Когда весь мир сходит с ума…

Что делать, если вдруг или не вдруг ощущаешь окружающее безумие? Когда сумасшествие одних усугубляется утратой смысла в целом?

Вспомним, что происходило в России четверть века назад. Первая чеченская война. Депутаты-демократы вывозят из плена солдат, от которых отрекся «лучший министр обороны» Павел Грачев. Женщины из комитетов солдатских матерей, мечущиеся по чеченским селам в поисках детей. «Группа Сергея Ковалева» – депутаты и правозащитники – привозит из Грозного первый список пленных. А потом, в июне, та же группа ведет переговоры с Шамилем Басаевым в Буденновске и добивается освобождения полутора тысяч заложников. Людей, которыми власти были готовы пожертвовать. А с другой стороны, что еще было делать? Только так – подменять собой отсутствующее государство.

Или – чуть ближе: шесть лет назад, в 2014-м, украинские волонтеры подменяли собой государство во всех отношениях. Добровольцы на фронте, в ближнем и дальнем тылу и даже в международных делах. В словах «Украина – страна заката Солнца вручную» – лишь доля шутки. И вообще-то это не только про Украину.

Когда весь мир сходит с ума…

Что делать, если государство слабое? И даже не в смысле суровости и действенности законов, числа боевых машин и людей в форме? Что делать, если… Ну, чтобы было понятно сегодня: такое ощущение, что поработали ингибиторы холинэстеразы, нервно-паралитический газ. Потому что речь шла не просто о бездействии, а о безмыслии. Когда ничего не работает, а то, что работает, действует неосознанно, бессмысленно, по приказу.

* * *

Еще раз напомню пример, который приводил в одной из прошлых передач. Что именно послужило триггером, запустившим осенью 1996 года в Чечне рынок торговли людьми? Уже больше года с перерывами действовала рабочая группа по поиску пропавших без вести и освобождению насильственно удерживаемых. Обменивались тысячными списками. И если среди тех, кого запрашивали федералы, найти живыми можно было многие десятки или даже немногие сотни, то среди тех, кого запрашивали чеченцы, живых практически не было. До суда и до тюрьмы, пусть даже секретной, их, как правило, не довозили: их держали в ямах или на незаконных «фильтрапунктах», допрашивали, пытали, а затем убивали и прятали тела.

Российские представители не могли не понимать этого, но снова и снова слали запросы по отдельным фамилиям и по целым спискам в Главный информационный центр МВД России: «Нет ли таких-то в системе мест заключения?» И получали в ответ: «У нас таких нет!» Наконец, утомленный ГИЦ учинил endlosung, окончательное решение проблемы: полную выборку всех уроженцев Чечни, находящихся в СИЗО и колониях (более 1900 человек). Он передал группе, ведущей переговоры: «Возьмите и нас больше не беспокойте!» Список неизбежно «утек» к чеченским переговорщикам, а от них – всем заинтересованным лицам. Эта, по сути, бюрократическая ошибка стала триггером, запустившим рынок торговли людьми.

Представленный на переговоры список сидельцев по общеуголовным статьям неизбежно был воспринят как возможность менять обычных уголовников на пленных военнослужащих, каковых достаточно было получить себе в распоряжение. Тем самым пленные обрели коммерческую цену. С этого момента началась перекупка пленных для обмена на реальных осужденных за общеуголовные преступления. А далее пошла волна похищений уже специально под выкуп или специально «под освобождение» сидельцев.

Об этом мы в общих чертах уже говорили, но вот некоторые важные детали. Началась эта история вскоре после того, как в конце мая 1996 года Борис Ельцин встретился с Зелимханом Яндарбиевым. В июне вовсю пошли Назрановские переговоры, одна из главных тем – пропавшие без вести и насильственно удерживаемые. Очевидно, как раз по ходу этих переговоров в Москву, в Главный информцентр поступали новые запросы. А злосчастный список был составлен 5 июля 1996 года, как раз за несколько дней до срыва Назрановских переговоров. В Чечне в ходе выборов были всякие «усиления» и прочий кавардак. Можно с большой долей уверенности утверждать: вряд ли этот список попал на стол переговоров до возобновления боевых действий 11 июля. И лишь после Хасавюртовских соглашений 31 августа, после возобновления работы по пленным и без вести пропавшим «процесс пошел».

Эта история высвечивает суть системы, занятой столь важным делом, как поиск и освобождение сограждан (или «государевых людей»). По идее, она должна иметь в основе «общее видение» ситуации всей командой. С 5 июля по 31 августа 1996 года, пока список существовал, но еще никуда не был передан, ситуация была обратима!

Все можно было бы исправить, если бы хоть один осознанный и ответственный офицер или чиновник поразмышлял и представил себе возможные сценарии ее развития. Видимо, в течение почти двух месяцев такой человек не нашелся.

Если бы за это время состоялось коллегиальное обсуждение ситуации вовлеченными в нее людьми (пусть даже не «осознанными», не «ответственными», но хотя бы опасающимися за свою карьеру), эти сценарии могли быть проговорены. И какой-нибудь «человек в футляре» сказал бы: «Как бы чего не вышло!»

Скорее всего, таких обсуждений просто не было, – между тем, именно на них и вырабатывается «общее видение», без которого остается лишь бессмысленная бюрократическая система.

* * *

Такая вот нервно-паралитическая история, и ведь так – почти везде и почти всегда!

«Не приходя в сознание», вели списки пленных и пропавших без вести представители Минобороны. Прибывая в двухмесячную командировку, очередной полковник получал от предыдущего огромный, но неструктурированный и заведомо неполный массив данных, разобраться в котором было почти невозможно, а исправить что-то – тем более. И отличие результата его работы от исходного положения – в худшую или в лучшую сторону – также было практически незаметно.

«Аналитические материалы» ФСБ, опубликованные в итоге в «Новой газете» и породившие мем «Забытый полк», были того же рода. Их невозможно было использовать для получения ощутимого результата в деле освобождения пленных, а «анализ» собранной информации был явно неудовлетворителен. «Справка о местонахождении российских военнослужащих, попавших в плен к НВФ» была построена как «свиток», в конец которого новые командировочные приписывали новые сведения (часто об одних и тех же пленных или об одних и тех же группах), а затем суммировали. Суммирование давало неправдоподобные цифры – 950 человек, – отсюда и «забытый полк». В деталях было не лучше: об одном особенно разыскиваемом пленном офицере из «соседней конторы» сведения в «Справку» заносились долгое время после его освобождения, которое чекисты просто пропустили, перепутав его с другим пленным. Этот эпизод вызывает сомнение относительно прочей информации и подозрение, что «Справка» была имитацией кипучей деятельности людьми, знавшими, какого отчета о результатах работы от них ждут.

Что оставалось делать тем, кому людей жалко и «за державу обидно»? Тем, кто помнил: «Родина предаст тебя, сынок! Всегда!» (еще до того, как некто не всерьез умерший и воскресший сделал это своим лозунгом)?

* * *

Отсюда, из этого стыда, из этой ответственности (неважно – «меня выбрали» или «я выбрал, я так чувствую») – попытки людей, никак не связанных ни с военными, ни со спецслужбами, делать то, чего не делает (хотя должно!) государство. Неважно, почему не делает – из подлости или по той самой нервно-паралитической причине.

Примеры приводить не буду, – как-нибудь в другой раз, а то получится слишком длинно и нескромно: слишком многих друзей надо будет обязательно упомянуть.

Впрочем, про одного человека нельзя не сказать. Виктор Алексеевич Попков не смог оставаться в стороне, когда война пришла в Нагорный Карабах, – ведь рядом прошло его детство. Документировал, писал, убеждал, держал голодовку… Все бесполезно. Более того, из подвала, где прятались от обстрелов и бомбежек и где агитировал за мир, попал в подвал местной контрразведки. Организует марш мира через объятые войной районы Грузии и Абхазии. Попадает в абхазский подвал… В 1994 году становится послушником старообрядческого монастыря, и на первую чеченскую войну попадает в рясе, с крестом, седой бородой и копной седых волос. В ходе новогоднего штурма – в подвале Рескома, «Президентского дворца». 7 января 1995 года вместе с главредом «Новой газеты» Дмитрием Муратовым вытаскивает отсюда пятерых пленных. Впрочем, в подвал он еще попадет, и в марте 1995-го окажется под расстрелом у Асламбека Малого, будущего зама Шамиля Басаева в Буденновске. Но – пронесло, спасли. Через год, в марте 1996 года, Виктор пытался объяснять про международное гуманитарное право другому заму Басаева, Асламбеку Большому. Тот послушал, тоже решил было расстрелять, но потом сказал: «Ты, наверное, такой умный, потому что у тебя волос такой долгий. Но мы это исправим…» Вите приставили к горлу кинжал и обрили. Без гривы и бороды он оказался молодым сорокалетним человеком с лучащимися глазами. Но и без бороды он чувствовал свой долг, – теперь уже долг религиозный. Попков отправился в село Чири-Юрт, где уже полгода находились два десятка российских пленных. А село как раз блокировала группировка генерала Шаманова. Путем переговоров Виктору удалось добиться освобождения пленных и снятия осады с села. Эту историю можно было бы долго продолжать, но… Она закончилась весной 2001 года, когда Витю Попкова, развозившего гуманитарную помощь беднейшим семьям в чеченских селах, в Алхан-Кале смертельно ранили бандиты Арби Бараева.

О других, таких же или очень непохожих, живых и ушедши, согражданах или иностранцах, почувствовавших свою ответственность и необходимость что-то делать, – как-нибудь потом.

* * *

Пока же – о другом, не менее важном. А важно то, что точно так же могут делать (и делают – чаще, чем об этом принято говорить) люди, находящиеся «в системе», на службе.

Сергей Сергеевич Колесников, офицер внутренних войск. Как-то в первую чеченскую полетал в вертолете с «двухсотыми». Если болтанка, и машину кидает из стороны в сторону, – это сильное впечатление… В общем, после этого усилиями Сергея Сергеевича главкомат ВВ привел в порядок списки и установил связь с семьями всех погибших бойцов и офицеров. И потом не только внутренние войска, но и МВД в целом оперативно публиковало списки погибших каждую неделю. В отличие от Минобороны, где такого человека не нашлось.

В Министерстве обороны нашелся майор Вячеслав Яковлевич Измайлов. В Объединенной группировке в Чечне он определенно выбивался из общей картины: определенно, другая система, другая тактовая частота, другая «прошивка». 14 октября 1996 года он врывается в Группу розыска на Ханкале, где мы оказались по делам, и сходу: «Я сегодня освободил двоих солдат, просидевших в плену десять месяцев! Завтра я должен увезти их в Москву!» Двое полковников, толковые пожилые люди, пытаются отбиваться: «Но, Слава, их сначала должны допросить в ФСБ!» Слава дожимает полковников, полковники дожимают ФСБ, ФСБ в ночи допрашивает освобожденных Андрейченко и Сорокина, и наутро все летят в Москву. Слава по нашим проездным документам вывозит из Ханкалы в Моздок и далее в Чкаловский, в Москву двоих пленных: солдата, которого сам призывал, солдатских родителей и себя самого – командировка кончается… Всего плюс семь человек. Потом выяснилась полная несовместимость операционных систем Вячеслава Измайлова и Минобороны России, и его уволили из армии. Больше года он в личном качестве и как корреспондент «Новой газеты» занимался поиском и освобождением пленных, вытащил человек семьдесят. Потом стало совсем опасно, да и сил больше не было, передал свои данные и контакты в ГУБОП МВД России – те вытащили по материалам Славы еще человек семьдесят… Всего не перечислишь – Вячеслав Яковлевич написал книгу «Война и война». Почитайте.

А вот – человек не в зеленой, а в черной морской форме, высокий и прямой. Капитан первого ранга Владимир Владимирович Щербаков. Начальник 124-й специальной медицинской лаборатории в Ростове, куда везли на опознание тела из Чечни. Целые и изуродованные, сгоревшие и разложившиеся, с сопровождающими и без, с перепутанными бирками… Хаос с телами был не меньше, чем со списками. Щербаков наладил железный порядок. Описание. Видеозаписи. Всех прибывавших в Ростов родителей проводил через архинеприятную процедуру осмотра тел и просмотра видеозаписей. Потом поставил систему опознания по ДНК. Добывал гранты и оборудование. Посылал персонал учиться. Сам побывал на Балканах и в Латинской Америке – там, где после войн стояла (и как-то решалась) задача опознания тысяч тел. Для Щербакова это стало едва ли не религиозной миссией. Правда, как всякое успешное дело в России, 124-я лаборатория привлекла внимание… не будем говорить «рейдеров», скажем… А как иначе? Несколько раз Щербакова пытались снять, – не получилось. В итоге уволили по достижению пенсионного возраста.

Что делать, если весь мир сошел с ума? Выбор был и есть. Когда вся система против, возможность личного выбора бывает и у тех, кто внутри системы. Как написано в одной старой книге, «и там, где нет людей, постарайся быть человеком».