Нобелевский лауреат Томас Шеллинг в первом предложении книги «Стратегия конфликта» обозначил грань между «теориями, которые относятся к конфликту как к патологическому состоянию и изучают его причины и способы его устранения, и теориями, принимающими конфликт как данность и изучающими связанное с ним поведение». На фоне дальнейшего блестящего анализа эта констатация может показаться бесцветной и даже банальной, однако и первые страницы замечательного труда Ричарда Лахмана «Капиталисты поневоле» заполнены призывами принять конфликт между правящими группами как нечто вполне естественное, увидеть в нем если не двигатель, то стартер прогресса и генератор шансов для неэлитных слоев. Масштабные, опасные конфликты противны человеческой природе, и сознание стремится сразу же оттолкнуть их вне зависимости от сопутствующих процессов. К примеру, множество грузинских бизнесменов выступают за скорейшее прекращение войны в Украине и в то же время пользуются возможностями, которые возникли после ее начала, – увеличением транзитного потока, наплывом приезжих, новыми схемами торговли с Россией. Даже в доверительных беседах они предпочитают не касаться связи и взаимозависимости двух явлений, чтобы ненароком не напороться на моральные дилеммы, а их не меньше, чем морских мин у одесского побережья.
В Грузии трудно найти что-либо более ненавидимое и проклинаемое, чем конфликт «Грузинской мечты» и «Нацдвижения». Сопутствующую ему поляризацию называют ключевой проблемой и местные политологи, и члены Еврокомиссии. Но при ближайшем рассмотрении выясняется, что нынешнее положение оптимально для части граждан, и не любой выход из него считается приемлемым – например, крах одного из «полюсов» с последующим однопартийным диктатом ухудшил бы положение.
Те же бизнесмены могут рассказать, что консолидация власти в руках одной группировки связана с большими проблемами. Многие из них после «Революции роз» приветствовали радикальную оптимизацию бюрократических процедур и антикоррупционную политику, но вскоре им пришлось согласиться с «добровольно-принудительными» отчислениями в фонды силовых структур и партийную кассу, участием в популистских предвыборных кампаниях по борьбе с безработицей (т. н. стажировки в 2006-м, профессиональной переподготовки в 2008-м и др.). У некоторых из них новые «хозяева жизни» попросту отнимали активы с помощью силовиков – Главная прокуратура получила свыше 40 тысяч заявлений, описывающих подобные факты. Но когда оппозиция усилилась, а положение «Нацдвижения» начало ухудшаться, с бизнесом стали обращаться аккуратнее, а под конец в речах представителей правящей партии появились заискивающие нотки.
Your browser doesn’t support HTML5
Через тернии к саботажу
В феврале 2014 года иерархам ГПЦ вряд ли понравилась реплика Бидзины Иванишвили: «Патриарх может ошибиться. Патриарх может сказать, а мы не разделить его мнение. Это нормально. Не нужно догм». В околоцерковных кругах тогда говорили, что епископы очень раздражены. Лидер «Грузинской мечты» доминировал и мог позволить себе такое. Его вассалы активно интересовались «проблемой престолонаследия» в патриархии и, если верить утверждениям некоторых священнослужителей, активно интриговали, что приводило к шумным скандалам. Но, когда «партия власти» немного ослабла, ситуация изменилась. После неудачного для «Мечты» первого тура президентских выборов 2018-го она вопреки бизнес-интересам Иванишвили отозвала неугодный Церкви законопроект о культивации марихуаны, а затем выделила ей новые земельные участки и иные бонусы. Руководители страны стали чаще заискивать перед епископами и искать их поддержки. Либеральные комментаторы описывают нынешние отношения ГМ и ГПЦ как стратегический альянс. Крайне маловероятно, что Иванишвили или кто-то из его людей сегодня повторит фразу 2014 года. Чаша сия не миновала и Саакашвили – в первые годы правления его союзники-секуляристы часто критиковали патриархию в проправительственных СМИ, а 12 марта 2004 года силовики выломали с помощью грузовика двери храма, в котором укрывался обвиняемый в нападениях на представителей религиозных меньшинств священник Басил Мкалавишвили. Он тогда конфликтовал и с патриархией, да и сам факт нарушения им закона мало кто оспаривал, но многие верующие восприняли те кадры как символическую атаку на Церковь и их традиции. Позже, когда положение «Нацдвижения» ухудшилось, подобные сцены стали немыслимы; Саакашвили пытался заслужить благорасположение иерархов, выделяя им все новые активы и постоянно посещая церковные мероприятия.
В период между конфликтом (затем расколом) в правящем «Союзе граждан» и «Революцией роз» в Грузии работало множество ярких журналистов. Руководитель «Рустави 2» Эроси Кицмаришвили неоднократно вспоминал, что после смены власти ему дали понять, что прежняя степень независимости телекомпании кажется новым правителям избыточной, и вскоре ему пришлось уйти. Действия властей сыграли ключевую роль в закрытии ТВ «Иберия», а ТВ «Имеди» силовики взяли штурмом (07.11.07). Некоторым телевизионщикам в те годы предлагали работу в крупных, связанных с правительством компаниях, иногда в госструктурах, где, несмотря на финансовое благополучие, они постепенно лишились бы имиджевого капитала и творческих навыков. Но как только «националы» ослабли, а их противники усилились, – обе стороны начали призывать их вернуться на экраны, делая соблазнительные предложения. То же самое произошло и при Иванишвили (с поправкой на развитие соцсетей и интернет-вещания) – за созданием пропагандистской мега-машины и попытками добиться монополии в работе с общественным мнением последовал постепенный отказ от административных методов в пользу информационных. В обоих случаях СМИ стали более многообразными и интересными в период ослабления правящей партии – по крайней мере, на них давят не так грубо.
Работники правоохранительных органов подтвердят, что в разгар политической борьбы, когда руководство чувствует себя неуверенно, оно щедро раздает премии и сопутствующие бонусы (квартиры и т. п.). Им, конечно, приходится изворачиваться, демонстрируя лояльность и в то же время избегая прямых нарушений закона и излишнего, опасного сближения с представляющими правящую партию кланами (например, Ахалая, Тамазашвили), но опытным сотрудникам это обычно удается. То же самое относится к работникам прокуратуры и судьям, для которых период доминирования одной партии связан с грубым диктатом; в иных условиях с ними стремятся договориться на взаимовыгодной основе и даже если давят, то аккуратно. Это не значит, что власти проявляют мягкость в любой ситуации; они обходятся весьма жестко с теми, от кого не ждут осмысленного и упорного сопротивления – так, демонстративная (в системе координат «Мечты») нелояльность некоторых деятелей культуры, зависящих от бюджетного финансирования, стала одной из причин недавнего назначения министром культуры Теи Цулукиани и своеобразной «зачистки» в этой сфере.
Лахман писал, что, когда схватка ведущих политических группировок приводит к пату, они «опускаются вниз», рекрутируя союзников и эффективных исполнителей в низших слоях и часто идут на непредставимые прежде уступки. Социальные лифты в такие периоды работают лучше, и амбициозным выходцам из низов легче попасть в них, чем в годы неограниченного господства одной группировки, когда к ней обращаются за содействием сонмища родственников и соучеников, переждавших опасный период эскалации. Биографии партийных и государственных деятелей зачастую иллюстрируют эту мысль – проявив решимость во время обострения политической борьбы, они будто бы возносились на вершину.
В Грузии возникла настоящая «индустрия противостояния». От нее зависит благополучие и карьерное продвижение множества людей, причем оптимальным состоянием системы для них является именно «патовое» со всеобъемлющей поляризацией, а не тотальное доминирование одной силы или сползание к кровавому хаосу, как в 1992 году. Это утверждение кажется справедливым и для тех, кто никогда не видел лучших условий и мечтает, чтобы политики просто оставили всех в покое, как, например, большинство представителей среднего бизнеса, которым недоступны привилегии, дарующие доступ к сверхприбыльным тендерам или возможность периодически вступать в картельные сговоры (бензин, фармацевтика и пр.). Поляризация мешает развиваться государству и обществу, но в то же время создает материальные и нематериальные стимулы для множества семей – они проклинают ее, но на деле, осознанно или нет, способствуют продолжению противостояния. Даже меры по его преодолению могут превратиться в средства его усиления, как это произошло с недавними рекомендациями Еврокомиссии при попытке их имплементации. Его бесконечный, самовоспроизводящийся характер, вероятно, обусловлен и тем, что в его основе лежит не разделение элиты на примерно одинаковые и равноценные части с алыми и белыми розами на гербах, но нечто похожее на конфликт оптиматов и популяров древности. Последние время от времени прорываются к власти, используя ошибки и раздоры утратившей чувство меры олигархии, но не способны удержать ее из-за отсутствия прочной опоры в высших слоях, как это произошло с Гамсахурдия и Саакашвили. Кажущаяся симметрия «позиционного тупика» в политическом конфликте скрывает принципиальную асимметрию вовлеченных в него сил.
Нужно ли винить людей за то, что они приспособились к конфликту, не имея возможности завершить его? Многие из них видели выход в создании широких и, следовательно, слабых правящих коалиций, ограничивающих амбиции наиболее мощных, авторитарных членов. Те, однако, с легкостью уничтожили коалиции, обеспечившие смену власти в 2003-м и в 2012-м – в первом случае сразу же, во втором – после паузы. А до того руководство «Союза граждан» выбросило за борт бывших попутчиков перед выборами 1995-го. Поэтому разговоры о широких коалициях вызывают больше скепсиса, чем восторга, но иной формулы преодоления позиционного тупика кроме «Все минус один» никто не придумал, и «малые партии» продолжают эксплуатировать ее. Как показали выборы 2003, 2008, 2012, 2020 годов, они весьма востребованы на пике поляризации как партнеры, как для смены власти или ее удержания – именно «конструктивная оппозиция» помогла Саакашвили в 2008-м, а Иванишвили в 2020-м избавиться от призрака однопартийного парламента в условиях бойкота. А в период, когда доминировала одна партия, «маленьких» непредусмотрительно, но предсказуемо выкидывали на мороз. Новейшая история показывает, что, набивая себе цену, они зачастую способствуют эскалации. Осознанно ли они делают это в каждом случае или «на автомате», – отдельный, весьма интересный вопрос.
Главный противник «Грузинской мечты» – «Нацдвижение» – в последние месяцы не выглядит сверхрадикальным. Партия Саакашвили будто бы стала осторожнее после ряда фальстартов (акции осени 2021-го, попытки расширить кампанию по освобождению лидера в первой половине 2022-го), и куда более непримиримыми сегодня кажутся малые объединения и отдельные лидеры.
Сначала Георгий Вашадзе («Стратегия Агмашенебели») 14 июля от имени всей оппозиции анонсировал массовые протестные выступления в сентябре. Затем 11 августа Зураб Джапаридзе («Гирчи – больше свободы») распространил видеообращение, в котором заявил: «Неповиновение, протест, саботаж, парализация – с сентября я и мои друзья собираемся уделить этому бóльшую часть нашего времени». 17 августа в эфире ТВ «Формула» он подчеркнул: «Мы готовы пойти на многое, в том числе и на захват зданий». О наиболее сильных потенциальных партнерах он сказал: «Не знаю, что сделают «Нацдвижение» и «Лело», но это не является сугубо партийным делом», и выразил уверенность, что его требование о назначении внеочередных выборов поддержат сторонники разных партий. Джапаридзе также заявил, что у него нет «расписанного на несколько месяцев плана», и отметил, что «процесс необязательно должен управляться из одного центра». Комментируя его слова, лидер еще одной небольшой организации «Закон и справедливость» Тако Чарквиани, которая постоянно призывает противников правительства к решительным действиям, сказала 25 августа в эфире ТВ «Имеди»: «Что касается саботажа Зураба Джапаридзе, я вообще ничего не поняла, поскольку партизанские войны не анонсируют заранее. Я заметила глубокий сон [в стане оппозиции] и выразила неудовольствие».
В контексте политических технологий последних десятилетий заявления Джапаридзе выглядят необычно. Протесты в ходе «цветных революций» или каких-то отдельных акций подразумевают действия в рамках закона или «на грани». Его нарушают (и то с оговорками) лишь в кульминационной точке, постоянно обвиняя силовиков в том, что закон попирают они сами – тому есть множество примеров в истории «Революции роз», украинских «майданов» и похожих событий в других странах. В данном же случае о намерении нарушить закон (ст. 318 Уголовного кодекса – «Саботаж») недвусмысленно объявлено заранее, причем к видеообращению Джапаридзе был приложен линк – «желающим присоединиться» предлагалось перейти по нему и зарегистрироваться с обязательным указанием имени, фамилии и телефона. Даже в демократических странах люди, выразившие готовность совершить или поддержать акт саботажа, могут привлечь внимание правоохранительных органов, а обслуживающая интересы олигархии грузинская Госбезопасность, вероятно, мечтает получить подобный повод для наблюдения за неблагонадежными, часть которых, согласно заявлению Джапаридзе от 17 августа, переписывается с ним, обсуждая формы протеста.
У термина «саботаж» интересная история: в 90-х власти обычно использовали его в прямом смысле, например, описывая действия энергетиков, поддерживавших свергнутого президента Гамсахурдия, но позже он начал превращаться в метафору. В 2012-2014 гг. представители «Грузинской мечты» часто говорили, что верные прежней власти госслужащие саботируют их решения. Когда такие оправдания изрядно надоели населению, Михаил Саакашвили решил использовать их против «Мечты», но сам попал впросак. Утром 27 июня 2013-го, когда в Тбилиси проводилось мероприятие Североатлантического совета, правоохранительными органами были задержаны 23 чиновника столичной мэрии и сакребуло (известное дело Фонда развития Тбилиси). Их тут же выпустили, скорее всего, во избежание скандала, но некоторых вновь задержали поздно вечером, когда представители НАТО покинули Грузию. По словам Саакашвили, один из грузинских министров, извиняясь перед гостями, связал масштабные задержания с «саботажем внешних сил», а присутствовавший там «натовский дипломат высокого ранга» якобы назвал саботаж «советским словом» и сказал Саакашвили, что его «упоминали в Советском Союзе; это не термин демократического мира». Есть два варианта: либо тот дипломат был некомпетентен, либо Саакашвили лгал, поскольку саботаж и наказание за него упоминается в законах демократических стран, в том числе и США (см. U.S. Code: Title 18, Ch. 105 – Sabotage). Сам Саакашвили ранее неоднократно использовал «советское слово»: «В какой-то момент издательства устроили саботаж» (выступление в Вазиани 16.05.11), «Некоторые мешали нам работать – они попытались организовать забастовки и саботаж» (выступление в Рустави 21.01.12). А до того, 28 апреля 2006-го он собственноручно подписал поправки к ст. 318 УК (Саботаж). Она предусматривает суровые наказания за «воспрепятствование нормальному функционированию государственных или иных предприятий, учреждений, организаций или служб в целях ослабления Грузии… повреждение, выведение из строя или уничтожение предприятий, средств транспорта, связи…» и т. д. – в зависимости от характера преступления можно получить от 2 до 4, от 5 до 10 лет и даже бессрочное лишение свободы. Из того, что политики часто упоминали саботаж ради красного словца, размывая юридическую составляющую, вовсе не следует, что Госбезопасность всегда будет вести себя так же.
Радикальные реплики мало кого удивляют в Грузии. «Разговоры о какой-либо демократии в условиях режима Саакашвили закончились после этих выборов. Я не видел в Грузии смены власти путем выборов. В такой ситуации выход – восстание», – сказал в июне 2010-го на «Радио Палитра» режиссер Гога Хаиндрава после встречи оппозиционеров в Мюнхене (в ней участвовали Леван Гачечиладзе, Ираклий Окруашвили, Зураб Ногаидели, Эроси Кицмаришвили – как же причудливо тасовалась тогда колода). С тех пор были сделаны десятки, если не сотни похожих заявлений – иногда с оговоркой «мирное восстание», иногда без нее. Их, в принципе, могли подогнать под статью о «призывах к насильственному», но и прежние, и нынешние власти обычно понимали, что сажать за подобные реплики себе дороже. Какие-то последствия иногда имели место, например, весной этого года противника «Грузинской мечты» Зуку Бердзенишвили вызвали в СГБ после поста в Facebook, где он написал, что день и ночь думает о том, как «перевернуть» власть. Но в целом правящие группировки предпочитают привязывать уголовные статьи к действиям, а не к словам. А иногда, исходя из тактических интересов, могут согласиться и с очевидным нарушением закона, и это касается не только спорных моментов непосредственно перед разгоном уличной акции или отказом от него.
26 мая 2009 года, после масштабного митинга противников Саакашвили на стадионе им. Бориса Пайчадзе лидеры оппозиции повели его участников к кафедральному собору св. Троицы, надеясь, что Илия II сделает выгодное для них заявление. Он сказал не совсем то, чего они ожидали, и позже на проспекте Руставели некоторые активисты, разочарованные тем, что полуторамесячный протестный марафон не принес результатов, потребовали решительных действий. Часть из них рвалась к зданию телевидения (ОВГ), которое хорошо охранялось. В толпе раздавались призывы к восстанию, и нельзя утверждать, что ее распаляли только полицейские провокаторы. Леван Гачечиладзе тогда заявил: «Оппозиция не подпишется под гражданским кровопролитием», и вскоре лидеры повели часть митингующих к центральному вокзалу, где они примерно на три часа перекрыли железнодорожное движение. Это было очевидным нарушением 9-й статьи закона «О собраниях и манифестациях» (см. комментарий Ассоциации молодых юристов), но показалось всем политикам меньшим злом. «Это решение спасло Грузию от кровопролития, – сказала тогда Нино Бурджанадзе: Молодые люди подходили и говорили нам: «Мы пойдем к телевидению». Если бы они с нашего согласия направились туда, погибло бы как минимум 100 человек» («Сакартвелос республика» 29.05.09). Симпатизировавший властям политолог Андро Барнов (позже замминистра обороны, затем глава администрации Саакашвили) хоть и назвал в интервью «24 саати» (28.05.09) решение оппозиции «истеричным», неожиданно для многих заявил: «Несмотря на то, что Давид Гамкрелидзе повел людей к вокзалу, думаю, с его стороны это был шаг, сделанный с большой ответственностью для разрядки ситуации, а не для того, чтобы произошло пикетирование железной дороги».
Ультиматумы предыдущих дней и ожидание скорых перемен способствовали накоплению протестной энергии. Возможно, ее извержение с непредсказуемым развитием ситуации пугало и власти, и оппозицию, и других пользователей «индустрии противостояния» куда больше, чем опостылевший, но привычный позиционный тупик, и поэтому был организован контролируемый выброс энергии с демонстративным нарушением закона, который запрещает митинговать на вокзалах и блокировать железнодорожное движение. Это не привело к заметным политическим последствиям (разве что к угасанию протеста), но рядовые оппозиционеры хотели «сделать хоть что-то» и получили такую возможность, строго ограниченную во времени и пространстве.
В 2020-22 годах пресловутая энергия радикально настроенных граждан накапливалась схожим образом: ультиматумы, завышенные ожидания и нулевой результат выступлений. В финале акции 3 июля митингующие также (не столь настойчиво, как в 2009-м, но все же) требовали у организаторов представить некий «план», сделать «хоть что-то», и предложение переместиться к администрации правительства их явно не вдохновило (о чем свидетельствует опубликованное 8 июля заявление движения «Сирцхвилиа» о вероятных причинах их разочарования). Эта энергия, как и весной 2009-го, в нестабильной обстановке, усугубленной войной в Украине, может превратиться в огнеопасный неучтенный фактор и принести проблемы не только власти, но в определенных условиях и оппозиции (как произошло бы в случае импровизированного и, возможно, специально спровоцированного штурма телевидения 26 мая 2009 года). Тут на авансцену выступил Зураб Джапаридзе и заговорил о действиях, упомянутых в 318-й статье УК и, вероятно, еще в нескольких статьях. К чему они приведут, если не будут согласованы с другими оппозиционными партиями и вписаны в некий стратегический план, которого, судя по словам лидера «Гирчи – больше свободы», не существует? К контролируемому выбросу энергии, как в 2009-м, или к чему-то большему?
Скоро мы узнаем, насколько серьезны намерения сторон. Шеллинг писал: «Если угроза сделана, но не оказала воздействия, то до ее исполнения существует вторая стадия, на которой обе стороны заинтересованы в аннулировании обязательств». В такой момент «ее исполнение мотивировано лишь принятым ранее обязательством исполнить эту угрозу. Эта ситуация аналогична безвыходному положению в обычных переговорах, патовой ситуации, возникающей из-за принятия сторонами обязательств неизменно придерживаться несовместимых позиций или из-за ошибки одной из сторон, загнавшей себя в позицию, которую ни в коем случае не примет другая сторона» (как произошло в 2009-м после ультиматумов, предусматривавших безоговорочную капитуляцию властей). «Если появляется возможность аннулирования обязательства, в ней заинтересованы обе стороны. Их интересы различаются в том, каким образом ликвидировать это обязательство, так как различные способы аннулирования ведут к различным результатам» (в том числе и последствиям для репутации). Если этого не произойдет, Зурабу Джапаридзе, возможно, придется перейти к действиям. Мяч теперь на его стороне.
Его заявление могло быть рождено и искренней верой в успех, и состязанием «малых партий» в радикализме, повышающем стоимость их акций в глазах целевой аудитории (парламентские «малые партии» точно так же состязаются в «конструктивности» – у них своя ниша), и «хитрым планом», который на самом деле у него есть. Но не исключено, что и правящей партии выгодно «дать им сжечь пару машин» (дальше-то что?), поскольку это облегчит и ей, и другим заинтересованным силам пребывание в позиционном тупике. И он, вероятно, будет воспроизводиться раз за разом, так как наиболее точно отображает противоречия и патологии современного грузинского общества и удерживает его в состоянии парадоксального равновесия. Нельзя преодолеть раскритикованную Еврокомиссией поляризацию, усугубляя противостояние, даже если оно приведет к разрушению (а если точнее – к обновлению вывески) одной или обеих нынешних «партий-полюсов». Для этого понадобится консолидация избирателей вокруг позитивных программ демократического и экономического развития. Впрочем, последнее утверждение, скорее всего, покажется большинству грузин сказкой Шахерезады или бредом пациента, улизнувшего в свое время от легендарного Авлипия Зурабашвили. Им очень трудно представить политику, да и саму жизнь без тотального, беспрерывного противостояния, пожирающего ресурсы нации и ее коллективный разум, но не доходы и карьерные успехи ее отдельных представителей.
Мнения, высказанные в рубриках «Позиция» и «Блоги», передают взгляды авторов и не обязательно отражают позицию редакции