«Факты пыток в Дагестане уже никто и не пытается оспаривать…»

ПРАГА---После публикации на портале Gulagu.net гигабайтов видеозаписей с жестокими пытками в российских тюрьмах, началось расследование подобных дел по всей системе исполнения наказаний, в ходе которого российскому руководству пришлось признать, что проблема носит системный и повсеместный характер. О том, как с этим обстоят дела на Северном Кавказе, в частности в Дагестане, рассказала адвокат и правозащитник Сапият Магомедова.

– Пытки в российских тюрьмах, как явствует из информации GULAGU.NET, стали если не обыденностью, то достаточно системным явлением. А как с этим обстоят дела на Северном Кавказе, в частности, в Дагестане?

– Пытки в Дагестане – обычное явление, их факт никто не пытается оспаривать. Человека подвергают пыткам для того, чтобы получить от него определенные признательные показания. Когда обращаешься с заявлением в соответствующие инстанции, например, в Следственный комитет, в прокуратуру республики, получаешь отписки, зачастую выносятся постановления об отказе в возбуждении уголовного дела. Даже без опроса заявителя – лица, в отношении которого применялись пытки, – выносятся решения: «отказать в возбуждении уголовного дела». А в некоторых случаях даже не проводятся судебно-медицинские экспертизы.

«Факты пыток в Дагестане уже никто и не пытается оспаривать…»

Обращения в правоохранительные органы – бесполезная процедура, в которой кроме переписки с ними абсолютно ничего не добьешься. В частности, в Дагестане, я могу сказать, практически нет ни одного сотрудника, который был бы привлечен к уголовной ответственности за пытки, хотя едва ли не каждый второй задержанный заявляет о том, что к ним применялись недозволенные методы пыток: истязания, шантаж, угрозы, давление и т.п. Или вывозят задержанных за пределы республики в неизвестном направлении, не известив ни адвоката, ни родственников, не объясняя причин такого этапирования. Могут внезапно этапировать в любом направлении – в Ессентуки, Владикавказ, Нальчик.

– Мы говорим о нарушениях прав или мы говорим о вещах вроде тех, о которых сообщается в gulagu.net, – в частности, об изнасилованиях, – такое тоже есть в Дагестане?

– Я знаю, например, случай: к задержанному следователь допускал потерпевших, которые подвергали его пыткам, заставляли фигуранта по его же делу насиловать его самого. То есть двух арестованных заставляли друг друга насиловать, и это делали потерпевшие в присутствии следователя и сотрудников уголовного розыска. Сколько бы ни обращались, никто до сих пор не понес за это никакого наказания. Более того, проверку сообщения о преступлении поручают именно этому следователю, в присутствии которого все происходило. И у меня есть подтвержденные факты.

– Дело по этому факту возбуждено?

– Дело по этому факту - после того, как Европейский суд признал, что имели место пытки, – кое-как возбудили в 2006 году. Однако с 2006-го года – сегодня у нас на дворе 21-й год – выносились постановления о приостановлении этих дел, этих приостановлений вынесено свыше 20-ти. Когда я обжаловала очередное приостановление, они приносят в суд постановление о том, что они отменили это приостановление, но в приватной беседе говорят: «А зачем тебе это? Мы уже дело возбуждать не будем, сроки привлечения к ответственности уже истекли».

– Смысл и назначение этих пыток, как утверждает информатор gulagu.net, не только в том, чтобы выбивать показания, но и для последующего шантажа, чтобы этого человека можно было использовать потом для каких-то других задач. Все это для Дагестана тоже справедливо, или есть какая-то своя специфика, связанная, в том числе, и с тем, что в Дагестане еще и шла долгое время борьба с подпольем?

– В первую очередь пытки применяются для того, чтобы выбить нужные показания. А дальше, конечно, применяются изощренные пытки для того, чтобы шантажировать. В принципе, в отношении моего подзащитного так и происходило: фотографии, как его насилуют (я хотела бы оговориться: несмотря ни на какие пытки, он не признал себя виновным)... ему сказали: «Если ты не дашь признательные показания, то мы эти фотографии распространим в СИЗО». И он сказал: «Распространяйте, где хотите». И действительно эти фотографии были распространены в СИЗО. Это получило широкий резонанс, после чего он обратился с заявлением о возбуждении дела.

Такого рода пытки применяются, и фиксируют эти пытки - сексуальное насилие – только для того, чтобы в последующем человека склонить к нужной им работе, к нужной им, может быть, и материальной зависимости, сказать: «Вот, у нас есть фотографии, у нас есть видеозаписи, и если вы не будете делать то-то или не принесете какую-то сумму, их распространим в нужной среде». Зачастую, когда человек сидит в СИЗО, то его родственникам говорят: «Либо вы раскошеливаетесь, либо мы будем распространять вот эти фотографии».

– Но ведь в Дагестане, в отличие от Саратовской области, из которой и начались разоблачения gulagu.net, все-таки еще есть какие-то традиционные регуляторы жизни, кроме правосудия. Они никак не помогают, никак не влияют на ситуацию?

– В Дагестане, конечно, есть свои обычаи и традиции, и, соответственно, кровная месть у нас также никем не отменена. Вы же понимаете, что для Дагестана изнасилование мужчины – это, считай, не только для одного этого арестанта какое-то унижение, но это унижение чести и достоинства всего его рода, тухума, и, соответственно, передается из поколения в поколение. На фоне этого, думаю, что в Дагестане в таком объеме, как в Саратове, этого нет. В Дагестане это могут быть единичные случаи – я имею в виду именно сексуальное насилие. Я это связываю с тем, что все-таки за это несут ответственность не только перед правоохранителями, но и за это можно получить наказание от родственников и близких.

– Но традиция пыток как таковых всегда была в Дагестане?

– Особое развитие применение пыток получило именно в период борьбы с бандподпольем. Зачастую человека либо похищали, либо задерживали, но он всегда подвергался пыткам, и в райотделе уже признавал себя виновным, но в последующем всегда отказывался от этих показаний, ссылаясь на то, что к нему применялись недозволенные методы. За время моей работы, с 2006-го года, особо интенсивное применение пыток было именно в периоды борьбы с подпольем, с 2006-го и по 2019-й год. Сейчас это не так, как в те годы.

– Как вы думаете, сейчас какая-то реакция из Москвы в связи с публикациями в gulagu.net до Дагестана дойдет, или дагестанская система в этом смысле достаточно изолирована?

– До Дагестана все поздно доходит, соответственно, никакие публикации, никакие доклады конец этому не положат, потому что какие-то случаи все равно будут происходить. Если говорить о системе ФСИН, то, наверное, начиная с руководства надо менять всю эту систему, потому что без ведома руководства этого всего не происходит и не произойдет.

– Республиканское или федеральное руководство вы имеете в виду?

– Республиканское. Без ведома республиканского руководства в СИЗО этого происходить не будет. И в ИВС не будет происходить, и в отделах полиции это не будет происходить, если министра внутренних дел заменят, если начальников УФСИН заменят. Соответственно, уже на фоне этих докладов, на фоне этого резонанса, возможно, будут какие-то изменения. Но для того, чтобы искоренить такой беспредел, такие действия со стороны сотрудников СИЗО и полиции, я думаю, прокуратура должна начать делать то, что должна делать – надзирать за всем, что происходит в этих учреждениях. Но прокуратура, к сожалению, в частности, в Дагестане, на это абсолютно не реагирует, и если мы обращаемся по телефону доверия и говорим, что происходит вот такое-то – или недопуск, или человека пытают, или хотят похитить для того, чтобы подвергнуть его пыткам, – прокуратура говорит: «Обратитесь с письменным обращением, через три дня, через десять дней мы вам дадим ответ». Но вы понимаете, что через три дня и через десять дней уже все, что можно выбить, выбито, и кого можно подвергнуть пыткам, подвергнут пыткам, и, соответственно, получат от него все, что нужно.

– Вы, наверное, знаете ситуацию не только в Дагестане, но и в соседних республиках тоже. Правильно ли я понимаю, что все, что вы сейчас рассказали, достаточно справедливо для всего Северного Кавказа?

– Я думаю, да.