Александр Искандарян: «Все элиты против Пашиняна, но этого недостаточно…»

ПРАГА---Кризис становится предвыборным. Премьер-министр Армении Никол Пашинян объявил дату досрочных выборов в Армении – 20 июня. Пока это, скорее, политическое заявление, а не юридическое – для назначения выборов нужно пройти через отставку премьера и его парламентское неутверждение. Продолжение интриги обсуждаем с Гостем недели – армянским политологом Александром Искандаряном, он на прямой связи из Еревана.

– Если я правильно понимаю, на фоне нынешней послевоенной депрессии эти выборы – это, скорее, соревнование антирейтингов, чем рейтингов, и здесь явно сильнее всех пока действующий премьер Никол Пашинян. Как это говорится по-русски, Никол Пашинян опять всех переиграл?

– Да, если выборы будут завтра, то у Пашиняна, судя по социологии, вероятность набрать 30, а может быть, и больше 30 процентов, есть. В условиях той блестящей для действующей власти Конституции, которую Серж Саргсян оставил Пашиняну, в условиях того, что Пашинян находится у власти, и реально будет продолжать находиться у власти самолично или через кого-то из своей команды в предвыборный период, – т.е. можно попробовать использовать каким-то образом административный ресурс, некоторые преференции в медиа и т.д., – то он вполне имеет возможность взять большинство в парламенте. Но это я говорю исходя из сегодняшнего дня, потому что до 20 июня времени еще немало. Как будет работать оппозиция, по какому закону реально пройдут выборы? Вы очень точно сказали, что это заявление политическое, еще не было ничего юридического, и ничего не понятно. Возможны разные варианты, но в целом ситуация выглядит примерно так.

Гость недели – Александр Искандарян

– Прежде всего я хотел бы уточнить: если это заявление, как мы уже договорились, политическое, означает ли это, что в случае какого-то гипотетического неблагоприятного для действующей власти развития событий, у нее всегда есть возможность снова отыграть назад с выборами, как она это делала довольно часто за последние несколько месяцев, и отказаться от них?

– Вне всякого сомнения, да. Если вы меня спросите, уверен ли я на 100 процентов, что выборы будут, я скажу – «нет», но на какой-то серьезный процент думаю, что да. Конечно, на выборы идут, когда прижимает. Вот, прижало в конце ноября, – заговорили о выборах, потом начали думать, что нет, вроде бы проскакиваем, сказали: «нет, выборов никто не хочет». Теперь, после этого неуклюжего заявления про 10-процентный взрыв «Искандера», опять поднялась буча, опять все это прижало, опять заявили о выборах – теоретически. Представить себе, что опять все будет благополучно, то могут попробовать найти другой выход, можно, но все-таки, по-моему, выборы достаточно вероятны.

– Вы акцентировали внимание на том, что эта социология отражает динамику сегодняшнего дня. Почему он с самого начала не пошел на эту схему с выборами, если у него были возможности их выиграть выборы и месяц назад, и сейчас – зачем играть в это «то выборы, то не выборы»?

– А зачем? Выборы – это результат кризиса, даже разговоры о выборах. Выборы – это когда деваться некуда. В обычной ситуации, если бы не было кризиса, если бы не было сначала поражения в войне и всего того, что было после этого, потом этих серий интервью, которые были даны, и фактически протест всего высшего генералитета, то – три года впереди, большинство в парламенте есть… Юридически, легально отстранить Пашиняна, любого премьера Армении, при большинстве в парламенте, а большинство в парламенте, устойчивое, обусловлено Конституцией, – так вот его убрать легально просто невозможно. Соответственно, можно было бы и сидеть. Но ситуация развивается так кризисно, что приходится каким-то образом пытаться из этого цугцванга вылезти, а вот разговоры о выборах очень для этого подходят.

– Т.е. оппозиции не удалось довести кризис до той точки кипения, в которой можно было рассчитывать на какие-то экстраординарные варианты ухода, и что теперь ей делать? Она долго конструировала себе эту ловушку, в которой она сейчас, с этими выборами оказалась, и неизбежно проигрывает, и выбраться из нее не удается?

– Я бы не сказал, что неизбежно. Но, не удается, да. То, что есть у оппозиции – это элитный протест. Практически все элиты находятся в протесте – от Церкви до Академии наук, от университетов до генералов и т.д. Все люди, принадлежащие (далеко не только о политике речь) к элитам, скорее, «против», чем «за». Но кроме этого существует «глубинный» народ, широкие социальные массы, которые апатичны, которые не понимают: «а зачем делать революцию – вот мы ее только что сделали, и чему это привело?», которые не очень понимают, что будет дальше. Хорошо, вот его, предположим, уберем, а что, Карабах обратно отдадут, азербайджанцы уедут, русские миротворцы уйдут? Позитивной программы особенной нет. Для того, чтобы трансформировать элитный протест в процесс широкий социальный, нужно, что называется, чтобы каждая домохозяйка вышла на улицу, а этого не происходит. Поэтому и у оппозиции протесты достаточно выпуклые, видимые, достаточно яркие, но совершенно недостаточные для того, чтобы сменить власть.

– Что касается элитного протеста, нет ли ощущения, что даже в нем нет особой воли к власти? Кроме Вазгена Манукяна, который просто увидел некую возможность наконец хоть немного повластвовать, никто особо к этой власти, которая сейчас лежала на земле, не рвался. Нет такого ощущения?

– Нет, у меня, пожалуй, нет. У меня, во-первых, нет ощущения, что именно Вазген Манукян – один из наиболее энергично рвущихся к власти людей, это все-таки была формула о приходе к власти на один год, и потом организации выборов. Во-вторых, конечно, сейчас власть в Армении – не самая приятная штука, но люди, которые рвутся к власти, есть: и люди из бывшей политической обоймы, и другие люди. Но, конечно, если говорить об элитном протесте в широком смысле, да, и у генералов нет такой претензии на власть, ну и, тем более, у Церкви или университетов, актеров, журналистов и т.д. Повторюсь: этот протест есть, он достаточно широкий, но он широкий все-таки в элитах. Чем дальше от центра Еревана, тем больше людям не понятно: а, собственно говоря, зачем?