Каждый правитель Грузии рано или поздно задумывается над тем, как навести порядок, избегнув обвинений в жестокости. Общество мечтает о спокойствии и справедливости, но отвергает любую политику, которую хотя бы условно можно назвать репрессивной.
В советскую эпоху руководство республики изображало доброго полицейского, то и дело намекая, что злым является союзный центр. Постепенно сформировался парадоксальный стереотип – подразумевалось, что местные вожди, несмотря на связывающую их вассальную клятву, своего рода сделку с красным дьяволом, должны ставить милосердие выше закона и оберегать от северного ветра известную легкость бытия, противоречащую свинцовой серьезности имперских порядков.
Элита советской Грузии подпитывала сопутствующее раздвоение образа власти. После трагедии 9 апреля 1989 года она противопоставила гуманность грузинских милиционеров зверству советских солдат и будто бы зарезервировала за проклинаемым всеми, отлученным от общества Джумбером Патиашвили право на финальную реплику, некий трагический жест, а значит, и смутную надежду на искупление. Тогда как генералу Родионову была предуготовлена роль бездушного цербера, и на него подобное отношение не распространялось.
Your browser doesn’t support HTML5
Почему учащается пульс грузинского общества?
Эти предпосылки порождали заблуждения о том, что власти новой, независимой Грузии станут воплощением благоразумия и человеколюбия. Теоретически Звиад Гамсахурдия мог удержаться на посту, устроив зачистку на вершине социальной пирамиды и репрессировав несогласных, но даже если бы он внезапно обрел решимость, большая часть общества не поддержала бы его. Тогда многие сочли безумством тирана даже жалкую по нынешним меркам попытку разгона митинга у Дома кино 2 сентября 1991 года, что уж говорить о более радикальных мерах (тогда Гамсахурдия изящно подставили, но это не освобождает его от ответственности).
После того как проспект Руставели превратился в артиллерийский полигон, а вооруженные преступники, по сути, взяли страну в заложники, граждане чуть ли не единогласно поддержали укрощение хаоса и укрепление институтов, но наивная мечта об идеальной республике тем не менее не умерла и вскоре начала создавать проблемы апологетам сильной власти.
Подыскивая историческую метафору, можно вспомнить, как жестокое (и, как говорили встарь, «исторически прогрессивное») правление Георгия III сменила «эра милосердия» его дочери Тамар. Она сделала неизбежным последующий упадок, но ему предшествовал головокружительный взлет, побуждающий задуматься о том, что счастье выше величия. Благодаря ему у грузин появился свой, несколько пафосный, но крайне важный ответ на вопрос, который то и дело задают им кошмарные тени в пыльных шлемах: «В чем сила, брат?» – «В любви».
Алгоритм не меняется – как только власти, используя жесткие методы, наводят порядок, они обнаруживают, что общество мечтает о либерализации, плавно перерастающей во вседозволенность и наконец в хаос, после чего все повторяется. И если правитель попытается нащупать «золотую середину», его обвинят в кровожадности и в слабости одновременно, так что ему выгоднее то закручивать, то ослаблять гайки, уловив ритм изменения настроений. Наиболее изворотлив в этом плане был Эдуард Шеварднадзе.
На рубеже столетий в Грузии широко распространился примитивный этатизм (иногда воскрешавший воспоминания о черных рубашках и итальянском акценте). Многие выходцы из низов увидели в нем подспорье для карьерного роста и социального скалолазания. Возможно, это ввело Саакашвили в заблуждение, и он посчитал, что массы мечтают о «сильной руке», тогда как после относительного укрепления государственных институтов невидимый маятник качнулся в обратную сторону. И то, что недавно казалось спасительным, уже вызывало отвращение. Затяжной кризис и на сей раз начался с разгона (нерационально жестокого) митинга 7 ноября 2007 года, и режиму по большому счету так и не удалось его преодолеть.
Чтобы не углубляться в лабиринт веков, можно вспомнить, что после инфернального перенапряжения сталинской эпохи период правления Мжаванадзе показался если не дионисийской мистерией, то дружеской пирушкой. Дышалось, безусловно, легче, а республика стремительно превращалась в коррупционный свинарник. Отделить одного от другого очень сложно - это две стороны одной медали. Взлет и падение удивительным образом слились воедино, словно предлагая наблюдателям артистично воскликнуть: «Такова жизнь!»
Кстати, о Сталине. Недавно один (известный) гость с Севера, по давнему обычаю тамошних интеллигентов подозревающий жителей Грузии в латентном сталинизме, где-то между пятым и шестым бокалом спросил: «И все же, что хорошего сделал Сталин для грузин?» И получил ответ: «Он показал им рентгеновский снимок загадочной русской души».
Быть может, обе частички национального характера одинаково ценны – и та, что стучит по столу, требуя обеспечить тотальный орднунг, и та, что птицей летит над площадью с криком: «Тиран убивает наших детей!» Их противоположность и тайное единство обеспечивают смену циклов грузинской истории. Бесконечные метания между Порядком и Хаосом кажутся патологическими, но они едва ли хуже ориентации на бесконечное усиление государства и расширение сферы его влияния, которое достаточно быстро, по меткому замечанию канцлера Горчакова, становится «расширением слабости».
Интересно, можно ли снизить влияние постоянных колебаний на грузинскую политику, поскольку заглушить этот нервный ритм вовсе, скорее всего, не удастся? Пульс общества нормализуется, если массы поверят, что основой порядка является закон, а не воля правителя, и перед ним равны все без исключения – представители старого и нового режима, юноши из лучших семей и мужи из влиятельных кланов. Но если власти сделают хотя бы шаг в данном направлении, вся элита тотчас объединится против них под универсальным лозунгом «Долой диктатуру!» Бидзина Иванишвили вряд ли жаждет столь рискованных экспериментов.
Сегодня «зона хаоса» расширяется, но большая часть общества пока не требует закрутить гайки, хотя кризис, кажется, уже не за горами. Выиграет тот, кто первым почувствует, что пресловутый маятник качнулся в обратном направлении, и сделает наведение порядка главным пунктом своей программы, но произойдет ли это до парламентских выборов 2020 года, сказать с уверенностью нельзя.
Мнения, высказанные в рубриках «Позиция» и «Блоги», передают взгляды авторов и не обязательно отражают позицию редакции