Человек за соседним столиком и 43 процента

– «А «националам» выгодно, чтобы «Грузинская мечта» победила!» Нервный человек за соседним столиком торжествующе посмотрел на собеседников. На него начали оглядываться, но он не замечал настороженных и насмешливых взоров, а может, и упивался всеобщим вниманием, словно дешевым вином. Вообще, в Тбилиси не принято говорить о политике во время застолья – тех, кто болтает о ней слишком часто, обычно описывают как неуравновешенных неудачников или провокаторов, и одно, в принципе, не исключает другого. Однако из демонстративного презрения вовсе не проистекает отсутствие интереса – многие не готовы обсуждать интимные отношения на людях, но напряженно вслушиваются в скабрезные беседы. С политикой то же самое: общественное сознание вытесняет ее как что-то низменное, греховное и одновременно тянется к ней. Это невротизирует и возбуждает.

Если бы невысокий человек в потертой блеклой одежде, которая рассказывала о его социальном статусе чуть больше, чем ему хотелось, произнес нечто банальное, взгляды других посетителей начали бы царапать его, как рысьи когти. Ему даже могли сделать замечание (маловероятно, но все же), поскольку люди пришли в уютный ресторанчик, преодолевая 40-градусную жару и страх перед коронавирусом, дабы утолить жажду общения и ностальгию вкусовых рецепторов, и вряд ли хотели выслушивать то, что телеэкраны извергают 24 часа в сутки, словно лопнувшие трубы. Но он сумел их удивить, когда сказал: «Националам» выгодно, чтобы «Мечта» победила». Впрочем, прежде чем вернуться к этой характерной сценке, следует изложить несколько базовых идей, на которые, как на противопехотные мины, постоянно натыкаются грузинские эксперты, стремясь ответить на два проклятых вопроса современности: «А дальше-то что? Что дальше-то?»

После того как в 2012 году «Грузинская мечта» победила на парламентских выборах, все считали, что, если она потерпит поражение в будущем, «Национальное движение» вернется к власти и будет править примерно так же, как прежде. После президентских выборов 2018-го биполярная картина мира начала размываться, значение фактора «малых партий» возросло, и вскоре повсеместно распространилась иная точка зрения: «Если «Мечта» падет, «националы» смогут вернуться к власти только в составе коалиции». Соцопросы и результаты выборов раз за разом показывали, что «Нацдвижение» не сумеет сформировать правительство самостоятельно, а само слово «коалиция» несколько успокаивало избирателей, которые не любят «Мечту», но в то же время опасаются реванша «националов». В 2019-20 годах то и дело велись споры о том, стреножат ли «малые партии» сильного партнера или он, чуть позже, подавит их как в 2004-м или 2013-м (в первый раз так поступило «Нацдвижение», во второй – «Грузинская мечта»), но они утратили актуальность и остроту, так как умы потянулись к новой идее: «Когда «Мечта» рухнет, «Нацдвижение» не сможет вернуться к власти ни с коалицией, ни, тем более, самостоятельно». Именно на нее и опирался тот человек в уютном ресторанчике, где хорошо кормят и плохо проветривают, из-за чего там пахнет всеми блюдами одновременно.

Нужно отметить, что перечисленные точки зрения не вытесняют друг друга полностью, а сосуществуют: в одном кластере наиболее распространенной может быть первая, а в соседнем – вторая или третья. Из-за этого собеседники, в том числе в экспертном и медийном сообществе, часто недопонимают друг друга, полагая, что близкая к их взглядам оценка «включена по умолчанию». А некоторые грузинские комментаторы ухитряются ретранслировать все три параллельно и мыслят, как поют, – полифонически.

В ходе июньского опроса IRI 26% респондентов заявили, что проголосовали бы за «Грузинскую мечту» (второй выбор – 4%; здесь и далее он помещен в скобки), если бы октябрьские выборы в органы самоуправления проводились в следующее воскресенье. «Нацдвижению» предпочтение отдали 14% (3%), партии бывшего премьер-министра Георгия Гахария «За Грузию» – 9% (8%), у остальных партий 3% и меньше. Из тех, кто, вероятно, пойдет голосовать (их 89%, твердо решились 75%), предпочтение «Грузинской мечте» отдали 28% (5%), «Нацдвижению» – 15% (3%), партии Гахария 9% (9%), у остальных – 3% и меньше. При этом 30% респондентов сказали, что не проголосуют за «Нацдвижение» ни при каких обстоятельствах, «Мечту» отвергли 24%, партию Гахария лишь 3%. Если мы на мгновение представим, что в октябре пройдут не местные, а парламентские выборы, то увидим, что ядром коалиции должна стать как минимум одна из трех ведущих партий, на деле же, скорее всего, потребуется соглашение двух из них. И Гахария, и лидеры «Мечты» отметают идею сотрудничества с «националами» с порога. Они ругают и друг друга, однако не зашли так далеко, чтобы сделать формирование коалиции невозможным (особенно если возникнет реальная угроза возвращения Саакашвили к власти или в условиях коллапса «Мечты», когда отколовшиеся от нее группы начнут присоединяться к Гахария). «Националы» могут опереться на слабые партии, но с ними определенно не станут сотрудничать «Граждане», «Альянс патриотов» и «Эри» – им предпочтение отдают в общей сложности 5-6% респондентов, а также «парламентская» (условно назовем ее так) часть развалившегося «Гирчи». У партий, которые могли бы договориться с «Нацдвижением», около 13-14%. В конечном счете, у «Мечты», Гахария и «малых партий», исключающих сотрудничество с Саакашвили, в совокупности выходит больше, чем у «националов» и их потенциальных союзников, причем с запасом. Если бы «Мечта» резко ослабла и/или раскололась до «отделения» Гахария, значительная часть ее электората могла уйти если не непосредственно к «Нацдвижению», то к его младшим партнерам, но теперь «Грузинская мечта» и «За Грузию», согласно меткому замечанию одного социолога, «превратились в сообщающиеся сосуды»: если первая утратит определенное количество голосов (партийных кадров и прочих ресурсов), вторая почти наверняка приобретет их.

Сложной для «Нацдвижения» остается и ситуация в Тбилиси. Показатели кандидата «Грузинской мечты» Кахи Каладзе в опросе IRI по сравнению с февралем улучшились. Тогда положительное отношение к нему выразили 54% респондентов, а отрицательное – 39%, в июне положительно о нем отозвались 58%, отрицательно – 37%. Показатели его главного конкурента, председателя «Нацдвижения» Ники Мелия, наоборот, ухудшились: в феврале положительное отношение к нему выразили 42% респондентов, отрицательное – 48%, в июне положительное – 39%, отрицательное – 54%. Преимущество Каладзе подтвердили и респонденты Edison Research, выбирая в июне из трех кандидатов (Каладзе, Мелия, Гахария – последний не баллотируется), предпочтение действующему мэру отдали 32% респондентов, а Мелия – 17%.

В некоторых заведениях можно бесконечно критиковать кухню и обстановку, но связанные с ними чувства и ассоциации будто бы формируют коалицию и раз за разом возвращают клиентов в тесный зал, где самопровозглашенный аналитик усиливал свою гипотезу аргументами. Его собеседники уплетали хинкали, а он ел кебаб и, кажется, не опасался, что недоброжелатели сочтут это неправильным, подозрительным и даже скажут что-то вроде «Брось считать, что ты выше других, что мы мелкая сошка, а ты Каин и Манфред» (В. Ерофеев «Москва-Петушки»). Но, как бы то ни было, он утверждал, что, если «Нацдвижение» и его партнеры, не имея достаточно сил, чтобы выиграть выборы или устроить революцию, продолжат напирать на «Грузинскую мечту», власть подхватит Гахария. Он сбивчиво пытался объяснить, что если «националам» придется остаться в оппозиции, то для них лучше, чтобы у руля на какое-то время задержалась старая, дискредитированная, близкая к краху «партия власти», так как бороться с новой будет намного сложнее.

Но любое грузинское политическое объединение и уж тем более «Нацдвижение» – это бульдозер без тормозов, который не приемлет идею тактического отступления в принципе. Противники «Грузинской мечты» намерены добиваться проведения внеочередных выборов в парламент, если правящая партия не наберет больше 43% голосов в октябре, в соответствии с компромиссным соглашением Мишеля, несмотря на то, что «Национальное движение» к нему так и не присоединилось, а «Грузинская мечта» отозвала свою подпись, подчеркнув, что досрочных выборов не будет, даже если она получит меньше 43%. Вариант с лучшим результатом не стоит рассматривать детально – это почти наверняка приведет к тяжелейшему кризису в стане оппозиции, однако, если «Мечта» наберет больше других партий, но меньше 43%, возникнет патовая ситуация. Легитимность власти, несомненно, снизится, но мысль о том, что «националам» удастся принудить ее к проведению досрочных выборов, надавив с улицы, опровергается всем предыдущим опытом: за девять лет они ни разу не сумели сделать ничего подобного, а на инспирированных ими митингах собирается меньше людей, чем на иных свадьбах (к слову, в том же ресторанчике кто-то рассказал, как на одной провинциальной свадьбе жених и невеста скрыли, что подхватили коронавирус, – им не хотелось отменять торжество, где их обнимали и целовали все; слушатели охали и цокали языками, и кто-то с чувством произнес: «Биологический терроризм!», продолжая сидеть в заполненном посетителями помещении). Таким образом, единственным реалистичным сценарием, позволяющим провести досрочные парламентские выборы, станет переход к Гахария еще одной группы депутатов «Мечты», что (хотя бы теоретически) сделает невозможным выражение доверия правительству.

Человек в дешевой одежде не мог убедить собеседников в своей правоте и все больше нервничал, а они слушали его как-то снисходительно, словно делали ему одолжение. Его исходное парадоксальное утверждение начало казаться впечатляющим, но бессмысленным, словно взрыв китайской петарды. Он не сумел сформулировать ключевую идею, к которой несколько раз приближался, но каждый раз проходил мимо. Возможно, ему следовало сказать, что страной правят олигархи (именно так, во множественном числе), а не та или иная партия, и, если «Грузинскую мечту» сменит «За Грузию», это повлияет на них не больше, чем «наряда перемена у подруги», столь трогательно описанная И. Бродским. Они еще и заработают на политической турбулентности и не поморщатся. Его собеседники воспринимали политику сквозь призму стереотипов и символических упрощений и считали управляющими субъектами сами партии, а не людей, чьи интересы они обслуживают. Впрочем, из их подчиненного положения вовсе не следует, что их руководители являются безвольными марионетками, какими их видят доморощенные конспирологи. Лидеры «Грузинской мечты» (Кобахидзе, Мдинарадзе и т. д.), скорее всего, внутренне противятся переходу партии в оппозицию, описанному ее создателем, некоронованным правителем Грузии Бидзиной Иванишвили в январе. Он сказал, что мечтает о том, чтобы новая «добросовестная сила» сменила нынешнюю правящую партию, подчеркнув, что разрывает с последней все связи.

Несмотря на верность сюзерену, лидеров «Мечты», и прежде всего т. н. комсомольцев (или «молодая гвардия»; есть и другие названия, в основном нецензурные), должно быть, не прельщает неизбежное сужение сферы влияния после триумфа «добросовестной силы». Возможно, победа в октябре опьянила бы их иллюзией могущества, чуть ли не политического бессмертия, и они попытались бы принудить олигарха к пересмотру планов. Во второй половине 2019-го эта группа воспротивилась обещанному переходу к пропорциональной системе выборов, от которого власти в итоге отказались, что резко усугубило многоплановый политический кризис. Пример очень важен, так как тогда в жертву интересам лидеров партии были принесены долгосрочные интересы режима, всей олигархической системы в целом. Они далеко не всегда совпадают, и зазор между ними дает шанс противникам Иванишвили. Роль, по меньшей мере, двух «комсомольцев» в деле отказа от соглашения Мишеля, судя по предварительным данным, была ключевой, хотя эту версию нужно подкрепить доказательствами. А опыт 2017-20 годов позволяет предположить, что возможная победа в октябре почти наверняка лишит их связи с реальностью и бросит в объятия мании величия, как «националов» после выборов 2010 года.

Сумеют ли оппоненты Иванишвили превратить устремления его вассалов в свой ресурс или они недостаточно хитроумны для этого? В любом случае, идея гамбита, использующего ненасытность руководителей «Грузинской мечты» и инерцию огромного, неповоротливого партийного организма против (все еще) оберегающего их режима, может возникнуть вполне естественным образом там, где перспективы оппозиции в симметричном противостоянии выглядят весьма неубедительно. Проще говоря – от безысходности.

Некоторые оппозиционные комментаторы полагают, что события, произошедшие 5-6 июля (т. е. после опроса IRI), могли ударить по рейтингу «Грузинской мечты». Однако заявления и действия правительства перед выступлением экстремистов против Tbilisi Pride и избиением журналистов возмутили прежде всего либералов, абсолютное большинство которых и так не проголосовало бы за правящую партию. Клерикалам, радикальным консерваторам и даже части умеренных они понравились, как и перспектива дальнейшего сближения «Мечты» и ГПЦ – с передачей Церкви икон из музеев, законодательными инициативами об оскорблении чувств верующих и т. д. Пытаясь компенсировать отток избирателей, «Мечта», как и перед парламентскими выборами, когда она раскрутила «Дело картографов», продолжает обхаживать воцерковленный электорат.

Все выборы минувшей пятилетки подтверждают, что две ведущие партии, несмотря на сложности, продолжают контролировать устойчивое ядро постоянных сторонников, которое фактически закрыто для информационного воздействия извне и сохранится до дня голосования с перспективой умеренного расширения или сжатия – каких-то сверхъестественных скачков, скорее всего, не произойдет. 59% респондентов IRI, предпочитающих «Грузинскую мечту», абсолютно уверены в своем выборе, еще 25% уверены, но могут передумать, для «Нацдвижения» соответствующие показатели составили 60% и 21%, для партии Гахария – 36% и 39%, для остальных партий – 36% и 34%.

Многие «националы» считают, что Михаил Саакашвили сумеет поднять противников власти на решительный бой, если перед выборами прилетит в Грузию или, по крайней мере, приблизится к ее границам. Впрочем, такой шаг сплотит и оппонентов «Нацдвижения», которые помнят о жестокости и глупости прежнего режима и не хотят его реставрации. В прошлом Саакашвили неоднократно обещал вернуться, но каждый раз воздерживался от решительного шага, однако, если бы нечто подобное все же произошло, в Грузии несомненно резко повысился бы уровень конфронтации, а затем и явка избирателей в день выборов, но общий баланс сил, вероятно, не изменился бы – «электоральные ядра», как и интересы элитных группировок, остались бы незыблемыми, а затем начали расширяться за счет разволновавшихся граждан. Возможно, что событие, в котором сторонники Саакашвили вот уже восемь лет видят чуть ли не второе пришествие, а его противники прелюдию к Армагеддону, парадоксальным образом ничего не изменило бы по существу.

В грядущих выборах есть что-то шизофреническое. Для многих политиков и избирателей центральной остается «Проблема 43 процентов», упомянутых в апрельских договоренностях, которые после эпического трюка «Мечты» с выходом из соглашения игнорируют обе ведущие партии. Теперь этот барьер, как кот Шредингера, как бы существует и как бы не существует одновременно. Ситуация настолько безумна, что осторожные аналитики обходят ее стороной. Поведение правящей партии показалось диким как зарубежным, так и местным независимым наблюдателям, но для ее лидеров и сторонников подтекст событий был совершенно иным. Они (как и большая часть оппонентов) считали соглашение Мишеля чем-то вроде «похабного Брестского мира», компромиссом под давлением обстоятельств, а освобождение от него «вставанием с колен». Формально они кивали на «неприсоединившихся националов», а также оправдывали свои действия тем, что выборы 2020 года признали удовлетворительными и зарубежные наблюдатели, и парламентская комиссия, следовательно, их итоги не нуждаются в подтверждении на импровизированном референдуме имени 43 процентов. На самом же деле ими, скорее всего, двигал страх. Президент Зурабишвили, которая неожиданно для многих раскритиковала «Мечту» за выход из соглашения, фактически разделила ее позицию по «проблеме 43», а как раз она и является ключевой для группы т. н. комсомольцев, желающих контролировать парламентское большинство как минимум до 2024 года, несмотря на итоги октябрьских выборов. Они вцепились в этот рубеж, что делает их уязвимыми, но противник должен быть сильнее и умнее, чтобы воспользоваться ситуацией.

Тревожный человек за соседним столиком умолк и нахохлился, как птица под дождем, когда стало очевидно, что его собеседники не хотят углубляться в грязный и темный лабиринт грузинской политики. Их явно не интересовали сотканные из воздуха интриги, абстрактные проценты и интересы, не связанные с их повседневной жизнью. О локальных проблемах и работе мэрии они, возможно, и поговорили бы, тем более что вскоре им предстоит выбирать градоначальника, но не в такой жаркий день и не в таком благодушном настроении. А их приятель, который считал грузинскую политику тем, чем она никогда не являлась, продолжал поджаривать нервные клетки на медленном огне внутреннего конфликта. Это было заметно по его движениям, бесконечной борьбе с зажигалкой и не то чтобы блуждающему, но беспокойному взгляду. Он, подобно многим другим гражданам, пытался разобраться в политике и понять, как она влияет на его жизнь, но, судя по всему, раз за разом обнаруживал себя за тем же столиком, в той же потертой рубашке лицом к лицу с кувшином дешевого (но, кстати, неплохого) вина и неуемным желанием обсудить новости. Он отличался от знаменитых «пикейных жилетов» тем, что искренне переживал, и даже самые безобидные возражения будто бы били его током. Если бы кто-нибудь сказал ему: «Друг, пойдем займемся политикой и заставим местные власти отремонтировать тротуар близ этого заведения», он, скорее всего, обиделся бы, поскольку говорил о маневрах партий как об алхимии, высоком искусстве, бесконечно далеком от обшарпанных стен и тротуаров (и допустил бы фатальную ошибку, поскольку нельзя очистить ни политику, ни страну, если не начать решать локальные проблемы, тыкая чиновников носом в прохудившийся асфальт). В нем можно было увидеть очередную жертву, изуродованную чудовищным конвейером новейшей истории, но вряд ли удалось бы точно определить, что именно вызывало смешанное с сожалением уважение – кажется, уверенность в том, что он действительно от всей души хотел улучшить нашу жизнь и искал за хитросплетением интриг некий ускользающий шанс. Не исключено, что он всю жизнь просидит на этом стуле, доказывая недоверчивым и насмешливым собеседникам что-то очень важное и все менее понятное. Впрочем, есть и исчезающе малая вероятность того, что когда-нибудь кто-то протянет ему руку и скажет: «Хорошо. Давай изменим все». И этот кто-то необязательно будет хорошим человеком.

Мнения, высказанные в рубриках «Позиция» и «Блоги», передают взгляды авторов и не обязательно отражают позицию редакции