ПРАГА---Европейский суд по правам человека принял к рассмотрению жалобу жительницы Чеченской Республики Луизы Тапаевой, у которой отец ее умершего в 2015 году супруга отобрал четверых детей и запрещает им общаться с матерью. С этой жалобой Тапаева обратилась в ЕСПЧ в мае 2018 года. Женщина подала иск в городской суд Урус-Мартана, который постановил вернуть детей матери, однако отец мужа не исполнил решение суда, а судебные приставы, во избежание конфликта с мужчиной, бездействовали.
По данным «Правовой инициативы по России», 14 ноября 2018 года ЕСПЧ направил российским властям вопросы по делу Тапаевой и указал на нарушения нескольких статей Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод (право на семью и право на эффективное средство правовой защиты). Также ЕСПЧ впервые в контексте рассмотрения вопроса нарушения прав женщин на Северном Кавказе поднял вопросы по статье 14 Конвенции, запрещающей дискриминацию по гендерному признаку.
На серьезную проблему разводов в Чеченской Республике несколько лет назад обратили внимание и местные власти. Была создана комиссия по примирению (из представителей муфтията), но они оказались бессильны в решении вопроса об опеке над детьми. Фактически роль комиссии свелась к принуждению женщины на согласие с навязываемой схемой со стороны бывшего мужа.
В рамках рубрики «Гость недели» юридический директор «Правовой инициативы» Ольга Гнездилова дала пояснения к постановлению ЕСПЧ и рассказала о ситуации с кавказскими женщинами, отстаивающими свое право на семью.
Амина Умарова: Европейский суд по правам человека направил правительству России вопросы по жалобе жительницы Чечни. В Страсбурге считают, что власти нарушили ее право на семью. С юридической точки зрения как должна реагировать Россия на эти вопросы – попенять судьям Чеченской или Ингушской республик?
Your browser doesn’t support HTML5
Гость недели – Ольга Гнездилова
Ольга Гнездилова: Сейчас они будут обязаны ответить на вопросы Европейского суда – им поставлен срок до 15 января 2019 года, – и они должны будут обосновать, есть ли здесь нарушение семейных прав женщин, и обусловлены ли они мотивами дискриминации, потому что мы обращаем внимание на то, что это не просто частная ситуация, а система, приводим много примеров и доказательств. В деле Луизы Тапаевой ситуация такова, что она является вдовой, а суд определил место жительства ее четырем маленьким дочерям со свекром, хотя мы ссылались на то, что по Семейному кодексу у родителя есть преимущественное право на воспитание своих детей (конечно, пока он не лишен родительских прав) перед всеми другими родственниками. Суды Чечни с нами не согласились, и Верховный суд республики оставил детей с дедушкой. Мы обжаловали это в Верховном суде России, и сегодня мы получили решение о том, что Верховный суд России согласен с Верховным судом Чеченской Республики – т.е. других родственников нет, и закреплено место проживания их с дедушкой. Нас это очень удивило, потому что получается, что дело не только в традициях, но и в том, что это поддерживается федеральной властью. Конечно, нам интересно, что они напишут в Европейский суд, почему они считают, что при споре матери с дедом дети должны находиться не с матерью. По закону, если посмотреть, это даже просто нонсенс.
Амина Умарова: А там деньги по потере кормильца получает дедушка…
Ольга Гнездилова: Да. Он даже ей предлагал написать отказную от детей, чтобы получать в двойном размере.
Амина Умарова: Чем поднятие вопроса о дискриминации по гендерному признаку поможет тем женщинам, которые после развода, или овдовев, теряют не только возможность сами воспитывать своих детей, но даже видеться?
Ольга Гнездилова: Это будет показывать системность проблемы, не только то, с чем эта женщина столкнулась, а что это некая политика местных властей по дискриминации женщин в регионе. Впоследствии мы надеемся, что следующие жалобы будут разрешаться быстрее, плюс, в случае решения, у Российской Федерации будет обязанность выплатить не только компенсацию, но и принять меры по предотвращению таких нарушений в будущем. Поэтому вопрос дискриминации здесь будет означать, что они эту проблему начнут решать, и ответственны за решение будут, конечно, не местные власти, а федеральные. Конечно, регион проблемный не только, скажем, из-за вопросов традиций, но и вопросов какой-то местной коррупции.
У нас было дело, где отец из центрального региона России – обычная русская семья – специально повез ребенка в Чечню и прописал там, потому что он даже сказал своей бывшей жене, что «там ребенка тебе никто не отдаст. Вот там у меня есть возможность сделать так, что все решения будут в мою пользу». И действительно, решения были в первое время в его пользу, и потребовались серьезные усилия, чтобы вернуть матери ребенка – много лет потребовалось. Ну, вот такое восприятие региона, и местным властям тоже надо обратить внимание на имидж, что к ним едут, чтобы получить неправосудные решения. Надо улучшать имидж региона, и мы сами в этом всем заинтересованы, чтобы все было по закону, чтобы соблюдался Семейный кодекс, который говорит о приоритетном праве родителей на воспитание детей перед другими родственниками – дядями и дедушками. Это надо все уважать, и если российское законодательство действует, то, конечно, следовать ему.
Амина Умарова: На Кавказе женщины привыкли терпеть, они в большинстве случаев после развода зависимы от родственников – и морально, и материально. Если споры из-за детей заходят слишком далеко, сторона женщины просит ее смириться и не выносить сор из избы, и очевидно, что дело до суда не доходит. Но это не потому, что она решила сдаться, а потому, что психологическое состояние разлученной с детьми матери очень сложное, и ей нужна помощь. Что на Кавказе предлагается для таких женщин – вот, когда к вам приходят?
Ольга Гнездилова: На Кавказе сейчас есть комиссии по примирению, которые борются с разводами. Была на них определенная надежда, но, к сожалению, они показали, что не могут решить вопрос об опеке над детьми, т.е. они не могут уговорить, например, отцов достигнуть какого-то компромисса в том, чтобы женщина могла встречаться со своими детьми – это фактически принуждение женщины согласиться с системой, которую ей навязывают. Мы работаем с теми женщинами, которые находятся в полном отчаянии. Т.е. когда есть надежда, что ситуацию можно разрешить, никто не приходит в правозащитную организацию, даже если обещают, допустим, раз в месяц или раз в несколько месяцев увидеть ребенка, женщина никогда не пойдет жаловаться, она будет ждать этого момента и рассчитывать на то, что это сохранится. Начинают приходить, когда полностью изолируют детей, более того, были у нас ситуации, когда женщина приходит в школу, чтобы увидеть ребенка, выходящего из школы, пообщаться с ним буквально по дороге. У нас были ситуации, когда детей ругали, наказывали, даже избивали за то, что они поговорили со своей матерью. Поэтому дети тоже уже бегают от матерей, и здорово их накручивают, и должны, видимо, поставить вопрос о каком-то психологическом насилии не только над матерью, но и над детьми, поэтому наша ситуация – тоже ситуация полного отчаяния.
Амина Умарова: Как женщины могут про вас узнать, что есть такая организация, куда бы могли прийти женщины? Понятно, что в Чечне это очень тяжело – в Ингушетии более или менее мягко.
Ольга Гнездилова: Конечно, у нас есть веб-сайт, который мы специально не популяризируем, потому что, в принципе, в регионе знают о том, что занимаются этими проблемы адвокаты с большим опытом – Малика Абубакарова, ее организация «Права женщин». В Ингушетии есть офис нашей организации в Назрани, туда тоже приходят с документами, жалобами. Я считаю, что эта информация в регионе известна, и, конечно, если удается добиться какого-то решения, как было в последние месяцы, когда Европейский суд вынес два решения по таким делам: «Муружева против России» – это ингушская женщина, и «Магамадова против России» – это женщина из Чечни. Это выигрышные решения, и мы, конечно, о них писали.
Амина Умарова: Вы говорили, что адвокаты, выступающие на судах, утверждают, что женщины должны смириться, ибо таковы вековые традиции. Вот они немного лукавят и недоговаривают: сказав «А», они должны сказать и «Б». Чеченские адаты ни в коем случае не запрещают матери воспитывать своих детей, если она не выходит замуж за другого человека. Но, выйди она замуж за другого человека, адаты не запрещают видеться с детьми на регулярной основе, потому что во главу угла ставится психологическое благосостояние этих детей. Если раньше после развода, например, разведенная женщина с пустыми руками вынуждена была вернуться в отчий дом, то сегодня она работает и может обеспечить своих детей материально, и с психологической стороны, до определенного возраста, ребенок должен быть с матерью. Как на судах это происходит? Вот, адвокат говорит: «У нас такие традиции», – почему эти доводы адвоката действуют на судей?
Ольга Гнездилова: Я думаю, что судья, скорее, действует, не доверяя адатам, потому что это все-таки неписаные правила, мы не можем принести опровержение в суд. Например, наши женщины-адвокаты говорят, что по адатам ребенок до семи лет в любом случае должен быть с матерью, но у нас есть женщины, которые теряли своих детей и до семи лет, у одной из них отобрали грудную девочку, она ее еще кормила молоком. Тут суд скорее руководствуется какими-то своими внутренними убеждениями, и, конечно, на адаты в судебном решении никто не ссылается, пишут какие-то не связанные с реальностью формулировки. Проблема часто экономическая, в основном те женщины, которые к нам приходят, – это женщины, которые не выходили замуж повторно, все их свободное время занято тем, чтобы получить обратно своих детей и возможность с ними общаться. Они очень много времени тратят на суды, на какие-то запросы, – т.е. это женщины, которые не вышли замуж повторно.
Но очень много женщин, которые не разводились, например, овдовели, и детей отобрал вовсе не муж, а его семья – какие-то братья или свекор, и часто действительно есть экономические причины. В одном из дел отец детей погиб при исполнении обязанностей, и ему была положена большая компенсация, и детям была положена пенсия по случаю потери кормильца. Детей было много, и, как говорит заявительница и, собственно, это видно из конфликта, что родственники отца погибшего были заинтересованы получать эту пенсию на детей, получить эту большую компенсацию, и ее просто выгнали из дома, не дав возможности ни общаться, ничего.
Амина Умарова: Ну так детей воспитывать - это же еще дороже, на самом деле…
Ольга Гнездилова: Ну, это если серьезно воспитывать. Они этих шестерых детей раздали по разным каким-то дядям, чуть ли не двоюродным – по два ребенка, – т.е. они их разделили еще, и они там просто прислуживают, потому что там тоже пять девочек и мальчиков, они как бы занимаются домашней работой, никто там им особо ничего не покупает. Сказать, чтобы на них тратились, на образование, – это же другая ситуация, – они у них как служанки. Также часто, если осталось имущество после отца, а оно следует за ребенком, есть интерес, чтобы это имущество сохранилось у его братьев, а не у его вдовы – такие дела тоже были. Плюс, когда мы проводили исследование, которое, собственно, и привело к тому, что Европейский суд обратил внимание на дискриминацию, мы нашли высказывания не только адвокатов, но и самих судей о том, что они руководствуются традицией оставлять ребенка в семье отца, и здесь не было никаких оговорок, т.е. это короткая фраза, что «ребенок должен быть в семье отца», без того, чтобы обращать внимание на возраст или на то, вышла ли мать замуж. Также мы нашли высказывания (Рамзана) Кадырова, который тоже выступает за то, чтобы дети воспитывались в семье отца, потому что тогда они не будут приходить за материальной помощью к государству. К нему обращаются, видимо, матери – если мать одинока, она может обратиться за определенной помощью к государству, он не хочет ее оказывать, считает, что государство не ответственно за поддержку семей с детьми. Он считает, что если дети будут с отцами, то государство не должно будет помогать. Тоже такая государственная политика.
Амина Умарова: Т.е. здесь явно прослеживается экономическая составляющая всего конфликта?
Ольга Гнездилова: Конечно, в том числе. Ну и плюс личностные конфликты, когда люди развелись, скажем, тяжело, и это является определенной местью за то, чтобы наказать жену, которая не смирилась.
Амина Умарова: Вы занимаетесь Чечней, Ингушетией и еще какими-то регионами – допустим, Северной Осетией, Южной Осетией, Кабардино-Балкарией, – или пока у вас только Чеченская Республика и Ингушетия?
Ольга Гнездилова: У нас было одно дело в Дагестане, которое достаточно успешно разрешилось, но в основном, конечно, это чеченские и ингушские семьи. К сожалению, получается так, что дела не только в Чечне и Ингушетии, а отцы увозят детей в другие регионы, буквально просто по всей России, регистрируют там, в других республиках, в других регионах, и после, допустим, судебного решения, даже если оно в пользу матери, ребенка вновь увозят в другой регион, и приставы говорят: «это уже не наше дело», дела передаются. У нас много ситуаций, когда по нескольку лет постоянно перевозят ребенка из города в город, и государство не в состоянии скоординироваться между регионами и начать исполнительное производство.
Амина Умарова: Вот сейчас очень важный момент: психологическим состоянием этих детей кто-то занимается, вы можете привлечь психологов, допустим, к суду? Как себя будет чувствовать ребенок, который меняет школу, место проживания, видит все этих конфликты между родителями?
Ольга Гнездилова: Психологическое состояние детей действительно тяжелое, и у нас есть дети, которых удалось вернуть, и реабилитация ребенка тоже занимает определенное время. Часто это и отставание в развитии, потому что детьми не занимаются, если их отобрали просто из желания сделать плохо, например, отвезли куда-то к дальним родственникам, они живут без родителей, т.е. ни отец, ни мать не уделяют им внимания. Также у нас была ситуация, когда мальчику говорили плохие вещи про мать, и он начал верить в то, что она хотела его вилкой ударить по голове. Конечно, дети накручены очень здорово, и никто по большому счету не сможет это оценить надлежащим образом, пока ребенок находится в этой ситуации. Т.е. только поместив ребенка в нейтральную ситуацию, без стрессов, можно уже говорить и об оценке его состояния, и о помощи. Но пока все это происходит, конечно, сложно.