ПРАГА---Российский президент Владимир Путин произвел ряд переназначений на ключевых постах, в частности, в региональном руководстве и в Национальной гвардии, в которую был, например, переведен полпред в Северо-Кавказском федеральном округе генерал Сергей Меликов. Что эта интрига означает с точки зрения кавказской политики, и вообще юга России? Об этом в рубрике «Гость недели» мы поговорим с политологом Денисом Соколовым.
Вадим Дубнов: Прежде всего, это явление надо рассматривать с точки зрения особенности для каждого конкретного региона или есть какой-то общий лейтмотив?
Денис Соколов: Мне кажется, что, в принципе, есть общая история по сокращению доступа во власть чужим, по возвращению власти в руки, по большей степени, силовиков. Если посмотреть на то, как идет предвыборная кампания в Думу, там примерно та же самая тенденция получается. Получается, что практически всех людей, которые раньше могли купить проходное место в «Справедливой России», ЛДПР и у коммунистов, – их вымывают, и во всех четырех парламентских партиях списки заполняются людьми, которые раньше могли бы составлять условную «Единую Россию», в которую набираются даже не по принципу платежеспособности, а по принципу лояльности.
Your browser doesn’t support HTML5
Гость недели – Денис Соколов
Вадим Дубнов: Как расценивать, например, переназначение (Сергея) Меликова из Северо-Кавказского федерального округа в Национальную гвардию? Это перераспределение ресурсов или тоже какая-то тенденция?
Денис Соколов: Тенденция в том, что все равно усиливается такого рода вертикальная силовая конструкция. Меликов, в принципе, и собирался туда идти, давно уже была история про то, что он хочет в Национальную гвардию. Были разговоры о том, что это ослабление позиции (Рамзана) Кадырова, но мне кажется, что это несколько наоборот – это в целом усиление того крыла силовиков, к которому тяготеет Кадыров и которое, в общем, выстраивается в сторону Северного Кавказа все с большей четкостью и понятностью. Это все большая опора на силовые решения и на контроль над всеми проявлениями какой-либо политической жизни. Т.е., в принципе, доступ к политической и экономической деятельности для людей, не вхожих в силовые структуры, будет дальше закрываться.
Вадим Дубнов: Вы сказали, что это ставка на вооруженную борьбу, но она в общем-то и при Меликове продолжалась. Тем не менее были как минимум два региона, которые настаивали на каком-то особом подходе, – это Дагестан и Ингушетия. Что теперь будет здесь, тем более что во главе Ингушетии тоже стоит генерал?
Денис Соколов: Как раз особый подход к Ингушетии во многом гарантировался (Юнус-Беком) Евкуровым. Я думаю, что теперь ему будет сложнее отстоять этот особый подход. В Дагестане уже этого особого подхода давно нет. В Дагестане деятельность комиссии по адаптации боевиков, в принципе, давно не работает, и, в общем, выбор в пользу силовых решений уже давно сделан. В целом тенденция сохраняется, т.е. – это силовые решения, закрытие доступов для любых «не своих»... Даже дело не в том, что «свои» или «не свои», а в том, что если есть какие-то сторонние интересы – экономические, политические, – это, в общем, уже является признаком того, что человека не впустят во власть, не пустят в эту, уже очень узкую прослойку людей, которые занимаются политикой.
Вадим Дубнов: Денис, когда мы говорим о том, что есть чужие и свои, то мы в первую очередь всегда привыкли иметь в виду Москву – мы все-таки реже в этом контексте говорим о периферии. Сейчас как изменится деление на своих и чужих на Северном Кавказе?
Денис Соколов: Свои – это те, которые подконтрольные, те, на которых есть компромат, те, у которых нет других интересов, кроме интересов корпорации, в которую они входят. Т.е. любой сильный игрок, у которого может быть свой бизнес, своя политическая поддержка... Например, в Государственную Думу выдвинулся Алий Тоторкулов от Карачаево-Черкесии, он такой давнишний общественник, и очень многие знают политический ресурс в республике – он явно не ко двору. Т.е. препятствия и на попытках участия в праймериз, и на сборе подписей, ему оказывается всевозможное сопротивление, чтобы он, по крайней мере, не был допущен к самим выборам. Он не зависит полностью от административного ресурса. То же самое происходит на северо-западе, но на Кавказе, понятно, что это некое новое явление, когда в регионе, в котором все устроено на горизонтальных личных связях, вдруг производится попытка выстроить такую жесткую вертикаль. Мне кажется, что, с одной стороны, эта попытка будет успешной, как практически все действия в плане внутренней политики администрации, т.е. нельзя сказать, что хотя бы какие-то цели, которые были поставлены, – в данном контексте я не оцениваю качество этих целей для развития республики, экономики или демократии, – не были достигнуты. Я думаю, что эта цель тоже будет достигнута. Другое дело, что это приведет к дальнейшему отчуждению населения. Очень показательной была история с партией «Народ против коррупции» в Дагестане, которая была поддержана Духовным управлением мусульман. По сути, Духовное управление мусульман вдохнуло в нее политический ресурс, как ветер в паруса. Когда процесс кампании начался, выяснилось, что на фоне лозунга «Народ против коррупции», на фоне того, что в эту партию пошли все условно оппозиционные общественные лидеры и она была поддержана деятелями из Духовного управления, выяснилось, что на этом фоне «Единая Россия», «Справедливая Россия», ЛДПР и «Родина» просто теряются.
Вадим Дубнов: Как так получилось, что на Кавказе, который, в общем, принято считать некой зоной особого консерватизма, происходят какие-то неподконтрольные для центра вещи, когда центр уже не в состоянии справиться с какими-то клановыми, групповыми, родовыми разборками?
Денис Соколов: Центру удается с этим справиться на сегодня, и как раз проблема в том, что этих людей, которые являются лидерами сообществ, пытаются не допустить в политику.
Вадим Дубнов: В отличие от всей остальной России, они активно появляются...
Денис Соколов: Они проявляются, потому что Северо-Кавказский регион устроен немного по-другому – и демографически, и социально. Поскольку еще существуют сельские общества, родственные, земляческие связи, любой общественный деятель, который озвучивает какую-то повестку, адекватную ситуации, он, в принципе, обрастает этими социальными сетями и оказывается сразу политическим игроком, т.е. общество не настолько атомизировано, как в других регионах Российской Федерации. Поэтому Северный Кавказ сложнее для того администрирования, которое в России сейчас является мейнстримом. Кавказское общество оказывается для этой вертикали постоянно непрозрачным, и вертикаль постоянно с этой непрозрачностью пытается что-то сделать, в принципе, достаточно успешно, потому что в том же Дагестане на сегодня эта структура не уничтожена – она разрушена, она против стройности. Это, конечно, немного напрягает, потому что ничего хорошего не сулит.
Вадим Дубнов: Роли региональных лидеров типа (Рамазана) Абдулатипова сейчас снизятся?
Денис Соколов: Просто Абдулатипов – это тот региональный лидер, который был прислан из Москвы для разрушения этой социальной инфраструктуры. Он ее не строит – он как раз в этом смысле разрушитель, он эту функцию выполняет. Единственное, что показало начало этой предвыборной кампании, что авторитет власти и именно такой прямой электоральный ресурс настолько ничтожны.
Вадим Дубнов: Традиционно Дагестан выглядит для Москвы как будто наиболее сложным в этом смысле регионом. Так ли это, или все-таки мы просто меньше знаем о других регионах – Карачаево-Черкесии, в частности, или Кабардино-Балкарии?
Денис Соколов: Мы, конечно, немного меньше знаем про другие регионы, потому что про Дагестан все время все шумнее. В других регионах, меньших по размерам, чаще достигался внутриэлитный консенсус, чем в Дагестане, поэтому наружу выходило меньше конфликтов и насильственных сюжетов. Дагестан выглядит гораздо более сложным, но он на самом деле и в правду является сложным, потому что он больше. В нем больше активности, больше разных совершенно по типу организаций и сообществ, в Дагестане гораздо больше религиозных течений – там всего больше. Он сложнее и, в принципе, он вообще не поддается бюрократическому управлению, т.е. та бюрократическая система, которую мы имеет, не в состоянии его не то что контролировать, – она его описать не в состоянии.
Вадим Дубнов: Казалось, что при Меликове роль округа стала немного выше. Так ли это и что будет теперь?
Денис Соколов: Не знаю. Я не берусь говорить, потому что, скорее, каким-то образом пытаются выстроить силовую вертикаль – независимо от того, через округ, губернаторов или Национальную гвардию, – просто пытаются выстроить силовую вертикаль. Она действительно подвисает, т.е. она вроде бы как есть, но реально она в пустоте.
Вадим Дубнов: А что все это означает с точки зрения Крыма?
Денис Соколов: То, что Крым вошел в Южный федеральный округ и потерял как бы ту некую уникальность, которая ему символически была оставлена после присоединения, может быть, это больше имеет значение для тех местных элит, которые постепенно будут и дальше утрачивать свои позиции.
Вадим Дубнов: Т.е мы просто переворачиваем страницу...
Денис Соколов: Мы пытаемся перевернуть страницу. Вопрос в том, что пока российская администрация действует на своем шахматном поле, на котором она сама расставляет фигуры и сама их убирает, она действует максимально эффективно и действительно может переворачивать страницы. Самый интересный и сложный этап начнется, когда станет наконец-то очевидно, что этим шахматным полем не ограничивается все политическое пространство. Когда оно ворвется как бы на эту шахматную площадку, вот тогда будет совсем другая история. Пока удается играть своими фигурами.