразийство – подлинное, будто свыше данное торжество этой бегущей мысли. Наше евразийство обречено на гармонию, только в нем все, что свалено в логическую кучу, так органично сходится. Террорист проник в Париж под видом мигранта – кто-то недоуменно спросит: «и что с того?» А для истинного евразийца это исчерпывающее объяснение всего происходящего. А если и не проник, то еще хуже, значит, сами взрастили со своей терпимостью. С одной стороны, враги, которые в нужный момент становятся друзьями. С другой стороны, свои, но предатели, значит, хуже врагов. Удобно. И никуда уже и не надо бежать. Мы на месте.
Мнения, высказанные в рубриках «Позиция» и «Блоги», передают взгляды авторов и не обязательно отражают позицию редакции