Холодная тусклая жесть февральского неба, угольная пыль, словно усталость, пропитавшая шахтерский городок, царапающие до кости, как лагерная проволока, взгляды полицейских, неумолимая бедность, подобно боли в сердце, вновь и вновь напоминающая о себе. Забастовка ткибульских горняков началась две недели назад, но большая часть общества так и не обратила на нее внимания.
Представим себе несколько сот мужиков, вкалывающих в шахте за 200-300 долларов в месяц. Условия труда там таковы, что рискнувший заглянуть во чрево ада Данте в панике сбежал бы из их городка с первой попуткой. И вот они узнают об отмене нормы 1999 года, согласно которой зарплаты шахтеров (а именно – отцов малолетних детей) облагались 10, а не 20-процентным подоходным налогом. Они вспоминают об инфляции и о соглашении с руководством компании «Грузуголь GIG», еще в 2011-м (письменно!) обязавшимся индексировать зарплаты. Пытаются уцепиться за эту возможность, но хозяева посылают их туда, куда не доходил сам Данте, заявляя, что никаких договоренностей не было, а мировой кризис душит угольную отрасль, как оголодавший питон. По словам шахтеров, дирекция быстро перешла от увещеваний к угрожающим рассуждениям о том, что лучше синица в руках, чем нищета после увольнения. Но они все же начали забастовку.
Как поступил бы в такой ситуации старый режим? Когда в 2011-м металлурги кутаисского завода «Геркулес» потребовали покрыть задолженность по зарплате, зачинщиков посадили за хулиганство, а остальные продолжили работу под присмотром вооруженных охранников. Тех, кто попытался сформировать профсоюзную ячейку, заставили каяться за «попытку создания подпольной организации». Когда они прекратили работу, полицейские хватали их, вынуждали писать заявления об отказе от забастовки и конвоировали к рабочим местам вместе с представителями заводской администрации. Наблюдая эти варварские обычаи, правозащитники и иностранные профсоюзы стонали в ужасе, особенно после знакомства с грузинским Трудовым кодексом, впитавшим в себя сокровенные мечты античных рабовладельцев; тогда подразумевалось, что для привлечения инвесторов нужна не только дешевая, но и практически бесправная рабочая сила. Невелика заслуга быть гуманнее таких предшественников.
Сегодня правительство пытается вжиться в роль посредника и перекраивает законодательство, отменяя усекновение шахтерских зарплат. Но неужели нельзя было подумать об этом загодя? Или власти попросту выжидали, надеясь, что потерпевшие промолчат? Утянули полтинник у горняка... какая доблесть!
Профсоюзы и левые партии слабы, трусоваты и мало чем могут помочь. Так уж повелось с середины 90-х, когда перед Шеварднадзе встала задача – не допустить победоносного возрождения компартии, это казалось более чем вероятным на фоне кошмарного обнищания и беспредела. И на «левом фланге» был создан своего рода заслон из неопасных управляемых партий, овладевших умами «красного электората», под плотную опеку взяли и профсоюзы. С тех пор они славно шумят и машут флагами при неестественно низком КПД.
Сами коммунисты были раздроблены на карликовые конкурирующие группы. Как-то раз один из «генсеков» прорвался на прием к президенту и, выйдя оттуда с просветленным лицом, поведал товарищам, что Эдуард Амбросиевич обещал все вернуть – и райкомы, и черные «Волги», но попросил потерпеть еще немного. «Вы ведь знаете, я за вас», – якобы сказал Шеварднадзе, заговорщицки подмигнув. Выслушав все это, потрясенное «политбюро» ринулось в ресторан, где и пропило партийные взносы за несколько лет вперед.
Бог с ними, с красными (то есть, наоборот), главное, что большинству граждан плевать на проблемы шахтеров и прочих отверженных, униженных и оскорбленных. Здесь, вероятно, следует вспомнить о побочных эффектах событий ХХ века, когда неприятие советской империи проявилось в зеркальном отрицании ее приоритетов; чем громче пропаганда воспевала трудовые подвиги пролетариата, тем больше их высмеивали. К этому добавилось какое-то дремучее, феодальное презрение к копошащимся в грязи простолюдинам. И на выходе мы получили широко распространенное отношение к занятым физическим трудом людям как к безнадежным лузерам, не достойным сопереживания.
В Грузии не принято прилюдно говорить о своей бедности, но вот один из шахтеров, едва сдерживая слезы, показывает толпе пустой бумажник, долго перечисляет обиды и, наконец, кричит: «Когда мой сын подрастет, я не пущу его в армию, потому что такое правительство этого не заслуживает».
В лето от рождества Христова 1625-е на военном совете перед Марабдинским сражением Баадур Цицишвили молвил: «Гибель крестьян обессилит Грузию». Наутро он был убит, но пропахшая полынью фраза о людях, которых никто никогда не жалел, пережила века. Ополчение умирало долго и страшно. Дворянская конница отступила, но крестьяне, оставшись одни перед лицом неизбежной уже гибели, не бросили оружия. Возможно, именно в тот день благодаря высшей доблести низшего сословия и родилась единая нация. И теперь, спустя четыре столетия, другой бедняк, прерывая связь времен и отвергая древний завет, бросает в лицо правящему классу тягчайшие обвинения.
Можно использовать и более актуальные термины: «Подавляющее большинство населения, более 90%… считает себя принужденным служить государству кровью и деньгами, но не осознает себя его частью и не проявляет никакого интереса к его существованию и развитию», – говорил о ситуации в Италии тамошний политик Сидней Соннино незадолго до прихода фашистов к власти, так, словно описывал современную Грузию.
«Где же еще Грузия другая?» – спрашивала давным-давно в восхитительном, невесомом, как золотая бабочка инков, стихотворении Анна Каландадзе. Кажется, теперь мы можем ответить, ведь она совсем рядом – жуткая, полуголодная параллельная страна, которую наш нобилитет презирает и делает вид, что ее не существует вовсе. Но, возможно, вскоре она предъявит счет всем нам, поскольку даже долготерпение бедняков не является бесконечным.
Мнения, высказанные в рубриках «Позиция» и «Блоги», передают взгляды авторов и не обязательно отражают позицию редакции