Джамиль Гасанли: «В советском Азербайджане все по отдельности были недовольны. Но вместе были довольны все…»

ПРАГА---«Эхо Кавказа» продолжает проект «СССР мертв, а мы еще нет. 30 лет после империи». О том, как Азербайджан расстается с СССР под тем же руководством, под которым десятилетиями был его органической частью, мы говорим с азербайджанским историком, профессором Джамилем Гасанли.

– Джамиль-бей, вы написали книгу о советизации Азербайджана, и не одну. Если бы пришлось писать книгу уже о десоветизации Азербайджана, с чего бы вы начали: с 20 января 1990 года или раньше?

– Конечно же, раньше. Начиная с середины 50-х годов, начиналось пробуждение национальной идентичности, и включение в Конституцию республики статьи о языках имело большое значение в этом национальном процессе. Шестидесятники – это общесоветское явление, но именно шестидесятники сыграли тогда большую роль в азербайджанской литературе, искусстве, науке. То, что называется национальной идентичностью, формировалось именно в конце 50-х годов и приблизительно до середины 60-х годов. В то время республикой руководили люди, которые в прошлом не были связаны с карательными органами, и это было очень важно.

– Примерно на это время приходится расцвет того Баку, который мы сейчас знаем, любим и помним, – 60-е годы как раз?

– Это формировалось с начала века, а в 50-60-е годы изменился городской образ жизни, Баку стал культурным центром. Самое главное, Баку был одним из центров джаза!..

– …Феномен бакинского джаза – откуда это?

– Когда основали азербайджанскую консерваторию, Узеир Гаджибеков (ректор Азербайджанской консерватории, автор гимнов Азербайджанской ССР и Азербайджана – ЭК) пригласил много ведущих преподавателей еврейской национальности из разных городов, в которых они чувствовали себя не очень уютно, – из Москвы, из Киева, из Ленинград, из Одессы. Их пригласили в Баку. Они преподавали в Бакинской консерватории, и появились очень талантливые молодые композиторы в результате этого преподавания. Например, Кара Караев.

Гость недели – Джамиль Гасанли

– Сознательно приглашали именно евреев?

– Ну, они не говорили, что вот мы пригласим евреев, но получилось, что многие из них были евреями... В 60-е годы в Баку это было очень популярным. Даже КГБ заметил, что, когда американские джазмены приехали в Москву, сколько молодых людей было из Баку на их концерте. А потом, когда Вагиф Мустафа-заде стал очень популярным, КГБ все время преследовал их.

– Но почему мы всего этого не знали? Азербайджан все советское время был каким-то «черным ящиком» для советского человека – как сказали бы сейчас, он гораздо менее отпиарен, чем все остальные, прежде всего, соседи. Азербайджан как будто бы сам сознательно закрывался, по крайней мере, в 60-70-80-е годы…

– Наверное, вы не смотрели фильм Рустама Ибрагимбекова «В одном южном городе». Фильм снимали в 60-е годы, и первый раз на экранах появились реалии Баку, традиции… Милиционер читает газету, но в реальности он не читает газету, он просто смотрит в газету, чтобы не видеть то, что происходило на улице. Потом появились и другие... Но, да, в то время – я бы сказал, что это больше после 1969 года, когда председатель КГБ стал первым секретарем, – либеральные процессы 60-х годов, оттепель, которая имела большое значение для Азербайджана, уже начинали закрываться. Знаете, как было? Вот, например, был уникальный писатель – Сабир Ахмедов, его роман был издан в журнале «Азербайджан». Как раз в то время произошла смена власти, пришел Гейдар Алиев. Ахмедов хотел издать это в виде книги. ЦК КП Азербайджан дал указания критику, что надо писать отрицательный отзыв. Что написал этот критик? «Вы знаете, ваши романы, все ваши образы – без работы. Найдите работу для них…»

– Знаете, когда я читал «Али и Нино», знаменитый азербайджанский роман прошлого века якобы про любовь, меня больше всего заинтересовало то, как описан разрыв азербайджанского тогдашнего общества, 1918 года; эти поиски себя между Санкт-Петербургским университетом, персидской культурой и тюркским родством, и вторжение Красной армии как будто бы еще и разрушило возможность найти ответы на эти вопросы. А потом, до 60-х годов, все будто исчезает и остается только тот самый «черный ящик». Что осталось втуне и что мы пропустили?

– Да, конечно, есть видимая сторона и невидимая сторона. Первое руководство послесталинского периода сняли за национализм в 1959 году. (Никита) Хрущев сказал, что, мол, мы снимаем их за национализм, но мы не можем оформить приказ, что снимаем, например, Мустафаева за национализм, потому что мы объявили, что у нас национализма нет. Дело в том, что сталинская Конституция 1936-го года только двум республикам разрешила свой язык прописать в Конституции как государственный – это Грузия и Армения. Азербайджанцы считали себя ущемленными. После XX съезда, когда немного расширили права республик, первым шагом было то, что они добавили в Конституцию статью о национальном языке. Я помню, как турецкий поэт Назым Хикмет поехал в Азербайджан в 1957 году, и один студент написал ему записку: «Как вы считаете, если человек не знает свой язык или знает, но не хочет говорить на своем языке, как вы оцениваете этого человека?» Назым не ответил. Ответил председатель президиума Верховного совета Азербайджана Мирза Ибрагимов: «Те, кто не знает своего языка и не хочет говорить на своем языке, они все сволочи». Он говорил это на азербайджанском языке, а представитель КГБ, который сидел на этом заседании, подготовил отчет, в котором все написал на русском языке, и только слово «сволочь» он написал на азербайджанском.

– А откуда взялась эта готовность к протесту у азербайджанской Компартии?

– Они очень умно использовали момент. Это был коммунистический национализм – не чисто национализм, как у мусаватистов в 1920 году, вокруг некоторых вопросов. Они хотели, чтобы основатели азербайджанской Коммунистической партии были своими. Чтобы не русские большевики, не армянские революционеры, – они искали своих. И (Нариман) Нариманов стал создателем азербайджанской Коммунистической партии.

– 1918-20-е годы были в Азербайджане не менее драматичны, чем в Грузии или в Армении, и история падения Азербайджанской Демократической Республики трагична. И дальше были довоенные восстания, постоянные протесты, но почему ощущение антисоветского протеста в Азербайджане, опять же, не так ярко, как у соседей, или мы опять чего-то не знаем?

– Ну, в мировом масштабе, конечно, не так ярко. Но на Соловках половина заключенных были азербайджанцами. В 20-е годы российский писатель Волков написал роман об этом... Вот вы говорили об «Али и Нино». Для мира это роман о любви. Для азербайджанцев – это отношение к национальной независимости.

– Я говорю, скорее, о 70-80-х годах, когда формировался этот импульс будущего распада СССР?

– Да, когда я поступил в Госуниверситет, как раз в то время, в 70-е годы, уже была создана подпольная молодежная сеть. Там изучали историю, то, что запрещено, – о Первой Азербайджанской Республике, мусаватистских лидерах. У нас был преподаватель – Абульфаз Алиев, затем он стал Абульфазом Эльчибеем. Мы в первый раз услышали от него именно о Мамед Эмине Расулзаде, Алимардан-беке Топчибашеве… Каждый участник этой организации должен был найти трех студентов, и те тоже должны были найти студентов. В разных институтах и университетах Азербайджан очень скучали по урокам Абульфаза Эльчибея. Когда он начинал говорить, это для нас было мечтой. В январе 1975 года его арестовали, я присутствовал на его судебном процессе. Это был уникальный процесс. Он говорил, что, наверное, в ближайшее время начнется кризис социализма, что социализм – не очень передовой строй для азербайджанцев, о русификации – например, в то время открыли в Мингечауре текстильную фабрику, и приблизительно две тысячи русских девушек и женщин отправила туда, – он назвал это русификацией. Из тех людей, которые потом активно участвовали в конце 80-х годов в демократическом движении, больше половины были студентами Эльчибея.

– Как бы в этом импульсе разделили национальную составляющую, антиимперскую и либеральную, что было доминирующим?

– Первое время антиимперское течение было сильным: империализм сыграл очень – я говорю о российском и советском империализме – плачевную роль. Но были и положительные стороны: например, образование, развитие науки, литературы, искусства... Но, с другой стороны, это тоже был общемировой процесс.

– Этот протест, о котором вы говорили, находил какой-то отклик в обществе? Среди простых жителей, в том числе за пределами Баку был какой-то запрос на независимость?

– После 1960-го года уровень жизни немного улучшился. Когда поднимали закупочные цены сельскохозяйственных продуктов, это очень хорошо влияло на сельскую жизнь: люди начали жить более или менее нормально, до этого была ужасная ситуация. В селе появился телевизор, изменения в обществе отразились в сфере образования, медицине, построили больницы, новые школы. Но одновременно эта либерализация общества заставила очень большую часть населения начать думать о независимости, они были против русификации.

На самом деле, до января 1990-го года не было такого сильного желания отходить от Советского Союза. Но после январских событий уже Москва потеряла свое значение для Азербайджана. Я могу сказать, этот кризис, коллапс Советского Союза начинался с Баку. Иногда говорят, что это апрельские события в Грузии или январские события в Вильнюсе и другие, но нельзя сравнить бакинские январские события ни с грузинскими, ни с вильнюсскими. Бакинские события надо сравнивать с венгерскими событиями 1956-го года и чехословацкими событиями. Баку был оккупирован, как были оккупированы в 1956 году Будапешт и Прага. Это похожие процессы. Как будто советская армия победила, но это же была пиррова победа. После этого нельзя было восстановить советский строй. После этого Азербайджан не видел себя в составе Советского Союза, советского общества.

Черный январь. 30 лет подавлению протестов в Баку (фотогалерея)

– Это было повсеместно?

– Почти. Не могу сказать обо всех, но активная часть населения была или членами или сторонниками «Народного фронта», потому что официальная власть потеряла все рычаги, и ведущей силой в то время был «Народный фронт». И даже (Дмитрий) Язов сказал, что военная цель этой операции состоит в разрушении «Народного фронта».

– У вас, как и в других республиках, в той же Грузии, тоже победила, скажем так, «национальная» часть протеста, – не либеральная. Могло ли случиться по-другому?

– Знаете, сейчас легко говорить, что могло быть. Я могу сказать, что в Азербайджане, как и в Грузии, в Армении и Прибалтике, демократизация общества, свобода слова, свобода печати, улучшение социального положения, – на то время это было очень популярно. Когда вышел первый номер газеты «Азадлыг», 24 декабря 1989 года, то его тираж составлял один миллион, – это для Азербайджана очень больший тираж в то время. В руководстве «Народного фронта» или демократического движения много было представителей интеллигенции, они не только боролись за независимость, одновременно они боролись и за социальные реформы. Это были оба течения, и сторонники обоих течений в то время были у руководства демократическим движением.

– Но возобладало все-таки национальное?

– Да. Национальное, потому что, начиная с 1988 года, началось карабахское сепаратистское движение, и эти события влияли и на Азербайджан, и на Армению. После этого усилился национализм в Азербайджане, потому что карабахцы хотели присоединения одной части республики к другой республике, они вышли из-под контроля азербайджанского управления, они не признали азербайджанскую власть, и после этого, конечно, национализм усилился в Азербайджане.

– Что осталось от тех времен – в сознании, в воспоминаниях, в городе?

– Мой друг Рустам Ибрагимбеков иногда говорит, что Баку превратился в большое село…

– Почему?

– Много беженцев, изменился облик города, старый Баку почти разрушен, много исторических зданий…

– Но это же не беженцы разрушили исторический Баку?

– А руководство – тоже беженцы!.. Я, конечно, шучу. Конечно, надо дать приют беженцам… Например, когда я был в Грузии, в советское время самой популярной гостиницей была «Иверия», и беженцы жили в центре города. Это, конечно, общенациональная беда. Каждый девятый человек в Азербайджане был беженцем.

Что касается Баку, то, конечно, изменений много. Баку был красив своим старым обликом, зданиями, кварталами. Много построили новых зданий, но для истории Баку значимы старые здания, старые орнаменты, это построенные в средние века, Ичер-Шехер – как можно построить там новые здания?

– Совершенно преступно такой вопрос задавать историку, но тем не менее: а сильно бы отличался сегодняшний Азербайджан, сегодняшний Баку от того, каким он стал, если бы он не вышел из Советского Союза или если бы СССР был бы жив, – я говорю о феномене Азербайджана, который десоветизируется – с минимальными перерывами – при том же руководстве или при руководстве той же семьи, при которых советизировался последние 50 лет?

– Я могу опять вспомнить Ибрагимбекова, который в 60-е годы снимал «В одном южном городе», и недавно он снимал «Прощай, южный город»…Трудно сказать. Но хорошо, что Советский Союз разрушился и все стали независимыми. Это большое достижение бывших советских народов, республик, как наций, в том числе, Азербайджана. Сегодня руководство, – хорошее или плохое, ворует или коррумпированное, – оно не будет вечным, но самостоятельность будет вечной. Самое главное – это. Хотя, конечно, я говорю, что вот, больше нет Советского Союза, но у нас продолжается советское управление в лице семьи Алиевых, и есть два Азербайджана, один из которых – социальные медиа, а другой – тот, которым (Ильхам) Алиев управляет старыми методами.

– Правильно ли я понимаю, что Азербайджан в конечном итоге оказался менее советизированным, чем представлялось, и, может быть, поэтому и десоветизация прошла менее болезненно?

– Я иногда вспоминаю, как работали советские законы в Азербайджане. В Азербайджане все были недовольны по отдельности, а вместе все были очень довольны. Например, был религиозный обряд в нашем селе, днем приехал участковый и просил: «Сегодня вы не собирайтесь, из Баку будет комиссия». Он должен запретить это, а он информировал, что не надо собираться в мечети. Вот так все время было в Азербайджане. Даже когда (Вели) Ахундов был первым секретарем, он посылал в районы лекторов-атеистов. И при этом говорил: все, что вы делаете, не имеет смысла, потому что, когда вы на лекции называете старикам имя пророка Мухаммеда, они делают салават…

– А, кстати, что знают о Советском Союзе ваши бакинские студенты?

– Сегодняшние студенты очень мало знают о Советском Союзе. Даже когда, например, в наших статьях мы используем сокращения, например, ЦК КПСС, они не знают, что такое ЦК КПСС.

– А что-то появляется уже не советское, не послесоветское, а по-настоящему независимое?

– Дело в том, что мы теряем поколение. Уже начиная с 90-х годов, талантливые музыканты, представители культуры, многие эмигрировали, многие нашли работу в турецких университетах. Очень светлое поколение азербайджанской музыки осталось в прошлом… Я, кстати, забыл сказать, когда мы говорили про джаз… Когда азербайджанская Компартия осудила джаз, Кара Караев сказал: «Его невозможно закрыть. Есть только одна возможность – мы должны создать свой джаз». И тогда появился Вагиф Мустафа-заде…