В Центральном выставочном зале Союза художников Абхазии открылась персональная выставка народного художника, скульптора Виталия Джения. Он родился в 1949 году в селе Ачандара Гудаутского района. После школы окончил Сухумское художественное училище, а потом – Тбилисскую академию художеств, отделение скульптуры, занимался в мастерской известного грузинского мастера – Гоги Ачаури. В настоящее время преподает в художественном училище и является председателем Союза художников Абхазии.
Елена Заводская: Виталий, расскажите, пожалуйста, что представлено на этой выставке, какие работы?
Виталий Джения: Здесь представлены все работы, сделанные в послевоенный период, с 1990-х годов и по настоящее время.
Е. З.: Расскажите, пожалуйста, чем вы руководствовались, когда отбирали данные вещи?
В. Дж.: Тут все было произвольно, еще очень много работ, но их физически негде поставить, у нас больше нет тумбочек. По уровню они разные, одни получились лучше, другие – похуже, но, когда я работаю, я делаю все от души, это для меня – отдушина.
Your browser doesn’t support HTML5
Виталий Джения: «Я начал работать по дереву не от хорошей жизни»
Е. З.: С каким материалом вы работаете?
В. Дж.: Здесь очень много работ по дереву. Я начал работать с этим материалом после войны. Правда, и до войны у меня было 17 работ. Я готовился к персональной выставке в Сирии, с Союзом художников у нас была договоренность. В сентябре я должен был ехать, а в августе началась война, и, естественно, это все прервалось. И главное, все эти работы какой-то милиционер забрал из дома, они залезли в мою квартиру, одна работа осталась, а все остальные шестнадцать работ он забрал.
Е. З.: Какое дерево вы используете и чем ваш выбор обоснован?
В. Дж.: Есть красное дерево, есть шелковица, есть орех, есть платан, из самшита у меня тоже есть работы. Конечно, с ним тяжело работать, он очень твердый, но зато его очень хорошо можно обработать. Почему я начал работать по дереву? Это не от хорошей жизни. Просто вылепить и отлить в гипсе – это значит, ты ничего не сделал. Гипс – это не материал, ты его не сохранишь. А чтобы отлить в материале, таких возможностей у нас не было, поэтому я начал работать по дереву. У меня сначала очень тяжело это шло, пока я не привык. Где-то что-то неправильно отрежешь и уже ничего не исправишь. Или надо заново начинать, или как-то по-другому делать. То, что задумано, до завершения сложно довести. Когда лепишь в глине, – не понравилось, снял, добавил, изменил – все это без проблем. Завершил, в бронзе отлил или в каком-нибудь другом материале, это легче. Но когда работаешь с деревом, есть интрига…
Е. З.: И вы, Виталий, работаете в основном в малой форме?
В. Дж.: Да, это станковая скульптура. Но у меня есть и монументальные работы. Я и в Турции работал, и в Абхазии. В с. Дурипш стоит пятиметровая фигура, памятник посвящен Отечественной войне 1941-1945 гг. Есть в с. Отара, и в Члоу у нас была совместная с Виталиком Лакрба работа, но во время войны она куда-то исчезла.
Е. З.: Вы отказались от монументальной формы?
В. Дж.: Нет, недавно был объявлен конкурс на памятник Фазилю Искандеру, я этот конкурс выиграл.
Е. З.: Что вы сделали для конкурса Фазиля Искандера?
В. Дж.: Его образ сделал, пока это только эскизы. Они сказали, что в этом году у них денег нет, обещали в 2019 году заключить договор и начать, но пока молчат.
Е. З.: Когда вы работали над образом Фазиля Искандера, чем вы руководствовались? Что для вас было главное?
В. Дж.: Я его очень хорошо знал. Мы вместе очень много встречались, ездили, я всегда за ним наблюдал.
Е. З.: Что бы вы хотели, Виталий, выразить? Что вам кажется основным в его образе?
В. Дж.: Его внутренний мир, его богатство, его человеческое отношение ко всему, что при его жизни происходило. Хотя он считается русским писателем, но все его произведения связаны с Абхазией. Он очень глубоко любил Абхазию, это удивительный был человек, таких людей я никогда в жизни, наверное, не встречал и вряд ли встречу.
Е. З.: На этой выставке я вижу практически одни женские образы. И вижу портретные работы. Что вы пытаетесь воплотить в этих многочисленных женских фигурах?
В. Дж.: Я очень был привязан к своей маме. Для меня образ матери – это было все! Все, что я делал, я старался в женских образах передать ее человечность, ее доброту, ее отношение ко мне. Я в детстве очень сильно болел, и никто не ожидал, что я выживу. Были готовы к тому, что меня уже не будет. Она единственная верила, что я выживу. И все делала для этого. И ко мне после такой тяжелой болезни у нее было какое-то особое отношение.
Е. З.: Как сегодня живется скульпторам в Абхазии? Какие у вас условия для жизни, для работы? Как вы выживаете? Что в плюсе, что в минусе в вашей профессии?
В. Дж.: Я работаю, и это для меня – жизнь. Если ты получаешь удовлетворение и есть потребность работать, – это счастье, и этого у меня пока никто не отнял.
Е. З.: Скажите, пожалуйста, а на ваши работы, Виталий, есть какой-то спрос – насколько они востребованы?
В. Дж.: Больше покупали в послевоенное время представители международных организаций, которые приезжали. А сейчас здесь это вообще никому не нужно. Я делаю их для себя. Но есть другие заказы, допустим, государственные, этим и живу, а это – для души, покупателей пока у нас здесь нет.
Е. З.: Как живет сегодня Союз художников – сколько членов в Союзе?
В. Дж.: По списку их много, 84 человека, но из них человек 15-20 работают творчески, а остальные уже не работают.
Е. З.: Почему?
В. Дж.: Если творческие работы не покупаются… Семью надо кормить, детей воспитывать – на какие средства? На берегу видишь, стоят с картинами ребята, но это же не творческие работы, они за ночь могут несколько сделать, и одну работу можно тысячу раз повторять и для продажи делать. Это уже не творчество. Творчеством единицы занимаются, им тяжелее. Совмещать очень сложно – и там, и здесь.
Е. З.: А государственная поддержка есть у Союза?
В. Дж.: Государство раньше выделяло около 200 тысяч рублей ежегодно, и картинная галерея закупала у художников работы. В последние годы это тоже закрыли, ничего не покупают, картинная галерея мертва с 2004 года, после того, как Владислав (Ардзинба) ушел. Стоит здание, и никто на него не обращает внимания. На втором этаже собраны наши фонды, сколько об этом мы говорим, достучаться ни до кого не можем. Представь себе, какие работы у нас там хранятся – начиная с Чачбы, там очень известные русские художники и все известные абхазские художники, их картины гниют, потому что условий нет для хранения. Вот сейчас сказали, что в 2020 году в Инвестпрограмму включат галерею и сделают, но не знаю исполнят они обещание или нет.
Е. З.: Получается, что у нашего Союза художников есть только выставочный зал, но ни музея, ни галереи картинной нет?
В. Дж.: Нет. После войны, когда вообще ничего не было, начал строить Владислав (Ардзинба). Он начал с очагов культуры, театр отремонтировал, это здание нам передал безвозмездно, детскую студию построил. Он понимал, что такое культура.
«Плодородие»
Е. З.: После Владислава Григорьевича столько сменилось президентов, и ни у кого из них нет должного понимания важности культуры?
В. Дж.: К сожалению, нет. Ни при Багабше, ни при Анквабе, и при Рауле (Хаджимба) тоже. Я его приводил сюда, показывал. Он говорил: «Да, да, надо начинать!» Но пока ничего не двигается.
Е. З.: За эти 25 лет что произошло с нашим сообществом художников? Вы можете какую-то оценку дать?
В. Дж.: С художниками ничего особенного не происходит. Вот есть довоенное и послевоенное время. Например, я с 1981 года работал в художественном училище, тогдашний и сегодняшний уровень совершенно разные. Тогда у нас были конкурсы, и на одно место по пять, по шесть человек было, когда люди поступали. А сегодня недобор у нас, любого, кто бы ни пришел, принимают, и уровень уходит вниз. Тогда были художественные школы даже в деревнях, ребята в училище подготовленные приходили, сейчас этого нет, поэтому сложнее. И у молодежи почему-то нет внутренней отдачи. Даже мой сын, он очень талантливый, я завидовал ему, какие он образы создавал. Но когда я ему сказал: «Давай, иди, поступай!» Он говорит: «Нет, папа, я не хочу быть нищим, как ты!» Он поступил в университет, закончил, по специальности «туризм». Но все же он сейчас вернулся, делает иногда какие-то работы и рисует, и пишет, все равно что-то тянет его.
Текст содержит топонимы и терминологию, используемые в самопровозглашенных республиках Абхазия и Южная Осетия