Князь абхазской поэзии

Несколько часов назад я участвовал в прощании в Сухуме с народным поэтом Абхазии, лауреатом Государственной премии имени Д.И. Гулиа, кавалером ордена «Азьдз-апша» Виталием Амаршаном, который умер позавчера на 79-м году жизни (родился 22 сентября 1941 года в селе Джгярда). То, что похоронили его столь, исходя из абхазских обычаев и традиций, особенно для выходцев из Абжуйской Абхазии, быстро, через день после ухода из жизни, следует, очевидно, объяснить экстраординарными условиями, в которых находится сейчас весь мир. Ведь как раз во вторник 24 марта в Абхазии были введены новые карантинные меры. В частности, с 25 марта и по 7 апреля запрещено проведение массовых и корпоративных мероприятий.

И, тем не менее, разумеется, была создана правительственная комиссия по организации его похорон, которую возглавил министр просвещения республики Адгур Какоба. Но к тому, какой отпечаток наложили карантинные меры на прощание с известным абхазским поэтом и прозаиком, я обращусь в конце своей публикации, а пока – о его жизни и творчестве.

Амаршан был выходцем из княжеского рода и одним из немногих, чья фамилия и в русском варианте звучала именно так, как и в абхазском, а не «Маршания». Причем далеко не у всех носителей этой фамилии проступала, как в нем, по моим ощущениям, княжеская стать – несуетность, достоинство и благородство. А еще он мне внешне напоминал Дон Кихота – такой всю жизнь высокий и худой, а в последнюю четверть века еще и «рыцарь печального образа», потерявший на войне своего единственного сына.

Князь абхазской поэзии

В душу мне запали два очень контрастных по своей предыстории и эмоциональной составляющей эпизода встреч с Виталием Джотовичем. Один из них был где-то в первой половине 80-х годов, когда в журнале «Алашара», где Амаршан работал заместителем главного редактора, был напечатан мой первый рассказ и я пригласил его и еще несколько человек отметить это событие в летнем ресторане «Кавказ» у сухумской набережной. Запомнилась очень душевная атмосфера той встречи, ее, скажем так, светлая аура, которая органично сочеталась с длинными светлыми сумерками того июньского вечера…

А вторая встреча происходила в разгар грузино-абхазской войны в вестибюле гудаутской турбазы «Черноморец», ставшей в военные месяцы местом проживания пестрой массы беженцев, журналистов и бойцов ряда подразделений абхазской армии. В те дни шли упорные бои на северных подступах к Сухуму, в которых участвовал и совсем молодой парнишка Беслан Амаршан, сын Виталия. В тот день мне довелось услышать, что он то ли погиб, то ли пропал без вести. И вот после этого сам Виталий, приехавший на турбазу, спрашивает меня, не видел ли я его Беслана… Невозможно забыть его глаза, в которых были отчаяние, невыносимая боль и при этом, несмотря ни на что, пытающаяся жить надежда на чудо. Видно, до этого он объездил все места, где можно было расспросить о сыне. Что я мог ответить ему, кроме как отрицательно покачать головой?

Во время войны единственных в семье сыновей было предписано не призывать на фронт, чтобы род мог быть продолжен, но как остановишь молодых патриотов, рвавшихся в бой? И боль этой потери жила в Виталии Амаршане всю его оставшуюся жизнь.

Помню его выступление на одном из послевоенных писательских съездов, которое он построил как обращение к нему, покойному сыну. А вышедшая в 2012 году книга – перевод на русский язык его самого крупного и известного прозаического произведения – исторического романа «Апсха» начинается так. Над изображением ордена Леона помещены слова: «За лично проявленную храбрость и геройство при защите Отечества Амаршан Беслан Витальевич награжден высшей государственной наградой Республики Абхазия – орденом Леона». А ниже этого изображения – слова автора:

Орден Леона… Кто мог о нем подумать,

Когда Леона образ я в душе носил?

И почему судьба такой наградой

Отплатила за мои страдания?

О, нет, не праведны слова и жалобы мои, –

Орденоносец жив, душа его бессмертна.

Это не личная моя судьба,

Это судьба моего народа!

Объяснить эти слова просто. Исторический роман Виталия Амаршан «Апсха» («Царь Абхазии») был написан еще до Отечественной войны народа Абхазии. Он повествует о жизни абхазского народа на рубеже VIII и IX веков. Тогда сложилось одно из самых могущественных государств того времени на всем Кавказе – Абхазское царство, во главе которого на протяжении 45 лет стоял его основатель, выдающийся государственный и политический деятель, талантливый стратег и полководец абхазский царь Леон II.

На сайте «Абхазская интернет-библиотека», которым я воспользовался, чтобы процитировать напечатанное в начале названной книги, помещен также текст интервью Виталия Амаршана, опубликованного в том же 2012 году в еженедельнике «Литературная Россия». В нем он рассказывает о своей дружбе с известным русским поэтом Юрием Кузнецовым. Они познакомились в 1965 году, когда поступили учиться в Московский литинститут. Их сблизило не только то, что они были ровесниками и почти земляками (Кузнецов вырос на Кубани), оба рано осиротели, но и схожий склад мышления и поведения в обществе. Оба они были немногословны, чужды «трибунности». В годы учебы в Литинституте, вспоминал Амаршан, он нередко защищал стихи Кузнецова от несправедливой критики однокурсников, а тот, в свою очередь, – его стихи. Поэзия Кузнецова и в последующем вызывала большие споры у литературных критиков, уже в 70-80-е годы (например, его знаменитая строчка «Я пил из черепа отца»), его называли «сумеречным ангелом русской поэзии». Юрий Кузнецов умер рано, в 62 года, и Виталием Амаршаном опубликованы теплые воспоминания о своем «духовном собрате».

В творчестве же самого Амаршана читатели всегда ценили его глубокое знание родного языка, всех его нюансов, психологизм, тонкость мысли. Именно о них в первую очередь говорили сегодня выступавшие на траурном митинге.

Как все проходило в условиях угрозы коронавирусной инфекции? Да в общем-то как обычно. У подъезда многоэтажного дома, в котором он жил, по проспекту Аиааира, наискосок от завода «Сухумприбор», собралось несколько десятков человек. В медицинских масках, конечно, никого не наблюдалось. Кое-кто из подходивших, как мне показалось, избегал здороваться за руку. Но ведь это дело такое: избежал один раз, другой, а третий знакомый подойдет, протянет руку – и ты же не будешь прятать свою за спину! Слава богу, до лобзаний при встрече дело не доходило – даже со стороны самых больших любителей этого. То есть сдержанность, безусловно, чувствовалась. Один подошедший, поздоровавшись за руку со всеми стоявшими в группе из человек пяти, словно в оправдание, начал излагать известные медицинские рекомендации – главное, мол, придя после всего домой, тщательно, в течение тридцати секунд, помыть руки с мылом. Другой отмахнулся и уверенно заявил, что эта самая пандемия через три недели пойдет в мире на спад, а Абхазия так и останется для нее неприступной.

Текст содержит топонимы и терминологию, используемые в самопровозглашенных республиках Абхазия и Южная Осетия