Не хлебом единым. Как пандемия порождает новые жанры в искусстве

ПРАГА---Пандемия пришла и нарушила все, к чему привык человек. У большинства людей она отняла не только жизнь и не только хлеб, но и зрелища. Однако какой бы печальной ни была реальность, можно ли соглашаться с тем мнением, что не до зрелищ, когда повсюду чума? Ведь всем известно, что потребности духовные, как бы пафосно это ни звучало, зачастую бывают сильнее потребностей материальных. Культурный год в Грузии – каким он был? Что отняла пандемия у людей, жаждущих кинофестивалей, концертов, театральных спектаклей, художественных выставок, походов в музеи и, наконец, литературных конкурсов. И что тем не менее удалось сделать людям искусства самим или с помощью государства, чтобы культурная жизнь не зачахла совсем? Об этом мы поговорим сегодня с искусствоведом Лелой Очиаури и Нино Гуния-Кузнецовой, национальным экспертом Евросоюза по культурной политике, директором Тбилисского международного биеннале сценографии и Союза молодых театральных деятелей имени В. Гуния.

– Калбатоно Нино, вам адресую первый вопрос: можно ли считать, что Грузии удалось преодолеть в уходящем году культурный вакуум? Если да, то за счет каких областей культуры? Как?

Нино Гуния-Кузнецова: Сложный вопрос, безусловно. Если этот вопрос обобщить, то, конечно, определенные проблемы, как и во всем мире, были и в Грузии. На каких-то этапах были какие-то более успешные проекты, что-то было менее успешным. Если говорить о конкретике, могу сказать, что некоторые специфические области, которые смогли переформатироваться в онлайн-формат, смогли удержаться на плаву, остаться в сфере своей деятельности. Лично у нас был очень позитивный пример, когда мы в 2020 году планировали 3-й Тбилисский международный биеннале по сценографии, из-за пандемии не смогли принять гостей, но сам биеннале провели онлайн со своим международным симпозиумом и мастер-классами, и это было очень интересно. Аудитория от этого формата только увеличилась, участников и слушателей стало больше. Но это единичный случай….

Некруглый стол

– А разве эмоциональный заряд, полученный от таких мероприятий, такой же, как от «живых»?..

Нино Гуния-Кузнецова: Знаете, наверное, если говорить о театре, живом искусстве, исполнительском искусстве, то здесь, конечно, проблем очень много. Элементарно: те сферы искусства, которые невозможно в полном масштабе перевести в формат онлайн, конечно, пострадали, и, прежде всего, экономически. Если просто взять статистику участия в культурной жизни, то вы увидите огромный спад, т.е. посещения музеев, спектаклей, количество премьер – это все уменьшилось в разы, и, соответственно, нельзя не говорить об очень серьезном кризисе. Но если сравнить с теми странами, даже европейскими, развитыми, у которых нет такой стабильной государственной поддержки инфраструктуры, институций, как в Грузии, (например, в Англии, насколько я знаю, 46% театральных компаний были приостановлены), то там в некоторых странах гораздо больший процент обанкротился. В Грузии, из-за того, что процент поддерживаемых государством институций довольно велик, можно сказать, что, несмотря на пандемию, несмотря на то, что не было возможности поддержки и развития искусства в 2020 году и был секвестрирован бюджет культурной деятельности, тем не менее коммунальные траты, расходы на зарплаты госслужащих в сфере культуры – все осталось прежним, и сфера выжила за счет этой поддержки.

– И в 2021 году было то же самое?

Нино Гуния-Кузнецова: В 2021 году ситуация даже чуточку улучшилась. Во-первых, надо сказать, что стратегия культурной политики была разработана в 2016 году, и это было большим шагом вперед. Затем прежний формат министерства изменился: с 2018 года Министерство культуры и охраны памятников вошло в сферу влияния Министерства образования и науки, и два с половиной года у нас не было отдельного Министерства культуры. Последующие два года были определенно замедленными в своем развитии. Но в 2021-м, после активных действий самих членов парламента по культурным вопросам, а также культурной общественности, потребовалось, чтобы эти два министерства были разъединены, и теперь у нас отдельно существует Министерство культуры, спорта и молодежи. И вот у этого министерства уже, конечно, полномочия иные, гораздо более расширена сфера влияния, кроме того, создан парламентский комитет по культуре, – т.е. институционально культура стала более весомой…

– К вопросу стратегии и тактики культурного ведомства мы еще вернемся, а теперь у меня вопрос к калбатони Леле: а вы довольны тем, как культура прожила в Грузии этот год? Событий, на ваш взгляд, хватило, чтобы создать какую-то иллюзию живого отрезка времени? Что бы вы могли отметить особенно?

Лела Очиаури: Я согласна с Нино, но хочу сказать, что в первую очередь из-за пандемии пострадали молодые и свободные деятели искусства – те, которые не связаны ни с театром, ни с каким-то госучреждением, от которого можно получить хотя бы минимум для существования. И тем более у них были огромные планы, и есть до сих пор: спектакль поставить или выставку сделать. Но когда прошел этот первый этап пандемии, когда все вышли из первого шока, – люди искусства, и не только искусства, начали искать выход из положения. Возникли, естественно, проблемы, связанные, скажем, с фестивалями, которые уже не смогли провести на первом этапе. Но вот сейчас, после весны 2021 года, уже можно сказать, что почти все фестивали, которые проводились в Грузии – кинофестивали, театральные фестивали, фестивали в Тбилиси, в Батуми, в Кутаиси и в остальных городах Грузии, – смогли провести. Как ни странно, в этом сезоне почти все театры Грузии выпустили три, четыре, а то и пять премьер, и, естественно, зритель, который жаждал попасть в театр, попал – почти все билеты, как только появляется анонс новой премьеры, сразу же продаются. Но это, естественно, не помогает театрам сохранить свою деятельность в финансовом плане, потому что из-за регуляций залы не могут заполнить полностью.

– А дотации в этом случае от государства идут?

Лела Очиаури: В этом плане, нет, конечно, но оно помогает в другом плане: любой театральный режиссер или музыкант может представить свой проект и получить финансирование этого проекта. Например, театр Руставели, который может вместить 600 зрителей, вместо этого размещает всего 300. Естественно, в финансовом плане это очень ударяет, и пока никакого выхода из этого не видно. Но, несмотря на это, люди работают, они не унывают и ищут новые пути, как выразить себя. Появились онлайн-спектакли, новые формы представления театра или кино на онлайн-платформах. Нет худа без добра, можно сказать…

– Вы могли бы здесь отметить какие-то особые события – постановки каких-то театров, которые добились успеха онлайн?

Лела Очиаури: Я могу выделить несколько спектаклей и несколько молодых режиссеров, которые начали поиск. Допустим, Royal District Theatre – есть такой театр в Тбилиси, где широко принимают молодых режиссеров, и их инициативы очень поощряются. У них был такой спектакль, который они играли в течение 24 часов в витрине театра, если можно так сказать, в холле, и зритель мог смотреть этот спектакль и в лайв-режиме, и в интернете. 24 часа четыре актера играли спектакль на злободневную тему – как раз те проблемы, которые возникли летом этого года.

Можно отметить первую такую онлайн-читку, которую провели два молодых режиссера – Дато Тарба и Кетеван Самхарадзе. Они использовали Zoom-платформу, специально написали пьесы именно для этого пространства. Потом, естественно, они это сняли, смонтировали, наложили музыку. И вот что оказалось интересно в этом, – это уже не театр, не кино и не телевидение, – это что-то новое.

– Новый жанр… Действительно, нет худа без добра.

Лела Очиаури: Да-да-да, точно, по-моему. И еще в Батуми, например, уже пятый или шестой год проводится очень интересный театральный фестиваль моно-драмы, спектакли которого проходят на разных локациях – не в театре, а, допустим, на пляже, на какой-то территории… В прошлом и нынешнем году они сделали следующее: использовали несколько камер, сняли эти спектакли и тоже придали этому абсолютно новые формы. И мы до сих пор теряемся, что это такое: театр, кино или что-то еще? В результате этого поиска новой формы, что обычно очень хорошо для искусства, может быть, мы получим что-то новое. Может быть, с уходом пандемии все этой уйдет в прошлое, но появится что-то новое.

– Калбатоно Нино, вы начали разговор о стратегии и тактике культурного ведомства Грузии. Можно ли сказать, что у него есть четкий план, по которому должна развиваться эта область дальше, и есть ли ресурсы, чтобы ему следовать?

Нино Гуния-Кузнецова: Стратегический документ был подготовлен в 2015 году, принят в 2016 году. Это культурная стратегия Грузии, утвержденный государственный документ, как и другого типа стратегии, просто, как я уже говорила, после принятия этой стратегии и слияния министерств само развитие и доработка этого стратегического документа приостановились. Я очень надеюсь, что в нынешней ситуации, когда министерство обрело новую форму, работа над документом, который не является каким-то закостенелым, одноразовым документом, – это живой документ, над которым надо работать, его надо развивать, дополнять, делать соответствующие стратегические планы, – работа обязательно продолжится.

Что касается ресурсов… Ну, ресурсы в Грузии, конечно, очень скромные. Со стороны государства необходима диверсификация финансовых источников, что и было заложено в этой стратегии. То есть одним из очень важных пунктов стратегии 2016 года является диверсификация финансирования культуры по новому европейскому методу, и вместе с этим такое же стратегическое направление – хорошее управление. Эти две глобальные задачи необходимо решать. Конечно, это невозможно решить одним махом, это нужно делать постепенно, но реформы – начиная с законодательства и заканчивая инфраструктурой – должны быть активно продолжены. Особо я хотела бы подчеркнуть законодательную часть: как говорила калбатони Лела, пострадали во время пандемии свободные художники, молодые художники, и именно европейский закон о статусе свободного художника, с соответствующими социально-экономическими гарантиями, необходимо ввести и в Грузии, так же, как и закон о донации и спонсорстве.

– А что касается тактической части этого плана и, в частности, вопроса музеев? Ясно же, что это очень спорный вопрос, особенно Музея искусств…

Нино Гуния-Кузнецова: Эти дискуссии, безусловно, очень злободневны, очень эмоциональны. Но у нового министерства нет на данный момент сайта, т.е. мы не знаем внутреннюю структуру, пока это закрытая информация. Мы знаем только о тактических планах министерства из фейсбук-страницы и по выступлениям представителей министерства, которые дают СМИ информацию о тех программах и конкурсах, которые они осуществляют. Мы знаем, что в музейной сфере произошли изменения, из этого большого объединения Национального музея были выведены, если я не ошибаюсь, четыре музея, которые перешли в прямое управление Министерством культуры. В этом процессе с институциональной точки зрения проблем нет. Я просто думаю, что самая глобальная проблема (это касается не только музеев, это вообще во всей сфере культуры) – профессионализм и мониторинг. То есть очень часто какие-то решения принимаются на основании таких экспертиз, квалификация которых легко может быть поставлена под сомнение.

Из того, что происходит вокруг музея, по-моему, надо выделить проблему малого доверия к профессионалам или же невключения в дело тех профессионалов, которые в данной сфере существуют. Я думаю, чем больше процесс будет деполитизированным и чем больше т.н. экспертные методы будут абсолютно свободными от политической конъюнктуры (только профессиональные комиссии будут решать профессиональные вопросы), – тем быстрее будет найден выход из всех сложных ситуаций. И хотя ситуация в области музеев, безусловно, сложная, решения возможны, если, конечно, для экспертизы будут привлечены настоящие профессиональные кадры. Что не всегда происходит.

– Калбатоно Лела, хотелось бы коснуться еще одного, в буквальном смысле последнего события: только что завершился Тбилисский кинофестиваль, на котором был представлен фильм на «Оскар». Нельзя, наверное, пройти мимо этого?

Лела Очиаури: Сам фестиваль, как вы прекрасно знаете, проводится уже 22-й год, и это одна из самых больших ценностей, я так считаю, грузинской культурной жизни. Фестиваль, который завершился 12-го числа, открылся именно фильмом Левана Когуашвили «Брайтон 4». Жюри, которое работало над отправлением грузинского фильма (на «Оскар»), выбирало из нескольких и, я бы сказала, очень хороших фильмов молодых, практически начинающих режиссеров…

– Вы имеете в виду Сосо Блиадзе, Тазо Нариманидзе, Александра Коберидзе?

Лела Очиаури: Да, именно. Конечно, из них Когуашвили самый известный режиссер, многократный победитель многих фестивалей, и этот фильм, который считают самым представительным…

– …Хотя и критики много…

Лела Очиаури: Да, вот это я и хотела сказать: очень много критики, и критика идет как раз от киноведов, которые не только считают, что фильм недостоин представлять Грузию на «Оскаре», но и думают, что это шаг назад, а не шаг вперед для такого хорошего режиссера.

– Чего не говорят о фильме Александра Коберидзе «Что мы видим, когда смотрим в небо», – вы согласны?

Лела Очиаури: Да, я тоже думаю, что реально – это один из самых лучших фильмов не только этого года, но вообще последних лет – абсолютно новая форма, тематика абсолютно новая для грузинского кино. И я думаю, что этот фильм, как и фильм Блиадзе «Смерть Отара», тоже представляет грузинское кино в совсем новом плане, преодолевая плохие традиции, которые в последнее время в нем укоренились. Мне кажется, все-таки лучше быть более внимательными к каким-то явлениям, которые происходят в культуре, и не поддаваться влиянию громких имен или каких-то других факторов, которые лучше не вмешивать, когда дело касается культуры или конкретно кинематографа.