О «Революции роз» написано много, а о контрреволюционном движении почти ничего. «Националы» часто называют своих противников предателями, ворами, взяточниками, темными и ленивыми людьми, а те считают себя цветом нации, бесстрашными и бескорыстными рыцарями, поднявшимися на борьбу с лживым и жестоким режимом. Взаимные пропагандистские манипуляции мешают понять, что произошло в Грузии на самом деле.
Первый, терминологический, барьер, вероятно, следует обойти. Далеко не все (и прежде всего – «контрреволюционные» авторы) готовы назвать стартовавший в 2003 году процесс революцией. Они указывают на поверхностный характер произошедших изменений и заново выводят известную формулу Ханны Арендт, согласно которой пафос новизны в революции должен сочетаться с идеей свободы. Кому-то кажется, что подлинная, национально-освободительная революция началась в период распада СССР, а рассматриваемые события стали ее продолжением. Возможно, здесь нужно проявить «терминологическую снисходительность». С контрреволюцией тоже не все просто: одни видят в ней в первую очередь верность прежнему порядку вещей и неким принципам, а другие привязывают ее к сопротивлению революционному правительству. Британский историк Колин Лукас, изучая историю Франции конца XVIII века, предложил использовать термин «антиреволюция» при описании массового разочарования и недовольства действиями новых властей – спонтанного, лишенного идеологического фундамента и плана действий. В то время как контрреволюция опирается на систему идей, распространенных в тех слоях общества, для которых революция изначально неприемлема; она требует осознанного выбора.
«Когда Саакашвили стал строить новое государство, оказалось, что грузинская интеллигенция как класс – это ci-devants. Бывшие. «Ваке – это наша Вандея», – как-то сказал мне один из ближайших соратников Саакашвили», – заявила российская журналистка Юлия Латынина в беседе с писателем Дмитрием Быковым («Собеседник» 12.09.2012). Три недели спустя, на другой день после парламентских выборов, шампанское полилось в Ваке водопадом – «ci-devants» отмечали победу над Михаилом Саакашвили и его партией. Называя тысячи людей «бывшими» или рассуждая о том, что класс (!), мечтающий вернуть Грузию в неприглядное прошлое, должен исчезнуть (см. заявление Вано Мерабишвили на партийном мероприятии 08.09.2012), нельзя рассчитывать на их благосклонность и даже понимание. Но важнее другое – широко распространенная, звучная метафора «Ваке-Вандея» не вполне точна, потому что Вандейский мятеж – это на 90% антиреволюция (по Лукасу), яростная реакция масс на регулирование цен и принудительные наборы; впрочем, позже консервативные авторы украсили ее гирляндами дополнительных смыслов. А условное «Ваке» (разумеется, в реальности дело не ограничивалось одним центральным районом, да и проживают там не только интеллигенты), прежде всего, генерировало идеи, создавало этику и эстетику сопротивления и отвергало компромиссы. Но была ли грузинская интеллигенция «сердцем контрреволюции»?
До Саакашвили ее волю к жизни недооценил Звиад Гамсахурдия. Отношение к нему менялось постепенно. Сначала, как и водится, «сливки общества» не воспринимали его всерьез, затем, после трагедии 9 апреля 1989 года, стало ясно, что его влияние резко растет. Обеспокоенность превратилась в испуг год спустя, в мае 1990-го, после трех последовавших друг за другом событий. 2 мая 1990-го Гамсахурдия прочел лекцию «Духовная миссия Грузии», в которой с радикально примордиалистских позиций раскритиковал модернистский подход к проблеме формирования наций, полагая, что с его помощью марксисты прививали грузинам комплекс неполноценности. Развивая «яфетическую теорию» Н. Марра, он рассказал о протоиберийском населении Европы, почти полностью ассимилированном индоевропейцами. Гамсахурдия не ограничился традиционным в те годы призывом к синтезу западного и восточного начал, но обратился к мистическому гимну Х века монаха Иоанна-Зосимы «Восхваление и возвеличивание грузинского языка» – он уподобил грузинский язык Лазарю, ожидающему воскрешения. Используя эту метафору, Гамсахурдия описал грядущее возрождение нации (и всей иберийской сферы), которая обличит погрязшее в грехах человечество с позиции духовного лидера христианского мира.
Иностранным гостям такие идеи вкупе с рассуждениями о расах и их связи с планетами, вероятно, казались столь же экзотичными и огнеопасными, как «Доктрина вечного льда» Гербигера. Кто-то просто ехидно посмеивался, но проницательные наблюдатели поняли, что Гамсахурдия нащупал эффективный инструмент манипуляции. Он позволил своим последователям взглянуть сквозь призму ретроспективной телеологии на многовековые страдания грузин как на путь праведника, придав им мистический смысл и указав не только на конкретную цель – восстановление независимости, но и на предназначение («Миссию Лазаря»). Его единомышленники усердно тиражировали текст лекции. Например, в №22 журнала «Гушаги» его опубликовали вместе с уставом и основополагающей декларацией блока «Круглый стол – Свободная Грузия», который тогда же, в мае 1990-го, окончательно оформился и объявил, что пойдет на выборы во главе с Гамсахурдия вопреки прежнему решению о бойкоте. Это был второй звонок. И, наконец, 26 мая 1990 года Гамсахурдия провел грандиозный митинг, окончательно убедив свои оппонентов в том, что шутки кончились. «Мы, братья, противостоим Сатане, дракону. Или мы победим его усилием святого Георгия, или он поглотит нашу историческую судьбу и растопчет нас, этот космический дракон, этот планетарный зверь – Антихрист…» – заявил тогда будущий глава грузинского государства.
После победы на выборах он атаковал, прежде всего, на тех направлениях, которые были ему знакомы. Его интересовала ситуация на телевидении, в издательствах, в редакциях газет; он стремился ограничить влияние номенклатурной интеллигенции, связанной тысячами невидимых нитей с другими, симпатизирующими ей социальными группами. Экономика и системы управления попадали в поле зрения Гамсахурдия намного реже.
14 сентября 1991 года в газете «Сакартвелос республика» было опубликовано уникальное по своей значимости «Заявление Католикоса-Патриарха и группы общественности». В нем отвергались попытки «навести казарменную дисциплину» и лозунг «Сначала независимость – потом демократия», содержался призыв к защите прав человека и свободы слова, а также к «радикальной либерализации», утверждению принципов рыночной экономики и решению аграрного вопроса. На фоне многословных и велеречивых деклараций той эпохи заявление казалось лаконичным; его авторы не «разводили контрреволюцию», как сказали бы большевики, а, наоборот, говорили о прогрессивных, революционных по тем временам преобразованиях.
Часть общества была напугана агрессивной риторикой нового президента, а также (хаотичной и бессистемной) попыткой обновления элит, в ходе которой он, как и Саакашвили 15 лет спустя, опирался на выходцев из провинции (примечательно, что на митингах противников Гамсахурдия осенью 1991-го начал мелькать флаг Тбилиси, утвержденный незадолго перед этим, в 1989-м; кажется, он стал первым официальным флагом с крестом в СССР). А интеллектуальный авангард оппозиционного движения не оплакивал социалистическое прошлое, но призывал идти вперед, использовать либерально-демократические идеи, поддержку Запада и т.д. Здесь, вероятно, также следует отделить «анти-» от «контр-». Многие были возмущены действиями, а чаще – заявлениями Гамсахурдия, но раньше других против него пошли не «красные директора» или секретари райкомов с портретами Шеварднадзе за пазухой, а своего рода «жречество», которое конструировало национальную идентичность и легитимизировало власть – т.е. наиболее влиятельная часть интеллигенции, получившая поддержку Церкви. Возможно, Гамсахурдия подписал себе приговор, когда попытался перехватить у нее инструменты влияния на умы, переосмыслив историю Грузии и заново сформулировав национальную идею. Почти то же самое произошло и с Саакашвили, только не как трагедия, а как фарс.
Власть меняет правителей быстрее, чем время. Президент Гамсахурдия отличался от диссидента Гамсахурдия, и мало кто станет утверждать, что Саакашвили в 2011-м оставался таким же, как в 2005-м. Трансформируются и режимы – члены правительства, казавшиеся проводниками прогресса, допускают пытки и убийства и перераспределяют собственность в свою пользу (кто хочет вновь погрузиться в детали, может перечитать книгу Пола Римпли Who Owned Georgia (2003-2012), написанную при содействии Transparency International – Georgia, и отчеты правозащитников за тот же период). А под конец приходит интеллигенция и требует либерализации, соблюдения прав человека, а, по сути, верности лозунгам первого этапа революции, вне зависимости от того, заключим мы в кавычки это слово или нет.
В Грузии есть в меру конспирологическая «Теория ледокола» (условно назовем ее так). Согласно ей, в момент, когда радикальные перемены начинают казаться неизбежными, будь то аннигиляция социалистической системы или быстрое обновление для успешного сближения с Западом, старая элита пропускает (!) на авансцену людей, которые не боятся замараться в процессе неизбежно болезненной «перестройки» и настроить против себя значительную часть общества (или мало думают о последствиях). Затем, когда они выполняют свою миссию, их выбрасывают, как грязный скальпель. Причем в авангарде протестного движения, порицая диктат и перехватывая наиболее прогрессивные лозунги, всегда выступает элитарная интеллигенция. Она ревностно оберегает свою «жреческую функцию», обретенную еще в эпоху культурного национализма, и не позволяет никому другому конструировать новую идентичность на ультранационалистической, либеральной, да и какой бы то ни было основе.
Ни Гамсахурдия, ни Саакашвили не располагали на «культурном фронте» крупными силами. Детский писатель Гурам Петриашвили и историк Симон Масхарашвили, атаковавшие Лиану Исакадзе и Роберта Стуруа (эти эпизоды разделяет 20 лет), выглядели, мягко говоря, смешно. Этнонационалистический и «розовый» периоды не породили ничего принципиально нового, революционного (по сути, а не с формальной точки зрения) в искусстве и не привели к интеллектуальному ренессансу в университетах, несмотря на суетливые кадровые перестановки и другие попытки смены «жреческой верхушки», но не ее основной функции.
Сторонники проигравших партий через слово поминают «красных», «бывших», «предателей» и т.д. и практически не анализируют свои ошибки. Они часто говорят, что Шеварднадзе и Иванишвили щедро платили властителям дум за лояльность (не всегда деньгами, но… что правда, то правда!) Однако из этого вовсе не следует, что они никогда не выступают против «благодетелей» и не только потому, что с подозрением относятся к единовластию, полагая своим идеалом адаптированную к современным реалиям (невидимую) аристократическую республику. Как только верховный правитель ставит под сомнение право условного «Ваке» (это с поправками на специфику касается и Священного синода) формировать общественное мнение, определять, что хорошо, а что плохо, что прекрасно, а что уродливо, что легитимно, а что – не очень, он моментально получает Вандею в квадрате и осаду Тулона в кубе.
Если использовать грубую и не самую глубокую метафору – это напоминает отношения вождя и шамана. Их трудно описать, они меняются сообразно обстоятельствам и порождают кризисы, но в то же время придают устойчивость жизни племени. Важно отметить, что «Старый порядок» в рассматриваемом случае не конкретный режим, олицетворяемый правителем, а именно порядок вещей, при котором такие отношения востребованы.
Стержнем грузинского элитизма является идея культурного превосходства. А с учетом того, что национальный проект провел в театре намного больше времени, чем в парламенте, огромное значение приобретает искусство жеста и плетения словесных кружев. Противников, в том числе и «звиадистов» с «националами», всегда выставляют варварами или хамоватыми, полуобразованными провинциалами, которых не следует слушать, но лишь брезгливо высмеивать. Альтернативная картина мира, созданная поклонниками Саакашвили, как бы «отзеркаливала» подобный подход, они описывали группу просветленных, окруженную ордами вороватых унтерменшей – ленивых, жрущих в три горла, грязных, коррумпированных агентов КГБ, не владеющих компьютером и английским языком. Но представители творческой интеллигенции всегда действовали эффективнее, чем лидеры правящих или оппозиционных партий, подводя аудиторию к простому выводу – «Мы лучше их. Они не могут править нами».
Дело тут не только в изощренных пропагандистских приемах. Грузия восстановила независимость недавно и во многом отстает от развитых стран. Описанный Лео Штраусом и (позже и подробнее) Пьером Мане макиавеллистский переворот в политике, который начался 500 лет назад с утверждения принципов политического реализма и был завершен Монтескье, отделившим политику от добродетели в понимании Аристотеля и христианских мыслителей, не то чтобы прошел мимо Грузии, но несколько запоздал. Поэтому всякий раз, когда апологеты непопулярных реформ заговаривают о целесообразности или, боже упаси, о зле во благо, «жречество» в его светской и церковной ипостаси возвышает голос в защиту добродетели, как краеугольного камня политики, содействующей улучшению нравов и достижению некой всеобщей праведности согласно древним образцам. Гамсахурдия, вероятно, упомянул бы о воскресшем Лазаре, но нынешние не заходят так далеко, оперируя понятиями «честь», «достоинство», «грузинство» в соответствии со своими целями. Зачастую это вариации на тему «слезинки ребенка» – они востребованы обществом на нынешней стадии развития.
Многие умиляются, перечитывая слова Мераба Мамардашвили: «Те, кто подчиняется одному лишь закону истины, закону совести, должны быть с молодежью. И молодежь должна быть с ними, так как в них заключен единственный, небольшой шанс того, что молодые люди не пропадут в этой страшной жизни, с ее ужасами, с нашей отсталостью, с темнотой, с существующими тоталитарными структурами, с невежеством». Но, восхитившись текстом, следует без гнева и пристрастия оценить масштаб амбиций людей, которые, опираясь на это кредо, считали себя носителями истины по умолчанию и совестью нации по совместительству.
Проще всего назвать первопричиной последней смены власти страстный антиреволюционный (!), «вандейский» порыв, естественную спонтанную реакцию на убийства и пытки, а также ложь и коррупцию власть предержащих. У кого-то отняли собственность, у кого-то застрелили родственника, а кто-то, подобно Достоевскому, увидел те самые слезки и не смог пройти мимо. Но «сердце контрреволюции», тем не менее, существовало всегда. Биться его заставляли не воры и коррумпированные чиновники (они, в конце концов, находят общий язык с любым режимом, особенно когда он деградирует) и не коварные олигархи, а представители высшего слоя интеллигенции (спорить о сущности термина можно очень долго). Важно понять, что они отстаивают не только и не столько привилегии, но власть над умами, обретенную еще в «догосударственный» (или, если угодно, в «квазигосударственный») период. И не только позиционируют, но и воспринимают себя как источник легитимности для любого режима, кто бы его не возглавлял – Звиад, Эдуард, Михаил, Бидзина или условный Василий Алибабаевич. Материальная заинтересованность, безусловно, присутствует, но она вторична по сравнению с ощущением власти над чувствами нации и статусом, обеспечивающим интересы нескольких десятков семей на поколения вперед (в зависимости от критериев можно насчитать и несколько сотен). Хорошее образование, изучение истории, коллективная память о травматическом опыте 30-х и успехах 70-х, навыки, приобретенные в последние десятилетия, и четкое понимание интересов касты способствуют достижению поставленных целей.
Править Грузией трудно – дело это хлопотное и опасное. Политики и бизнесмены, исходя из особенностей исторического развития страны, испытывают постоянное беспокойство, балансируя на вершине социальной пирамиды. Но в то же самое время часть творческой интеллигенции и связанных с ней потомков партийно-хозяйственной элиты ощущает себя сообществом аристократов, хоть и не контролирует властные рычаги непосредственно (всю эту грязь, кровь, суету…). Конечно, случается разное – например, в марте 1992-го, вернувшийся после свержения Гамсахурдия в Тбилиси Шеварднадзе поблагодарил «интеллигенцию, которая взяла в руки оружие, чтобы вновь сражаться за демократическую Грузию, рано пробудилась и разбудила свой народ» (он употребил слово, описывающее в зависимости от контекста и пробуждение, и отрезвление, а иногда и избавление от морока). Адресаты, скорее всего, обнаружили за этими словами ироничное и леденящее душу послание – «Кровью повязаны. Соскочить не удастся». Но обычно властители дум держатся в стороне от наиболее жутких эксцессов, укоризненно покачивая головой и демонстрируя моральное превосходство.
Бывшие? Это как посмотреть. Они, вероятно, предпочли бы, чтобы их называли вечными.
Мнения, высказанные в рубриках «Позиция» и «Блоги», передают взгляды авторов и не обязательно отражают позицию редакции