«Люди в Армении боятся, что все кончится самосудом…»

ПРАГА---Противостояние в Армении, которое продолжается уже несколько месяцев, достигло критической отметки. К требующей отставки премьер-министра оппозиции присоединились высокопоставленные военные. Весь день Ереван жил тревожным ожиданием столкновения сторонников и противников власти, проводивших свои митинги и шествия. Об этом мы поговорим с ереванским журналистом Юрием Манвеляном, который находится на прямой телефонной связи из Еревана.

– Юрий, что происходит сейчас в городе? Действительно тревожные опасения обоснованы, или напряжение понемногу спадает?

– В городе спокойнее, чем это представляется в соцсетях и по прямым эфирам. В городе, на улицах, и не так важно, находишься ли с оппозицией или со сторонниками правительства, – все спокойнее, чем кажется на первый взгляд.

«Люди в Армении боятся, что все кончится самосудом…»

– А митинги, которые сегодня прошли, можно было как-то сравнивать по масштабам с тем, что происходило в 2018 году, во время «бархатной революции» или хотя бы на первых митингах оппозиции?

– Нет, это никак не сравнимо с тем, что было. Есть очень важный фактор, такая глыба, которая не позволяет воспринимать серьезно то, что говорит Никол Пашинян. Весь этот пафос невозможно воспринимать, ну и, тем более, невозможно не злиться на то, что вещает оппозиция, которая контролируется, финансируется олигархами, предыдущими президентами, предыдущей правящей партией. Весь этот цинизм и постреволюционный пафос – все сошло на нет с войной. Война – это фактор, который игнорируется средствами массовой информации, но это то, что привело к тотальному трауру в Армении, который невозможно увидеть, если ты здесь не живешь. И все, что сейчас называется политическим процессом в Армении, никак не отражает этой ужасной трагедии.

– Т.е. площадь 2018 года сейчас сидит дома у телевизоров и, в общем, не может сделать выбор и не выказывает каких-то явных симпатий?

– Площадь 2018 года сидит перед телевизорами, она злится, она негодует, площадь плакала, площадь потеряла детей, братьев, отцов. Площадь никак не была представлена в политике ни до революции, ни после – она просто делала революцию, и она и заплатила за это. Я сегодня слышал на митингах, – я пытался быть везде, – как люди спрашивали: а что будет происходить, когда люди всех похоронят, отметят сороковины, отойдут от войны и разозлятся? Т.е. речь идет о народе, который после войны еще не высказал своего мнения. И вот когда этот народ успокоится, оплачет своих родных, что тогда будет происходить?

– И что-то отвечали на разных площадях на этот вопрос?

– Везде есть какой-то страх, что будет какой-то самосуд. Если все будет продолжаться так цинично, если действительно вот так будет игнорироваться такая гуманитарная катастрофа, которую сейчас называют проигрышем, а в 90-х называли победой, то может действительно случиться кровопролитие. Не между какими-то олигархами и какими-то там уже псевдореволюционерами, а просто обозленные люди начнут линчевать людей, которые годами их эксплуатировали, которые их посылали на смерть, которые сейчас опять борются за какую-то непонятную власть.

– Юрий, собственно говоря, повод для событий, которые еще могут оказаться достаточно тревожными, был, в общем, почти трагикомический – заявление Пашиняна об «Искандерах». Оно как курьез было воспринято заместителем начальника Генштаба – он, говорят, рассмеялся, в ответ на вопрос журналиста об этом заявлении премьера, за что его и уволил премьер, и с чего все вчера и началось. Но на самом деле противостояние шло к подобной развязке, отношения с военными были достаточно напряженными у премьер-министра?

– Премьер-министр был очень долго редактором важной и оппозиционной газеты, самого хорошего СМИ Армении «Айкакан жаманак», и он был хорошим редактором. Какой он был депутат и премьер-министр, это уже не важно, сейчас речь о том, что он, как журналист, писал об армейских преступлениях, о коррупции, и обо всем этом он знал. И потом, став верховным главнокомандующим, почему-то вдруг забыл, что армия из себя представляет. И нет какой-то большой интриги в том, что генералы, на которых неизбежно, к счастью, возбуждаются уголовные дела, вдруг якобы политизируются, становятся оппозицией. Люди, на которых есть уголовные дела по коррупции, по злоупотреблению властью, там и пытки могут быть, и похищения людей, – вдруг эти люди становятся такими, политически грамотными и оппозиционными.

– Но насколько действительно велики риски военного переворота?

– Это несерьезно. Военным переворотом можно называть все, что происходило в Армении предыдущие 20-30 лет. То же самое можно сказать про «карабахский клан»… Когда мы говорим «карабахский клан», это не значит, что все участники клана – выходцы из Карабаха, это люди, такие как Роберт Кочарян, предыдущий президент Армении, и люди, которые обслуживают какую-то повестку. И «карабахский клан» – очень хорошее воплощение той ситуации, когда вся карьера делается на войне.

– Но открытое вступление в эту интригу военных как-то всерьез меняет распределение и формат сил в этом противостоянии? Это действительно мощный удар по власти, или власть, как было это и после войны, в этой ситуации устоит, поскольку военные, как я понял из предыдущего вашего ответа, не являются каким-то коллективным народным кумиром?

– Дело в том, что рейтинг военных был нулевой, как бы он ни рекламировался средствами массовой информации, или какие бы табу ни существовали в нашем обществе. Дело в том, что когда мы говорим о коррумпированной системе, даже если мы делаем вид, что не говорим о войне, то, то что называется армией и военными, – это самый вопиющий пример коррупции, хищения бюджета, самый вопиющий пример того, как это все покрывается и оправдывается какими-то национальными идеями. И это – и в экономическом смысле, и в социальном смысле – сделало беззащитными людей и страну.