Ахра Бжания: «Это не сближение, это замена одного законодательства другим»

Программа формирования общего социального и экономического пространства между Россией и Абхазией была подписана во время встречи президента республики Аслана Бжания с президентом России Владимиром Путиным в Сочи 12 ноября. Проект этого документа вызвал общественный резонанс, его анализируют и обсуждают в Абхазии на разных уровнях. Программа декларирует гармонизацию законодательств двух стран, но, по мнению предпринимателя, специалиста в области IT-технологий, экс-депутата парламента Ахры Бжания, она не соответствует уровню межгосударственного диалога.

– В документе, опубликованном на сайте президента Республики Абхазия, который состоит из 46-ти пунктов и касается гармонизации законодательств России и Абхазии, мы видим, что те мероприятия, которые перечислены, привязываются к Договору о союзничестве и стратегическом партнерстве от 2014 года. Ахра, по-вашему, какой смысл в такой привязке и насколько то, что предлагают Абхазии сделать в рамках этих 46-ти пунктов, имеет отношение к этому большому договору?

– Честно говоря, я тоже не совсем понимаю, почему в пункте «Мероприятия» в этом документе прямо написано: «в целях реализации положений Договора о стратегическом союзничестве от 2014 года». Хочу напомнить буквально по пунктам, что было предметом того договора: первое – это проведение скоординированной внешней политики; второе – формирование общего пространства обороны и безопасности; третье – содействие социально-экономическому развитию Республики Абхазия; четвертое – создание условий для полноценного участия Республики Абхазия в интеграционных процессах на постсоветском пространстве; пятое – сохранение общего культурного пространства. Ни в одной из статей, которые в дальнейшем раскрывают суть этих положений, вы не найдете вопроса ни о двойном гражданстве, ни о миграционной политике, ни о вопросах энергетики, ни о вопросах добычи криптовалют или регулирования деятельности неправительственных организаций. Там этого просто нет, поэтому я не понимаю, как этот документ может быть логическим продолжением или каким-то развитием Договора о стратегическом сотрудничестве от 2014 года?

Ахра Бжания: «Это не сближение, это замена одного законодательства другим»

Какие-то пункты нынешнего документа упоминаются в том договоре – в частности, там есть положение о регулировании таможенного и налогового законодательства. Но в договоре говорится о сближении позиций, сближении законодательств в этих вопросах для того, чтобы прозрачнее, проще и эффективнее осуществлять деятельность и таможни, и в сфере инвестиций, и в сфере налогообложения тоже. Здесь же, при прочтении этого документа, у меня сложилось впечатление, что я вижу просто набор инструкций, которые надо железно выполнить без всякого сближения, без всякой гармонизации, как указано в этом документе.

Ну вот, например, хочу еще раз точно процитировать из этого документа (программа гармонизации): «…разработка и принятие нормативно-правового акта о предоставлении бюджетных кредитов, об исполнении бюджетов государственных внебюджетных фондов, о порядке распределения между административными единицами Республики Абхазия субвенций из республиканского бюджета…». Это не сближение законодательств – это просто замена одного законодательства другим.

Если уж мы упомянули большой договор от 2014 года, есть смысл сказать о его исполнении тоже. Когда я слышу слово «развитие чего-то», я предполагаю, что вот, мы завершили какой-то один этап, исчерпали пункты повестки дня, которые заложили, теперь хотим двигаться дальше. Но я хочу вам сказать, что мы далеко не исчерпали пункты и фундаментальные положения того договора, которые были в него заложены. Например, создание объединенной группировки войск и переоснащение абхазской армии современными видами вооружения, что точно было записано в этом договоре, но этого нет; совместная охрана восточных границ, техническое и технологическое обустройство этой границы; поднятие заработной платы абхазских бюджетников до среднего уровня Южного федерального округа России, и то же самое по пенсиям. Эти пункты мы еще не осуществили.

Да, многое сделано, но многое не сделано, и то, что не сделано, было фундаментальными положениями этого договора. Может быть, есть смысл сначала это закончить, а потом уже думать о развитии? А так, мы одно не закончили и сейчас пытаемся развивать что-то другое – так не бывает, так в международных отношениях процесс не выстраивается. Нужна какая-то последовательность и логика действий, но здесь я ее не вижу.

– Назовите те пункты, которые у вас вызывают наибольшее число вопросов.

– Конечно, я не могу комментировать все пункты этого документа, но я надеюсь, что специалисты в соответствующих областях это сделают. У меня вызвали вопросы несколько пунктов программы – это вопрос двойного гражданства, вопросы, связанные с изменениями в энергетическом законодательстве, вопрос о единых технологиях и программных продуктах, вопросы, связанные с регулированием деятельности некоммерческих организаций в Абхазии, и ряд других более мелких вопросов.

– Пожалуйста, конкретизируйте эти пункты и поясните, какие именно вопросы в связи с ними у вас возникают?

– Что касается двойного гражданства, этот вопрос постоянно в повестке дня. Он стоял и в 2014 году, и тогда абхазская сторона отклонила этот пункт по следующим соображениям: принятие любого положения о двойном гражданстве усиливает нагрузку на наше и без того шаткое демографическое положение. Это важный для нас момент, и мы считаем эту тему табуированной. Когда мы выйдем на такой уровень, что это перестанет нас беспокоить, тогда, безусловно, этот вопрос можно будет обсуждать. И потом, нет никаких препятствий ни для экономической, ни для коммерческой, ни для любой другой деятельности представителей дружественных нам стран, тем более из России, и я не вижу смысла в бесконечном педалировании этого вопроса, тем более на таком уровне. Эту тему надо отложить в сторону и продолжать наши нормальные, дружеские, добрососедские отношения.

– Ахра, мне кажется, что существует такой момент, что разработчики предложений не совсем хорошо и четко понимают позицию и проблемы абхазской стороны. Если можно, все-таки проговорите, какие именно опасения вызывает закон о двойном гражданстве в Абхазии?

– Вопрос демографического состава для абхазов стоял очень остро на протяжении всего XX века. Процент численности абхазов в Абхазии неуклонно снижался и дошел до 17%. И именно это послужило триггером начала горячей фазы нашей истории и боевых действий. Мы с огромным трудом отстояли право на суверенитет, несмотря на то, что нас было очень мало. Все граждане, которые считают, что Республика Абхазия должна идти суверенным путем, должны составлять здесь большинство, и наше законодательство о гражданстве учитывает эти наши национальные особенности, поэтому у нас нет этого пункта об автоматическом двойном гражданстве.

– Давайте вернемся к остальным пунктам данной программы.

– По поводу энергетики, не буду сейчас точно цитировать, как этот пункт там формулируется, но, в общем, сказано, что надо внести изменения в законодательство, позволяющее российским компаниям инвестировать в энергетическую отрасль. Я хочу сказать, что инвестировать в энергетическую отрасль можно и сейчас в соответствии с тем законом об энергетике, который был принят. Если у вас есть желание, вы можете инвестировать в генерирующую отрасль, вы можете инвестировать в распределительные сети, в локальную инфраструктуру, которая есть в городах и населенных пунктах. Это бизнес-поле открыто, там нет запретов для иностранных инвесторов. Запрет распространяется на передающие сети. Но, если вы посмотрите на законодательство других стран, в том числе европейских с их либеральной экономикой, там эти запреты тоже действуют, потому что все считают, что передающие сети – это стратегический ресурс, и им должно владеть только государство, чтобы в момент «икс» иметь над ним полный контроль. Вот почему именно этот вопрос вызывает больше всего споров.

Когда этот закон обсуждался в парламенте, депутаты постарались сделать так, чтобы, с одной стороны, себя обезопасить, а с другой стороны – открыть возможность для экономического партнерства и инвестиций. Там, правда, есть нюанс: можно вкладывать в генерирующие объекты мощностью до пяти мегаватт. Возможно, это мало и надо увеличить, но при этом обговорить, каким образом будет использована эта электроэнергия и какие могут возникнуть тарифы при инвестировании в электроэнергетику.

Мы не хотим, чтобы тарифы слишком высоко росли – это наше экономическое преимущество. Наше население – это пострадавшее население, и у него не очень большие доходы, не очень высокий уровень жизни, и мы хотели бы, чтобы низкий энергетический тариф был одной из привилегий наших граждан.

– Поясните, почему тарифы – это так важно для населения?

– Ну, в том числе, потому что у нас нет другой альтернативы – у нас не развита газовая отрасль, угольная, единственный источник энергии – это ИнгурГЭС, и если эта энергия будет дорогая, народ просто не в состоянии будет за нее платить. И так невысокий уровень жизни просто рухнет до очень низкого уровня. Когда мы сможем поднять уровень жизни населения, тогда только можно будет говорить об адекватных тарифах на электроэнергию. Пока, исходя из нынешнего положения дел в социальной сфере, говорить об этом, на мой взгляд, нецелесообразно.

– Что у нас там дальше?

– В одном из пунктов – 13-м или 14-м, не помню, – говорится о введении единых технологий и программных продуктов в области цифровизации экономики, обеспечивающих межотраслевую интеграцию. Это довольно странный пункт, потому что рынок программного обеспечения – это открытый рынок, вы пользуетесь теми продуктами, которые считаете более рентабельными и целесообразными для ваших целей и задач. Потом, в плане межотраслевой интеграции, там нет абсолютно никаких препятствий. Люди, которые пользуются совершенно разным программным обеспечением, прекрасно взаимодействуют, потому что существуют общие протоколы и общие форматы выходных документов и файлов, которые всегда либо взаимоконвертируемы, либо читаемы в разных системах. Здесь никаких проблем нет. Мне кажется, что мы должны использовать то программное обеспечение, тем более если речь идет о цифровизации государственных учреждений, которое считаем оптимальным и лицензии которого соответствуют нашим экономическим возможностям. Такая регуляция не принята в цифровом мире, он достаточно свободный и либеральный. Я делаю то, что считаю нужным, и никто мне в этом ничего указывать не может, потому что у меня есть свои интересы, у меня есть свое представление о рентабельности. Я не думаю, что здесь можно что-то кому-то диктовать и какой-то универсализм вводить.

– Называя пункты программы, которые вызывают у вас вопросы, вы, в том числе, обозначили пункт о гармонизации в сфере регулирования деятельности неправительственных организаций и иностранных агентов. Каково ваше отношение к данному пункту?

– Я удивлен тем, что этот пункт попал в документ, и тем более, был подписан. Да, в российском законодательстве есть неправительственные организации, которые определяются как «иностранные агенты», со всеми вытекающими. Но те организации, которые работают в Абхазии и зарегистрированы здесь, я считаю, «абхазскими агентами». На протяжении 27 лет после войны они выполняют огромный объем работы в сфере образования, психологической помощи, социальной помощи, помощи ветеранам, инвалидам, юридических консультаций, различного рода исследований в сфере статистики и опроса общественного мнения и т.д. Да, у них всегда есть четкая гражданская позиция, с которой многие не согласны, а многие согласны. Ну и что, в чем проблема? Тем более что многие президенты обращались к представителям гражданского общества за поддержкой в политических вопросах, в том числе. И действующий президент обращался к представителям неправительственных организаций именно за политической поддержкой, и такая поддержка ему оказывалась. Поэтому я не очень понимаю, почему под этим пунктом стоит его подпись. Надо делать что-то одно – либо не подписывать и исключить этот вопрос из повестки дня, либо не обращаться к представителям гражданского общества за политической поддержкой. Вы можете быть с чем-то не согласны, но вы должны понимать, что это часть вашего общества, и даже если вы не разделяете политических взглядов или взглядов на путь развития, но вы видите положительную динамику дел, работы, то вы должны понимать, что применять термин «иностранные агенты» невозможно. Да, они финансируются из-за рубежа, но у нас министерства многие финансируются из-за рубежа. Мы что, теперь должны и их называть иностранными агентами? Это, например, МВД, СГБ и другие, но это наши ребята, мы их любим, уважаем, кто бы их ни финансировал, они будут защищать абхазские интересы. То же самое – наши неправительственные организации.

– Ахра, те пункты программы, о которых мы поговорили, это все, что вызывает у вас вопросы? Или вы можете что-то еще к этому добавить?

– Есть в документе совсем непонятные пункты, которые относятся сугубо к внутреннему регулированию. Например, о внесении изменений в постановление кабинета министров о ввозе майнингового оборудования. Или разработка нормативного акта, регулирующего отношения энергоснабжающей организации и потребителя, имеющего оборудование для коммерческих вычислений, там еще говорится и про установление обоснованного тарифа и так далее. Я не понимаю, а что в ведении абхазской стороны тогда останется? Решение колхоза о строительстве птицефермы? Или это тоже надо гармонизировать? Как международный документ может опускаться до таких вот инструкций? Это не соответствует межгосударственному уровню диалога. Такая практика, когда одна сторона меняет свое законодательство или подстраивает его под некоторые стандарты другого государства или группы государств, существует. Например, после развала СССР страны Балтии, страны Югославии меняли свое законодательство по требованию ЕС, чтобы соответствовать его стандартам. Там и конституционные изменения были, и экономические. Но я хочу понять, к чему нас готовят? К вступлению в ЕврАзЭС? Да, мы не против, мы – с радостью, ради бога! Если такая цель будет, если нам скажут: «Граждане Абхазии, поменяйте свое законодательство, мы вас в ЕврАзЭС примем», пожалуйста, будем менять. Но для этого как минимум страны – члены ЕврАзЭС должны нас признать и выразить свое желание нас встретить и принять в эту организацию. А здесь в связи с чем эти масштабные изменения? Я не могу назвать это гармонизацией. Я не могу это назвать продолжением договора 2014 года. Я не могу назвать это и продолжением договора 2009 года! Это просто масштабная замена одного законодательства другим. Будет ли это работать? Не думаю, потому что у каждой страны, большой, средней или маленькой, есть своя специфика, есть своя культурная традиция, есть свои подходы к экономике и социальной сфере и так далее.

– В программе, которую мы сегодня обсуждаем, есть пункт о разработке стратегического плана развития Абхазии. Кто должен этот план разрабатывать и как этот пункт может быть реализован?

– План стратегического развития вполне мог бы заменить весь этот документ. Я бы, например, поставил вопрос так: надо выработать план стратегического развития страны, причем этот план должны разработать не за нас, а мы сами. И на основании этого плана уже смотреть, что мы должны совместно делать. Где мы делегируем свои полномочия Российской Федерации или ЕврАзЭС, если они нас признают, и что мы будем делать отдельно? Что мы будем делать похоже, а что не похоже? Этот план, заполнение этого пустого пространства должны были сделать мы. Вообще, на переговоры надо приходить со своей повесткой, и план стратегического развития – самая лучшая повестка. Деятельность любой власти должна начинаться или продолжаться в этом контексте. Мы должны определять основные пункты сегодняшней, завтрашней, послезавтрашней повестки дня и с этим приходить на переговоры с нашими друзьями. Тогда это будут конструктивные переговоры, а не так, как сейчас: абхазцы пришли с пустыми руками, ни одной идеи, ни одной инициативы, полное непонимание того, что происходит, а российская сторона взяла и выложила пакет изменений. У меня нет никаких претензий к российской стороне. Они предложили законы и нормативные акты, которые у них работают. Начальство поставило задачу: представьте план развития, они представили. Что обсуждать, когда другая сторона ничего не представила? Ну, вот и остается только то, что российская сторона разработала. Российская сторона выполняет свою задачу, а какую задачу мы выполняем? У меня полное ощущение, что мы выполняем только одну задачу – опираясь на свою исключительную договороспособность, получить доступ к российскому финансированию и с наслаждением приступить к его освоению. Вот наша задача. А для этой задачи стратегический план не нужен, не надо было заморачиваться, вот его и не было!

Текст содержит топонимы и терминологию, используемые в самопровозглашенных республиках Абхазия и Южная Осетия