И будто бы ничего подозрительного. Сначала грузинский премьер-министр написал письмо в Москву с призывом найти формулу то ли дружбы, то ли сотрудничества, и почти одновременно призвал Запад написать письмо Грузии, то есть Акт о ее поддержке. А потом выяснилось, что все это время Грузия обсуждала с Москвой подписание акта о неприменении силы, который прежде обсуждать не собиралась. Грузия последние пять лет вообще являет собой образец для учебника по конструктивной многовекторности, в которую, впрочем, никто бы и не обсуждал, если бы она кого-то, кроме грузинской оппозиции, всерьез интересовала.
Термидор лукав. В рамках другой редакции послесловия к одной революции, напротив, все исполнено неиссякаемой пассионарности, здесь, наоборот, поднимают на трезубцы вражеские книги, кино и музыку, причем враждебность определяется не содержанием, а исключительно страной товарного происхождения, и бойкотируют чемпионат мира на уровне патриотических болельщиков, потому что сама национальная команда счастливо успела проиграть отборочный турнир задолго до этого, что, несомненно, только усугубило этот патриотизм. Да-да, кому-то покажется странным, но исследование нашего советского Термидора надо начинать именно в Киеве. И выборка шире, и симптомы, как вечный праздник. Здесь бы только не ошибиться и не искать многозначительную разницу в отношении к Москве – это как раз безнадежное следствие.
Термидор неизбежен, как любой месяц года, просто поначалу кажется важным, каким был именно июль, четырнадцатое число. Наше взятие Бастилии проходит жизнерадостно и цветисто, оно – праздник непослушания и преувеличенно частого употребления слова «свобода». Иногда ход бравурного сценария вдруг сбивается на бунт и последующую войну, которая все должна списать, но даже бьющее в глаза обилие людей в камуфляже и с немного по-фронтовому отрешенным выражением лица вовсе не делает Киев фронтовым городом, жизнь продолжается, причем вполне русскоязычным образом, разве что немного меньше стало денег. Термидор здесь грандиозным хором называют зрадой, то есть предательством, но скандирование по обыкновению заливисто и неистощимо на выдумку. Жизнь продолжается, как after party после праздника для всех.
Это теоретически и для учебников истории: Термидор – реванш остановившегося в пяти минутах от нервного срыва обывателя. Но наша практика обогащает теорию изрядной новизной. То, что в Украине термидорианские мероприятия осуществляют те же люди, что стояли на трибуне Майдана, – не нонсенс, а доведенная до логического абсолюта траектория нашего хода вещей. Наши Бастилии раз за разом берут под руководством тех же героев, которые завтра возглавят очередную Директорию – ту самую, которой вчера временно требовалась поющая гармония гражданского общества.
Поэтому наш Термидор немного лукав. Ведь, в самом деле, нет ничего зазорного, доля ответственного вождя – писать письма обидчику просто ради того, чтобы он не обидел снова. Совершенно серьезно, там, где речь идет о миллионах людей с разными, между прочим, политическими позициями, которые, кстати, они совершенно не обязаны вообще иметь и с которыми они не обязаны связывать собственную жизнь и тем более смерть, капитуляция порой честнее бессмысленной дуэли. Вдумчивый правитель, конечно, обязан просчитывать геополитические риски, но тот, кто вдумчив особо, может, разжав кулаки, понять сам и сказать другим, что чужая армия по горным тропам, может, и спустится к предместьям, но настолько не завтра, не послезавтра, не через месяц и не через год, что дороги, не боящиеся снежных лавин, можно использовать и в мирных целях, весьма, кстати, выгодных.
И, конечно, факт наличия или отсутствия дипломатических отношений с точки зрения реальности актуален примерно в той же степени, в которой с точки зрения борьбы со шпионами гражданам когда-то запрещалось фотографировать родную землю в иллюминаторе с высоты птичьего полета. И с этих позиций смеяться над Киевом, придумывающим уморительные и паллиативные трудности российским туристам и командированным, немного грешно. Но, как и в случае со снежной логистикой, ко всей описанной историософии украинские тонкости жизни с дипотношениями, но без них, тоже никакого отношения не имеют.
И, конечно, лучше вести переговоры, чем не вести их. В том числе и о неприменении силы. Даже если половина страны считает их развитием известного анекдота про муравьев, отвечавших после футбольного матча со слонами на извинения последних в некоторой грубости: «Ничего, мы тоже жестковато играли». Ведь так соблазнительно эту полемику принять за серьезный спор политических реалистов с политическими романтиками, дать себя втянуть во вдохновенную борьбу идей.
Не получается. Сколько ни говори о неприменении силы, получается просто неприменение – власти, ресурса, воли, чего бы то ни было. Как ни выстраивай конструктив, все равно выходит Термидор. Все, что кажется решением, лишь способ уйти от него, спрятаться от ответственности, сбалансировать свою власть, шажков вперед и вправо ровно столько, сколько назад и влево, потому что больше не нужны великие потрясения, а нужны отдых, месть и Термидор. Как образ жизни, форма политического существования, последнее прибежище для тех, кто всегда возвращается после революции. Неприменение силы прекрасно, если оно часть долгосрочной и продуманной, а стало быть, хоть в чем-то рискованной и ответственной концепции, в которой есть место и письмам врагу, и просьбам о поддержке к друзьям. Да пусть хоть даже путь в московскую Каноссу, в готовности ступить на который грузинская оппозиция на каждом шагу подозревает склонную к странным мечтам власть, – так тоже напрасно, потому что даже это разновидность позиции и, стало быть, ответственности. И чем отличается от этого вегетарианского Термидора его киевская разновидность – боевая и зажигательная, кроме технологических приемов все того же бегства от подлинной позиции?
Наш советский Термидор так лукав, что даже Термидором он только притворяется. Ведь там, где все по-настоящему, он – логическая развязка, унылый этап закрепления, как сказали бы подлинные марксисты, признаков новой жизни после энергичного скачка, пусть и с некоторыми симптомами реставрации, но с пониманием того, что реставрировать много и принципиально уже не получится. Там, где Термидором стало то, что без революций было бы обычным делом, это идеальная, словно специально придуманная форма банкета в честь революционной завершенности. И только на нем обнаруживается последняя и, может быть, самая коварная ловушка, уготованная тем, кто пережил Майдан. В наших краях революция не пожирает собственных детей, она играет с ними другую скверную шутку: она освобождает их от необходимости дальнейшего движения, от развития любой интриги, от поисков дальнейшего спасения и попыток дальнейшего побега. Зачем? Все ведь уже доказано, дорешено и свершено. Что еще? Пусть самоутверждаются те, кому не выпало революций, и они, кстати, действительно вынуждены хоть что-то имитировать, изображать стремления, что-то отстаивать и доказывать, хотя бы мысль о том, что можно жить без революций.
И даже гипотеза о том, что каков Майдан, таков и Термидор, не подтверждается. Все опять наоборот: каков Термидор, так берут и Бастилию, чтобы снова все закончить тем, что наивные и романтичные снова примут за Термидор, и любая Директория умрет от зависти тем, кто оставался жив в наших реввоенсюжетах. И маленький капрал тысячу раз почешет затылок в поисках Тулона и, отчаявшись и стряхнув пыль с погон капитана ВСУ, с хитрым девичьим прищуром глянет на купол Верховной Рады. Действительно, смешно.
Мнения, высказанные в рубриках «Позиция» и «Блоги», передают взгляды авторов и не обязательно отражают позицию редакции