ПРАГА---В Дагестане продолжается противостояние мусульман так называемого салафитского толка с правоохранительными органами. В последнее время оно обострилось из-за закрытия нескольких мечетей, которые считаются салафитскими. Закрыты или заменены имамы в мечетях в нескольких селениях Дагестана, в том числе и в Махачкале. В последние дни января почти одновременно были закрыты мечети в пригороде Махачкалы Шамхале и в Хасавюрте, где у «Северной» мечети начались массовые акции протеста. Обострение ситуации, ее причины и политический контекст в рубрике «Некруглый стол» обсуждают из Вашингтона известный специалист по Северному Кавказу Денис Соколов, из Махачкалы – бывший заместитель имама мечети на улице Котрова в Махачкале, считающейся одним из центров умеренного салафизма, Курбан Аскандаров и журналист газеты «Черновик» Магомед Магомедов.
Вадим Дубнов: Денис, первый вопрос к вам. Почему это обострение произошло именно сейчас?
Денис Соколов: Это же не первое обострение. Какое-то время назад там тоже были достаточно жесткие конфликты вокруг мечети в Каякенте, были массовые задержания прихожан. Это такой волнообразный процесс. В принципе, есть такая тенденция, что все больше и больше мусульман, особенно молодых, уходят из-под контроля официального исламского духовенства в Дагестане, и, конечно, это не может не раздражать их лидеров (именно лидеров официального духовенства). Второе, это то, что у официальных мусульманских властей есть прямой доступ к административному ресурсу, и все меньше и меньше они сдерживаются, чтобы не пытаться использовать этот прямой доступ. Третья причина, наверное, заключается в том, что все-таки государство постепенно становится менее богатым в Дагестане и ослабляется, и это тоже стимулирует попытки, что называется, на последнем дыхании использовать этот административный ресурс.
Your browser doesn’t support HTML5
Некруглый стол
Вадим Дубнов: Правильно ли я вас понимаю, что за этим стоит все-таки в первую очередь духовенство и только потом административное руководство?
Денис Соколов: Я думаю, что за этим стоит не все духовенство, конечно же. Есть такие религиозные лидеры, как, например, Магомедрасул Саадуев, который сыграл большую роль в смягчении конфликта вокруг мечети на Котрова, которая была раньше закрыта. В любом случае есть группа своих людей, которые опираются на правоохранительные органы, опять же не официально на правоохранительные органы, а на своих партнеров. Это люди, которые в какой-то степени претендуют на продолжение той самой коалиции власти, которая сформировалась в конце 90-х годов, когда был принят закон о ваххабизме, когда началось движение по криминализации салафитского ислама. Вот тогда эта борьба перешла из богословской дискуссии в административный и силовой конфликт.
Вадим Дубнов: У Дагестана есть опыт примирения, ведь были серьезные мероприятия, и были вовлечены довольно внушительные политические силы в этот процесс, и казалось, что здесь что-то можно сдвинуть...
Денис Соколов: Вот это я и имею в виду, говоря про волнообразный процесс. Именно потому, что эти истории были очень успешными тогда...
Вадим Дубнов: Вы имеете в виду истории примирения?
Денис Соколов: Да, примирение внутриисламской уммы неразрывно связано с прекращением участия государства в исламских делах.
Вадим Дубнов: Курбан, насколько, по-вашему, эта проблема носит религиозный характер, а насколько – политический?
Курбан Аскандаров: У нас была встреча, на которой мы говорили о том, что у нас есть общие вещи, несмотря на то, что были салафиты и последователи традиционного ислама. Есть какие-то противоречия, но давайте искать пути к тому, чтобы взаимодействовать. И на этой встрече, конечно же, и сам Магомедрасул Саадуев, и муфтии сказали, что тоже хотят, чтобы был мир. Но мы видим, что ситуация обостряется, и вместо того, чтобы взаимодействовать, находить пути для того, чтобы привести республику, народ и молодежь к миру и процветанию, искусственно нагнетается обстановка.
Вадим Дубнов: Кем она нагнетается?
Курбан Аскандаров: Возможно, силовыми структурами, возможно, тем же духовенством. Силовые структуры (МВД) должны охранять права граждан. Это же не какая-то исламская полиция, которая приходит и что-то закрывает или открывает, а они должны по справедливости смотреть, что и как: если там какие-то две группы и что-то между ними происходит, встать между ними, чтобы каждый из них не нанес вред другому. Вместо этого, наоборот, нагнетается обстановка. Опять-таки эти профилактические учеты, на которые поголовно ставят всю молодежь. В основном это происходит по внешним признакам – из-за того, что у человека борода или короткие штаны и т.д.
Вадим Дубнов: Магомед, вы согласны с тем, что это вопрос силовых структур – силовики должны охранять порядок и т.д., или это что-то более системное и более глубокое?
Магомед Магомедов: Дело в том, что дагестанские салафиты не какая-то однообразная масса, которая агрессивно настроена и непременно желает свергнуть вооруженным путем конституционный строй и т.д. Это достаточно разумная группа населения, которая прекрасно проявляет себя во многих направлениях, но в то же время она регулярно подвергается разного рода провокациям. Представьте себе: происходит пятничное богослужение, люди собираются в мечети, и на выходе их уже встречает наряд полиции – человек 70-80 спокойно могут посадить в автобусы и увезти в ближайший райотдел, а там уже в принудительном порядке изымать отпечатки пальцев, генетические образцы. Причем в полиции никто даже не заботится о том, соблюдается ли уголовно-процессуальный кодекс. Это более глубинный системный процесс, потому что оперативники уголовного розыска, с которыми мы имеем контакты, как бы понимают такую неэффективность механизма постановки на такого рода учет такой массы населения. Они прекрасно понимают, что такая постановка на учет просто озлобляет человека. Представьте: вы спокойно работаете где-то, занимаетесь автомастерской или какой-то работой, и государство априори считает вас уже преступником. Постановка на учет, может быть, звучит как-то спокойно, а на самом деле причиняет массу неудобств человеку. Например, в Дагестане есть целые села, которые находятся на якобы профилактическом учете, причем никто ни в прокуратуре, ни в вышестоящих органах МВД не заботится о том, насколько обоснованно человек находится на этом оперативном учете. Предположим, житель селения Гимры или горного селения Умцукуль везет свою беременную жену в больницу Махачкалы, а посередине дороги его могут спокойно остановить и часа три-четыре просто держать на этом посту, пока за ним не приедет оперативник вообще из третьего города.
Вадим Дубнов: Магомед, это местные силовики или федеральные?
Магомед Магомедов: Здесь какой-то особой разницы между местными силовиками или командированными нет. Более того, мы даже наблюдаем ситуацию, когда командированные силовики более гуманно относятся к местному населению, чем местные силовики. Такое тоже бывает.
Вадим Дубнов: Денис, обратите внимание на слова: какое-то время назад в Дагестане ваххабитов перестали называть ваххабитами, а стали называть более профессионально – салафитами. Сейчас тенденция к ваххабизму, я смотрю, на уровне слов начинает возвращаться, причем не только в Дагестане, – процесс какой-то более объективный. Мы видим противостояние в Ингушетии, мы видим противостояние между Ингушетией и Чечней, мы видим вовлечение Рамзана Кадырова и ингушского муфтия против Евкурова, и все это на основе все того же противостояния тарикатистов и салафитов. То есть это какая-то новая политическая страница, и события в Хасавюрте, на Котрова, в Шамхале и т.д. являются ее частью или это все-таки надо рассматривать отдельно?
Денис Соколов: Ну, здесь и так, и так. С одной стороны, любое событие, о котором мы читаем в СМИ, это событие, в котором есть авторы, участники, и в этих событиях есть глубоко личные, совершенно конкретные интересы, причины и т.д. Но, с другой стороны, это генеральный процесс обострения конфликтов, процесс вовлечения и правоохранительных органов, и, к сожалению, исламских течений в политику, в борьбу за ресурсы, ведь понятно, что в Ингушетии черным по белому – столкновение политических интересов. Конечно, силовики везде федеральные, но на уровне постановки на учет существует план, который одобрен федеральными силовиками, но личные, частные решения все равно остаются за местными. И местные вовлечены в местные политические конфликты, региональные вовлечены в региональные политические разборки, а федеральные – в федеральные, и по мере роста остроты борьбы за ресурсы (а мы понимаем, что это будет дальше продолжаться) будет обостряться этот конфликт. Конечно, это очень опасно. Мне кажется, что единственное лекарство против этого – недопущение вмешательства государства в религиозные вопросы, но, к сожалению, в нашей стране, в нашем обществе на сегодня об этом не приходится даже мечтать. Все структуры государства, все государственные институты, которые мы имеем, так или иначе втянуты в политическую борьбу, и так или иначе в политическую борьбу втягиваются религиозные общины.
Вадим Дубнов: И, если я правильно вас понимаю, те же самые попытки примирения тоже стали жертвой борьбы этих объективных интересов...
Денис Соколов: Они, с одной стороны, сами были результатом, в том числе, и борьбы объективных интересов. То есть, с одной стороны, действительно, это были попытки примирения и попытки сгладить конфликт, с другой стороны, эти попытки производились тоже на острие конкретных, тогда существовавших интересов.
Вадим Дубнов: Курбан, тем не менее радикализация ислама – процесс объективный, ведь, действительно, очень многие или уходят в ИГИЛ, или не скрывают своих симпатий.
Курбан Аскандаров: Люди, которые носят радикальные идеи, и те, кто находится за границей, непосредственно участвуют в каком-то конфликте, воспринимают эту ситуацию в свою пользу, потому что они говорят: «вот видите, мы же вам говорили, что вам не дают молиться, вас ущемляют» и т.п. И в этих обращениях как бы молодежи говорится о том, что «вам остается лишь один путь – это путь вооруженного противостояния».
Вадим Дубнов: Курбан, в дагестанской умме вы лично наблюдаете эту радикализацию и готовность солидаризоваться с идеями «Исламского государства»?
Курбан Аскандаров: Я не скажу, что она настолько массова, но если сегодня будут нагнетать и не будут искать пути к тому, чтобы решить вопрос мирно, позиция жесткости никогда не приносила ничего хорошего, и поэтому существует институт дипломатии. Здесь есть разумные люди, ученые, имамы, которые понимают, где они живут и как нужно в этом государстве себя вести в рамках правового поля.
Вадим Дубнов: Магомед, много говорится о радикализации молодежи, а нет ли другой опасности в усталости общества от всего того, что происходит?
Магомед Магомедов: Знаете, эта усталость общества уже давно есть, и дело в том, что мы сейчас просто наблюдаем различные формы ее проявления. Все те процессы, которые мы наблюдаем в Дагестане, носят затяжной и волнообразный характер. Мы регулярно видим, что сначала проводится большое количество спецопераций и уничтожается большое количество людей, которые взяли в руки оружие, а через какое-то время мы видим определенное затишье, люди спокойно посещают мечети, а потом опять начинаются какие-то провокационные действия. За этими действиями больше стоят сотрудники силовых структур, и получается, что как бы этому обществу, которое находится в пограничном состоянии, – они такая определенная группа риска, – показывается: у вас нет другого пути, кроме как митинговать, проводить какие-то акции протеста, осуществлять какие-то другие незаконные действия. Эти люди уже автоматически отсекаются от доступных обычному гражданину правовых механизмов. Есть достаточно большое количество людей, которых можно назвать светскими и даже атеистических настроений, но которые понимают, что подобные методы по отношению к какой-либо религиозной группе со стороны государства неприменимы.
Вадим Дубнов: Возможны новые попытки внутреннего примирения?
Магомед Магомедов: Здесь очень многое зависит от реальных лидеров в дагестанском обществе. Не политических, которые назначаются Кремлем, а реальных, которые «рулят» в Дагестане определенными процессами: это тот же муфтият и другие религиозные деятели Дагестана. Потому что, когда мы читаем в «Инстаграме» Рамзана Кадырова о том, что у него прошло совещание представителей всех тарикатов Северного Кавказа, где присутствовала, в том числе, и дагестанская делегация, и там же мы слышим заявления о том, что будут бороться со всеми проявлениями нетрадиционного ислама на Северном Кавказе, то мы по крайней мере понимаем, что здесь многое будет зависеть уже от политической воли непосредственных исполнителей здесь, в Дагестане. Если они согласятся с позицией такого мощного политического центра, как Рамзан Кадыров на Северном Кавказе, то у нас будет ухудшение. Если же они не согласятся или выдержат какую-то нейтральную позицию, то у нас будет шанс на примирение. Если бы не определенные провокационные моменты в истории Дагестана, то мир между этими группами мусульман – суфитами и салафитами, в принципе, давно настал. Как говорится, любые случайности неслучайны, но получается так, что когда именно такая точка соглашения наступает между этими группами мусульман, то в этот момент обязательно что-то происходит такое, что опять отбрасывает их по сторонам ринга.