Ностальгия

Изида Чаниа

Людям свойственно ностальгировать. Загляните в соцсети и вы увидите массу фотографий из прошлого и пропитанные нежностью подписи. Когда мы были молодыми, все было по-особенному – и небо голубее, солнце ярче, люди были нравственными, а уж про историю и традиции я даже говорить боюсь.

Ладно если бы эти индивидуальные ощущения не формировали общественное мнение. К сожалению, ностальгия по прошлому подчас характеризуется полной амнезией, и это происходит если не со всем обществом, то во многих случаях – с большинством. Приведу пару примеров.

Хорошо одетая женщина бальзаковского возраста, грациозно жестикулирующая унизанными драгоценностями пальцами, убеждает ветерана войны, что жизнь стала невозможной. Ветеран одобрительно кивает головой. Да и я бы покивала, если бы не фраза – «мы живем хуже, чем в первый послевоенный год».

Your browser doesn’t support HTML5

Ностальгия

Пришлось напомнить этот послевоенный год и ветерану, и бальзаковской особе: полное отсутствие света и воды, серые макароны, булькающие в клейкой жиже на дровяной печи, и ребенок ветерана, ждущий папу, который принесет с работы булку хлеба. А еще женщины с тюками мимозы и саговника в нескончаемой очереди у российско-абхазской границы. И так далее. Это длилось не один год – десятилетие.

А вот две женщины в кафе делятся воспоминаниями о благополучном советском прошлом. Все имели, жили в полном достатке, нужды ни в чем не знали, зарплаты были хорошие... Опять «замыкает»: как случилось, что такое количество людей начисто забыли реальность? Зарплату в 80 рублей с вычетами и комсомольскими взносами. Как люди искали у кого «стрельнуть» рубль до зарплаты. Витрины магазинов, украшенные килькой в томатном соусе, талоны на продтовары, продукты из-под прилавка, спекулянтов и барыг, торговавших барахлом сомнительного качества, и очереди до драк за право купить автомобиль. Как все умудрились забыть, о чем говорили шепотом, книги, которые давались на ночь, песни, которые нельзя было слушать, и фильмы, которые невозможно было посмотреть простым смертным.

Я помню, что в моем пионерском прошлом меня выгоняли с уроков грузинского еще в момент переклички. Никак не могла моя масцавлебело смириться с тем, что носительница моей фамилии абхазка. Для меня в этом бесконечном споре не было никакой политики – просто констатация факта, обозначенного в свидетельстве о рождении.

В моем комсомольском прошлом есть выговор за то, что я «пела песни в стиле Высоцкого», не пошла на спектакль «Возрождение», замечание, что на уроке химии не связала кислоты и основания с 25-м съездом КПСС, и многое другое. Может, мы жили в разных странах? Они в той, по которой ностальгия, а я в той, от которой весьма сдержанные воспоминания.

Я далека от мысли, что наша нынешняя жизнь идеальна. Я говорю не о том, что все хорошо, а о том, что сравнивать нынешний уровень с советским или послевоенным – это уж слишком. И ностальгировать можно разве что о прошедшей молодости.

И раз уж я говорю о ностальгии, то не могу не вспомнить особую тему – любовь к покойникам. Тут происходит такая подмена понятий – поневоле подумаешь, что для того, чтобы заслужить хорошее отношение, просто необходимо умереть. И похоже, что после смерти любят всех – и палачей, и жертв.

Примеров много, самые яркие для меня – академик Андрей Сахаров и абхазский правозащитник Зураб Ачба. Любопытно наблюдать, как вчерашние враги становятся поклонниками покойного, цитируя фразы, воспоминая о встречах. А ведь я помню, как агрессивно реагировали сегодняшние почитатели Зураба Ачба на каждую его публикацию в газете «Нужная», какими эпитетами награждали его и меня за то, что предоставляю ему возможность публично высказываться. Сегодня при встрече с этими людьми я испытываю неловкость, а они – нет. Так и живем.

И уж совсем неуютно, когда ностальгия и патриотизм идут рядом. Тут уж становятся безразличны миллионы человеческих жизней. Актриса Драпеко, сыгравшая в любимом с детства фильме «А зори здесь тихие» Лизавету Бричкину, требует запретить сатирический фильм про Сталина – всего лишь потому, что он не лег на ее патриотическую душу. Ее героине Елизавете Бричкиной старшина обещал: «После споем, Лизавета, вот выполним боевой приказ и споем».

Лиза Бричкина утонула в болоте, а Драпеко спела оду диктатору в пламенном выступлении на заседании Госдумы, даже не задав себе вопрос, почему Родину на тихой заре 1942-го защищали от диверсантов женщины во главе с инвалидом?

Так, спустя полвека личность страшного диктатора, на совести которого миллионы человеческих жизней, пытаются обелить. И, к моему великому сожалению, нет тут никаких отметин, которые помогут последующим поколениям провести черту между добром и злом, между жертвой и палачом. Похоже, что ностальгия играет с людьми из советского прошлого злую шутку.

В одном Драпеко права – без «экспертного совета по нравственности» на постсоветском пространстве не обойтись. Я бы, правда, добавила в этот совет последователей Фрейда, потому что без помощи психиатра объяснить ностальгию людей, защищающих диктаторов, уничтожавших целые народы, невозможно. Никакой патриотизм здесь не поможет – нужен доктор.

Мнения, высказанные в рубриках «Позиция» и «Блоги», передают взгляды авторов и не обязательно отражают позицию редакции