Внутри «Туннеля». Без света в начале и в конце

Большие инфраструктурные проекты и «маленькие» люди: полнометражный документальный фильм Нино Орджоникидзе и Вано Арсенишвили «Туннель» рассказывает о событиях, развивающихся последние шесть лет вокруг железнодорожной станции «Молити» в Харагаульском районе. С началом модернизации железной дороги неприглядный, но привычный образ жизни маленьких деревушек и их жителей переворачивается с ног на голову.

Анастасия Словинская: Давайте начнем с того, почему нас сегодня трое в студии? Как получилось, что у вашего фильма два режиссера? Как вы разделяете права и обязанности в вашем тандеме? Как делите «территорию»?

Нино Орджоникидзе: На самом деле, все просто: я – из журналистики, в свое время начинала с новостей, и потому мне интересны актуальные темы. А Вано – из художественного кино. Его больше интересуют художественные образы и масштабные темы, не привязанные ко времени. Так мы обнаружили, что документальное кино – это именно та сфера, где актуальные истории и художественная составляющая сливаются воедино. Вместе мы сделали около пяти фильмов. Впрочем, этот – наша самая большая работа. Это наш первый полнометражный документальный фильм, 90-минутный.

Внутри «Туннеля». Без света в начале и в конце

Анастасия Словинская: Фильм в Грузии пока не был показан. Но мы видели трейлер. Это довольно знакомый пейзаж. Несмотря на то, что как таковых обветшалых зданий на кадрах не так много, догадываемся, какая за этим пейзажем скрывается разруха. При этом на контрасте, фоном идет фрагмент торжественной речи Ираклия Гарибашвили, тогдашнего премьера, о начале «исторического», как он его называет, проекта – модернизации железной дороги. Вано, расскажите, с какой картинкой вам пришлось работать, с какой «текстурой»?

Вано Арсенишвили: Мы снимали в ущелье, в Харагаульском районе. Так как там проходила железная дорога, в округе много старых станционных зданий. Туннели и станции в основном постройки 1870-1890 годов. Можно сказать, что они фактически сохранили первоначальный облик. Разумеется, сами по себе эти строения очень интересны – и с архитектурной точки зрения, и то, как они сохранились до наших дней.

В этом ущелье железная дорога выполняет, скажем так, основную функцию. Когда мы только начали там работать, это была фактически единственная возможность передвижения для местных. Этот поезд, состоящий из двух вагонов, мастеровой, как они его сами называют, – он очень аутентичен. Вообще, этот поезд, по идее, предназначен для железнодорожников, которые трудоустроены там же, но местные за определенную плату тоже могут им пользоваться. Как и во всей Грузии, социальное положение людей не особо радужное. Все вместе – антураж, непростой быт местных и ожидание начала большого проекта – и вызвало наш интерес. В какой-то степени мы поняли, что здесь должен был произойти какой-то конфликт – я имею в виду, с точки зрения драматургии. Хотя потом оказалось, что не только драматургический.

Анастасия Словинская: Небольшой фрагмент этого конфликта мы видим в трейлере: он происходит, судя по всему, между местными и китайцами, которые работают на строительстве дороги. Вы в этом случае выступали в роли, скажем так, наблюдателей – изначально вы не знали, чем все это закончится…

Нино Орджоникидзе: А оно так и не закончилось. Мы начали снимать шесть лет назад, в 2014-м. Никакого конкретного плана у нас не было. Да, были какие-то ожидания, потому что мы понимали, что это очень аутентичная среда, есть тяжелый социальный фон, и в то же время существовал какой-то параллельный мир больших ожиданий: новая железная дорога, скоростные поезда, произойдет возрождение, мы станем частью большого мира… Интуитивно мы чувствовали, что там есть этот конфликт. Но мы понятия не имели, что снимаем: увидели совершенно невероятный ландшафт и несколько трафаретов с надписями на китайском. Так это началось. А потом история стала нарастать как снежный ком. Стали приезжать китайские строители, потом оказалось, что в месте, где ведется строительство, не были проведены полноценные геологические исследования и вести стройку там нельзя; потом сошел оползень, выяснилось, что станция является памятником культурного наследия, разрушать ее нельзя и нужно менять (маршрут прокладки) железнодорожной линии – а это значит, что дома людей, которые пять лет ожидали сноса, разрушать не будут и снесут другие. В больших проектах редко ставят на первый план человека. О человеке все мы вспоминаем в самом конце. Сперва – большие идеи.

Мы шесть лет ждали, что все это закончится. Хотя бы для этого конкретного села (где проходила большая часть съемок). Когда мы только начали, речь шла о том, что открытие (железной дороги) должно было состояться в 2016 году. Но настал 2018-й, 2019-й. Под конец, в прошлом году, когда мы узнали, что прокладывать дорогу здесь вообще не будут и перенесут ее совсем в другое место, мы поняли, что наш фильм – об этом. Что он об этом замкнутом круге, у которого просто нет конца.

Анастасия Словинская: Т.е. в конце туннеля света не видно?

Нино Орджоникидзе: Не знаю. Мы заканчиваем фильм внутри туннеля, в темноте.

Анастасия Словинская: Насколько я понимаю, этот фильм поднял на поверхность очень много разных проблем. Если попробовать как-то суммировать все накопившееся в людях, ваших героях, в чем состоит их главное послание нам, что бы они хотели сказать нам, зрителям, в первую очередь?

Нино Орджоникидзе: Этот фильм не об одном человеке. Группа людей – главные герои нашего фильма – это не основные участники этого большого проекта. Они тоже скорее наблюдатели. Один из них – это смотритель железнодорожной станции, который выступает в роли своего рода психотерапевта. Сама станция – это единственное место, где люди могут собираться. И вот этот человек – он выслушивает все переживания местных, в курсе всего происходящего. Одна из причин, почему мы выбрали его, – это прекрасное чувство юмора. Это такая, немного имеретинская черта, когда в очень тяжелом положении люди находят в себе силы своеобразно посмотреть на происходящее, посмеяться над собой. Когда смотришь на этих людей, можно понять, как Грузия смогла дожить до сегодняшнего дня. Если и можно как-то свести к одному основному посылу настроения людей, то можно сказать, что они пытаются самостоятельно понять, что будет завтра. Никто не дает им точную информацию. Они пытаются осознать, вернее даже угадать, каким будет их завтрашний день. С одной стороны, они надеются, что для них что-то изменится в лучшую сторону, но с другой – страх того, что твой дом будет разрушен, что эта огромная гора просто «пойдет» на тебя, очень велик.

Анастасия Словинская: Насколько эти люди принимают «чужаков» – мы понимаем, что «чужими» могут оказаться самые разные группы людей. Но здесь, когда мы говорим о провинции, об определенном укладе жизни, который был нарушен, как местные отнеслись к этому?

Вано Арсенишвили: Поскольку переводчика там нет, нет и коммуникации между местными и китайскими строителями. Они живут в своем лагере, фактически не приходят в село для общения с местными. У них есть своя дорога, продукты получают из регионального центра. На месте практически ничего не покупают. Ощущение присутствия «чужаков» достаточно сильное. Правда, с другой стороны, для местных появились рабочие места. Есть в фильме несколько эпизодов, где на первый план выходят отношения именно местных рабочих и китайских.

Нино Орджоникидзе: Если речь идет о каких-то ксенофобских моментах, то можно сказать, что это больше могло иметь место в начале. Но потом, хотя бы потому, что эти обе стороны, скажем так, пустили на самотек – они сами смогли как-то начать коммуницировать. Тем более жизнь показала, что китайские рабочие на самом деле тоже находятся не в лучшем положении. У них с местными была взаимная агрессия, которая даже переросла в довольно серьезную стычку, были даже пострадавшие, но потом это стало второстепенной проблемой. Здесь скорее речь идет о более глобальной проблеме различий социальных слоев, нежели о проблеме между представителями разных национальностей. Кроме того, представьте, переводчика нет, языков друг друга они не знают, имена не запоминают…

Анастасия Словинская: А как они тогда общались?

Нино Орджоникидзе: Body language. На языке тела. Причиной одной из стычек было именно это. Грузинские рабочие как раз об этом говорили, что готовы работать, к слову, по 12 часов, но кто-то же должен был им это объяснить, сказать, что нужно делать? Представьте, идет строительство такого огромного проекта, а инструктаж проходит на языке тела…

Анастасия Словинская: Какие планы по премьере?

Нино Орджоникидзе: Мировая премьера фильма состоялась в ноябре на фестивале IDFA. Сейчас должна пройти и в Грузии. Скорее всего, это будет в конце апреля на фестивале Cinedoc, если фильм пройдет отбор. На данном этапе фильм путешествует – премьеры проходят в различных странах Европы.