Психолог Тамар Тандашвили: «Самое большое, чего мы, грузины, можем лишиться, – это человечность»

Война, которая так близко: как война в Украине вошла в жизнь грузинского общества? Как справиться с болью, страхом неизвестности и агрессией, которая может отравить само общество? На эти и другие вопросы отвечает психолог Тамар Тандашвили.

– На самом деле, вопрос у меня только один – как сохранить рассудок до того, как все это закончится? Но давайте попробуем проанализировать. Когда только началась пандемия, казалось, что мир больше никогда не станет прежним. Те ощущения по сравнению с нынешними внушительно померкли. Что происходит сейчас с нашим обществом, пока в Украине идет война?

– Наш мозг так устроен, что, когда у него есть информация, полученная посредством фактов, он может реагировать, может запланировать это реагирование в той или иной степени. И как бы это странно ни звучало, он намного более спокоен во время какой-либо трагедии, нежели в некой неопределенности. В этом есть логика. То, что мы постоянно подключены к источникам информации сейчас, – это неплохо. Почему? Потому что тревожность будет намного выше, если человек не будет получать информацию. Он ее все равно получит, но только из своего воображения и своих выводов, что будет намного хуже, чем самая большая дезинформация, которую можно увидеть в интернете. Поэтому сбор информации, стремление к ее получению – это для человека способ спасения себя. Также у него появляется иллюзия, что он таким образом контролирует расплывчатый мир вокруг себя. В такие моменты что-то надо делать, что-то у тебя получается. А тыкать пальцем в телефон, искать информацию, сравнивать ее – мы это можем делать. Исходя из этого, мы создаем иллюзию, что у нас есть рычаг контроля. Сейчас нам больше всего вредит потеря этого рычага, туманность, мысль, что сейчас от тебя ничего в мире не зависит.

Психолог Тамар Тандашвили: «Самое большое, чего мы, грузины, можем лишиться, – это человечность»

В психологии мы называем это состоянием транса, когда человек не может понять, как ему реагировать на происходящее, какой должна быть правильная реакция с его стороны. Вся тяжесть сегодняшнего дня состоит и в том, что, перенеся фокус на себя, посмотрев на себя и на свою реакцию, мы, во-первых, не узнаем себя, а во-вторых, не нравимся себе. Потому что, когда мне пишут, а мне пишут очень многие, – я такой критики в отношении себя, по крайней мере, произнесенной вслух, не помню. Люди говорят: «Я не могу жить с таким количеством агрессии, я ведь хороший человек, который всем помогает, почему мне сейчас хочется в голове убивать тех людей, которые являются агрессорами? Почему я не хочу, чтобы приезжали люди, которые не являются жертвами, а бегут из других стран? Мне их не жалко, но на следующий день или в ту же секунду мне кажется, что я заслуживаю презрения. Ведь я был милосердным, а как милосердие может распределяться в зависимости от паспорта?» Вот это то, что доходит до меня, – неприятие себя, люди себя не узнают. Большинство людей не знали, что они могут быть жестокими при определенном раскладе.

– «Война – это варваризация». Как раз на днях я услышала это определение, и мне оно показалось очень точным. Все те слои морали, каких-то принципов, которые мы в мирное время с той или иной степенью успешности выстраивали в обществах, в условиях войны – стираются. В последние дни в грузинском обществе, – я не буду повторять все то, что я читала или слышала, – распространяются идеи ксенофобского характера. Я понимаю, что в основе любой фобии, и ксенофобии в том числе, – страх, абсолютно понятный мне страх. Но что нужно сделать, чтобы эти настроения не отравили общество, которое может больше всего пострадать от них?

– У людей есть склонность, когда они по своему восприятию ведут себя неправильно, связывать эти поступки с внешними факторами. Но, когда мы анализируем чужие поступки, не свои, мы допускаем мыслительную ошибку – чужие поступки, как правило, мы анализируем исходя из ценностей и качеств других людей. В сегодняшней риторике мы видим именно это. Мы, грузины, часто жили при тоталитарных режимах, бороться с которыми мы не могли, потому что знали, какова была цена этой борьбы. Эта цена была очень высокой – уничтожение. И мы боялись этого, и это логично. Так мы выжили, смогли сохранить жизнь.

А сейчас представьте такую вещь: другим людям, которые также живут при жестоком тоталитарном режиме, мы говорим, что они должны остаться [в своей стране] и бороться. Смотря на кадры того, что происходит в Украине, и кадры того, как система расправляется со своими же журналистами, общественными деятелями, – я не представляю, как кого-то можно упрекнуть в том, что он не встал, не боролся, сказать ему, что это он виноват в том, что его страна дошла до этого. Человек в этом не виноват. Человек ответственен за свои поступки, но мы не должны забывать о существовании такого феномена, который меняет мышление, подменяет реальность, – это пропаганда. Русские могли бы проводить ее мастер-классы, это апофеоз пропаганды. Они вкладывали в нее огромные суммы, чтобы она была современной, высокотехнологичной, объемной и развернутой.

Поэтому требовать от русских, «почему ты не встал против Путина, почему не протестовал, когда твоя страна убивала по одиночке людей, почему тогда же не понял, к чему это шло, и потому теперь ты заслуживаешь оставаться там и мучиться», – это несправедливо. У нас, грузин, есть опыт жизни при тоталитарных режимах, и мы особо ничего тогда не смогли с этим делать.

Короче говоря, дело состоит в следующем: мы, люди, допускаем ошибку. Наши поступки, которые могут быть неправильными и неэтичными, часто оправдываем обстоятельствами, но, когда в абсолютно идентичном положении оказывается другой человек, мы сразу обращаемся к его ценностям и человеческим качествам. Этот подход ошибочен. Конечно, шанс того, что ты прибегнешь к нему, намного выше, когда речь идет о твоем стратегическом враге, о народе, который завоевывал тебя, который никогда из-за своих географического и геополитического положений не сможет стать твоим другом, который принес тебе и планете много боли. А сегодня еще и угрожает, что Земля, по которой ты ходишь – и здесь речь не о ее маленьком участке, а о планете в целом, – что ее в какой-то день не станет.

В таком положении очень сложно проявлять гуманность, в этом нам не особо помогает и головной мозг. Все это результат этого страха, который переходит в злость, в чувство безысходности, и ты можешь поступить со стоящим рядом очень негуманно. Но у нас есть одно оружие – эмпатия, и второе – воображение, которое дает нам возможность представить себя на месте другого человека.

– Войн за историю человечества было множество. И единственное, что успокаивает меня, когда я думаю об этом, – это то, что они каждый раз заканчивались, что все, даже самые преступные режимы в конечном счете пали… Такая психологическая стратегия может быть полезна для сохранения психологического баланса, для того чтобы не впадать в отчаяние и не поддаваться страху?

– Да, обязательно. Сейчас эта картина настолько тяжела, что мы провалились в нее, действуем изнутри. Нам сложно выйти из нее и посмотреть в широком масштабе. Люди беспокоятся из-за того, что они могут сделать сегодня, чтобы завтра их детям было лучше, есть страх, что можно что-то испортить сегодня, что может получиться так, что однажды их дети или внуки могут проснуться в Советском Союзе, из которого они сами бежали. Это все усложняет, это мешает той самой гуманности. Человек думает: «Да, я могу быть гуманным, но как бы этой гуманностью не испортить что-то важное, не делаю ли я что-то, о чем могу потом пожалеть или даже, возможно, не успеть этого сделать». Но важно знать, что все это заканчивается. Я думаю, что все это закончится так, что мы ничего не сможем сделать с украинской трагедией, но Украина выстоит и станет для Запада и для всего мира примером того, как люди должны найти путь к свободе и насколько путь борьбы за свободу может быть иногда кошмарен и бесчеловечен. Она станет самой цветущей страной, украинцы заслуживают все самые большие блага, существующие на земле, после того, что с ними произошло, и после того, как они отреагировали на это. Все это закончится.

Я не политолог, я не могу анализировать, какие с политической точки зрения у нас могут быть последствия и как мы должны поступить, но я психолог, и могу сказать вам следующее: народы из каких-либо исторических ситуаций выходят либо гордыми, либо травмированными, угнетенными и опозоренными. Самое большое, чего мы, грузины, можем лишиться, – это человечность. А я полагаю, что именно это мы должны оберегать больше всего. У каждого народа есть представление о себе, насколько оно верно или нет – об этом можно было бы поговорить отдельно, но оно представлено в нарративах, дискурсах, его изучают, оно считывается и т.д. Если остановить на улице рядового грузина, он скажет: «Мы толерантны». Тебя сразу отведут в Старый Тбилиси, где синагога, мечеть и несколько храмов разных конфессий стоят рядом. И эта наша терпимость – наша гордость. Не только гордость, но и один из важнейших компонентов самовосприятия грузин, часть нашей идентичности. Мы не должны уничтожить столь большую часть нашей идентичности.

Наше самовосприятие на самом деле не особо позитивное. Возможно, на поверхности так может казаться, но, нет, у грузин есть неприятие себя, потому что мы многого стыдимся, того, что у нас не получилось. Но в этом самовосприятии есть очень важная часть – которая, возможно, и не является стопроцентной правдой, но с субъективной точки зрения очень важна. Мы толерантны, мы гуманны, и мы можем приютить человека, обнять его и проявить к нему милосердие. Это грузинский характер. Это то, как мы воспринимаем себя. И если в какой-то момент этот компонент нашего самовосприятия мы потеряем, пусть и под политически оправданным предлогом, для грузинского народа наступят очень тяжелые времена, наступит кризис идентичности, который в той или иной степени уже есть. Но чтобы выйти уже из того кризиса, должно будет смениться несколько поколений.