Любая ссора может закончиться дракой, но не у каждой есть политический, социологический и антропологический подтекст. Инцидент, который произошел в одной из тбилисских аптек, позволяет рассмотреть их и даже сделать определенные выводы о состоянии общества.
Что же случилось 2 января на улице Палиашвили в аптеке компании «Аверси»? (Этот день, «Бедоба», считается судьбоносным – как проведешь его, так пройдет и весь год). 3 января член движения «Аи иа» Вато Шакаришвили написал в Facebook, что бывшему главе МВД (в 2004-12 гг.) Вано Мерабишвили «досталось», и он «бежал, как последняя крыса». 4 января бизнесмен Георгий (Гигиша) Шарашидзе подтвердил телекомпании «Рустави 2», что вступил в конфликт с Мерабишвили и выразил готовность ответить на вопросы полицейских. СМИ с самого начала отмечали, что Шарашидзе является зятем известного шоумена Георгия Гачечиладзе (Уцноби), основателя движения «Аи иа» и последовательного противника прежних властей. Вскоре стало ясно, что в распространении информации об инциденте заинтересована именно сторона Шарашидзе, а Мерабишвили не спешит обращаться к полицейским и журналистам. 5 января появились сообщения о начале расследования; в тот же день Шарашидзе дал показания. По словам адвоката Гелы Николаишвили, заговорив с Мерабишвили, его клиент сказал, что он друг Буты Робакидзе (то, что они дружили с детства, – известный факт, на днях об этом написала в Facebook и мать Робакидзе, Ия Метревели). Полицейские убили Амирана (Буту) Робакидзе 23 ноября 2004 года и затем подбросили оружие, чтобы показать, что он и его спутники были вооружены. После смены власти по этому делу осудили нескольких силовиков; некоторые из них признали себя виновными и дали показания против других. По версии адвоката, Шарашидзе интересовало, как прореагирует бывший министр, почувствует ли «человеческое раскаяние», и он вышел из себя, когда тот пренебрежительно ответил: «Какое время говорить о Буте Робакидзе». Судя по комментариям Николаишвили и его клиента, получив пару ударов, Мерабишвили побежал, а Шарашидзе не преградил ему путь, но дал пинка и осыпал бранью. По мнению адвоката, если бывший генсек «Нацдвижения» не заявит, что испытал физическую боль, то не будет и признаков уголовного преступления (ст. 126 УК – «Насилие»).
Читайте также 14 лет спустя: приговор по делу Буты РобакидзеРассматривая этот инцидент, стоит углубиться в предысторию. 6 мая 2009 года Георгий Гачечиладзе, который был одним из лидеров оппозиции, привел митингующих к Главному управлению полиции, чтобы потребовать освобождения активистов, задержанных днем ранее. После того, как он перелез через забор, полицейские избили его до потери сознания (в 2013 году бывший полицейский Эрекле Гришкашвили детально описал это событие в беседе с IPN). В тот же день сотрудники МВД применили нелетальные пули и, целясь в головы, нанесли серьезный урон некоторым политикам. Брату Георгия Гачечиладзе, Левану, сильно досталось в ходе разгона акции 7 ноября 2007-го (в тот же день едва не убили Кобу Давиташвили; год назад по этому делу был заочно осужден бывший генпрокурор Зураб Адеишвили). Оппозиционеры полагали, что целенаправленное избиение их лидеров санкционировали первые лица государства, в том числе и Вано Мерабишвили. Это мнение укрепилось в конце 2008-го, когда омбудсмен Созар Субари заявил, что 4 ноября 2007 года в МВД прошло совещание руководителей силовых ведомств, на котором Мерабишвили представил план избиения митингующих и якобы сказал: «В Грузии избитый человек становится «чмырем» и тотчас теряет влияние». Депутаты «Нацдвижения» требовали, чтобы Субари назвал источник информации, но тот ответил, что предъявит доказательства лишь следственной комиссии парламента (а она так и не была создана). Вне зависимости от того, говорил правду Субари или нет, его заявление вызвало большой резонанс. Множество граждан убеждено, что Мерабишвили действительно произнес эту фразу – на минувшей неделе противники «Нацдвижения» активно цитировали ее в соцсетях, поскольку увидели в «аптечном инциденте» своеобразный бумеранг судьбы.
Действительно ли избитый человек считается в Грузии опозоренным? Если с ним расправились силовики, но не сумели сломить, его авторитет обычно не падает, а, наоборот, растет. Но если его бьет кто-то другой, не облеченный властью, ситуация усложняется и на первый план выходят суждения окружающих. В знаменитой книге «Хризантема и меч» (1946) антрополог Рут Бенедикт писала о «культуре стыда» и «культуре вины», выделяя основные способы контроля общества над своими членами. Эта книга несет на себе отпечаток военного времени, иногда кажется комментаторам немного высокомерной по отношению к японцам и дает им повод подчеркнуть, что в беспримесном виде «shame culture» и «guilt culture» не существуют. Тем не менее, изучая различные общества, можно заметить, что в одних случаях люди пытаются оценить свое поведение, ориентируясь преимущественно на оценки окружающих, а в других – на голос совести. Первый подход считается характерным для восточных, а второй – для западных обществ, впрочем, в древней Греции, которая является колыбелью западной цивилизации, как позже в Японии, сформировалось эталонное «общество стыда». Грузины соприкасались с агональным, состязательным духом эллинской культуры, подвергались сильному влиянию восточных соседей и в то же время восприняли христианство, придающее ключевое значение индивидуальному греху и раскаянию. В определенном смысле стыд традиционно был инструментом воздействия светских властей, а вина – духовных. Столкновение и взаимопроникновение стыда и вины прослеживается в дилеммах вроде «Украсть или смириться с понижением статуса беднеющей семьи?» и в некоторых фильмах – хорошим примером является «Покаяние» Тенгиза Абуладзе, хотя эта лента нравится не всем грузинам, и они часто воспринимают ее лишь в политическом контексте.
Цитата из книги Рут Бенедикт: «Настоящие культуры стыда, в отличие от настоящих культур вины, полагаются на внешние санкции за хорошее поведение, а не на внутреннее признание в грехе. Стыд – это реакция на критику других людей. Человек стыдится или из-за того, что его откровенно осмеяли и отвергли, или из-за того, что он дал повод себя осмеять. И в том и в другом случаях это мощная санкционирующая сила. Но она требует присутствия публики или, по крайней мере, воображаемого присутствия ее. Вина же этого не требует».
История грузинской политики содержит множество прямых апелляций к стыду, начиная со старой песни того же Уцноби «Сирцхвилиа» («Стыдно») с текстом «Стыдно, все постыдно, когда в стране голод…» и кончая одноименной организацией, которая проводит антиправительственные митинги в последние годы. Критика внешней политики вот уже тридцать лет выстраивается на основе постулата «Действия властей позорят грузин в глазах внимательно наблюдающего за ними мира» – иногда это делается грубо и неэффективно, иногда мастерски. Во внутренней политике происходит то же самое. К примеру, на минувшей неделе мать Михаила Саакашвили Гиули Аласания ответила на обвинения председателя Палаты культуры Давида Окиташвили, который сказал, что она завладела «теми земельными участками Технического университета, где должны были построить жилые помещения для студентов». Аласания заявила: «Дато Окиташвили – бессовестный человек. Я помню, как он приходил ко мне и подлизывался. Как он ведет себя сейчас? Как ему не стыдно?! Большой стыд для нас, что такие люди еще живут в стране» (IPN). В коротком тексте присутствует не только стандартное для общественно-политической жизни Грузии переключение внимания аудитории с обвинений на личность обвинителя, но и троекратная (!) апелляция к стыду и совести. Это типичный пример; каждый желающий может просмотреть сегодняшнюю прессу и подсчитать слова «стыдно», «постыдно», «должны стыдиться» и т. п. в интервью политиков, а затем вернуться к типологии отечественной драки.
Избитый человек обычно чувствует себя опозоренным; мучительный страх перед потерей лица неоднократно подталкивал молодых людей к применению холодного оружия против оппонентов, превосходивших их физически. Другие организовывали контр-избиения, бесконечные разборки и интриги, которые также приводили к увечьям и жертвам. Каждый вел себя так, будто на него смотрели миллионы сограждан, готовых вынести осуждающий вердикт. Разумеется, по сравнению с феодальной или советской эпохой ситуация изменилась, часть конфликтов разрешается в правовом поле, а иным не придают былого значения, но не умеющего или, по крайней мере, не пытающегося постоять за себя мужчину многие по-прежнему считает жалким, не заслуживающим уважения, выпадающим из социума. Возможно, именно поэтому сторона Шарашидзе упирала на то, что Мерабишвили бежал и получил финальный пинок.
Похожие инциденты случались ранее неоднократно. Некоторые из них широко обсуждались: например, в 2014 году, когда Ношреван Наморадзе избил Давида Кодуа и заявил полицейским, что в период правления Саакашвили братья Кодуа (Эрекле Кодуа тогда возглавлял Специальный оперативный департамент МВД) устроили дело так, чтобы ему подбросили наркотики, арестовали и выпустили на свободу лишь после того, как он отказался в их пользу от доли в компании «Тифлис Девелопмент» и выплатил полмиллиона лари. О другие инцидентах, таких как избиение бывшего директора тюрьмы (руставского учреждения №17) Лаши Брегадзе, говорили меньше, но симпатии противников Саакашвили в любом случае были на стороне атакующих, и они критиковали «Грузинскую мечту» за излишне лояльное, по их мнению, отношение к представителям прежних властей. Сам Мерабишвили 12 мая 2013-го едва не стал участником столкновения в ресторане La Truffe, где несколько лидеров «Нацдвижения» получили серьезные повреждения, несмотря на то, что превосходили противников числом (те с удовольствием подчеркивали это обстоятельство). Мерабишвили должен был помнить, что после того инцидента обвинение в хулиганстве предъявили нынешнему председателю «Нацдвижения» Нике Мелия – т. е. представителю стороны, которая рассматривала себя как потерпевшую. Не исключено, что это повлияло и на его реакцию в ходе «аптечного инцидента».
Читайте также Хроники грузинской вендеттыПротивники «Нацдвижения», как правило, считают все подобные столкновения спонтанными, а сторонники и, возможно, сам Мерабишвили, – заранее спланированными. Это важно учесть, анализируя рассказ Гелы Николаишвили. Пренебрежительное упоминание Робакидзе вело к эскалации неизбежно и незамедлительно, а хотя бы формально выраженное сожаление снижало ее вероятность. Когда полицейские убили Робакидзе, Вано Мерабишвили еще не возглавлял МВД, и, хотя многое для сокрытия истины было сделано уже при нем, его имя связывают прежде всего со смертью Сандро Гиргвлиани (в компанию, которая вступила с ним в конфликт, входили не только его подчиненные, но и супруга). Мерабишвили признали виновным в фальсификации доказательств и тайной поддержке обвиняемых в рамках этого дела (а также в присвоении и растрате бюджетных средств и подкупе избирателей, в превышении служебных полномочий при разгоне митинга 26 мая 2011 года, в организации избиения депутата Валерия Гелашвили и в том, что вместе с Зурабом Адеишвили он принудил владельцев одного из винных заводов подарить его государству). В связи с делом Робакидзе его реакция, в принципе, могла быть и иной. Однако, если Мерабишвили считал, что реплика Шарашидзе являлась частью спланированной провокации, он, возможно, предпочел бы, чтобы эскалация была быстрой и произошла перед камерами наблюдения (у выхода из аптеки). Таким образом, если Николаишвили говорит правду, то пренебрежительная фраза могла свидетельствовать как о эмоциональном срыве, так и о желании изменить драматургию предполагаемой провокации в самом начале, до стадии «постой, куда бежишь», «отойдем в сторонку» и т. д., грозящей более неприятными и непредсказуемыми последствиями. Вообще, в рамках традиционных понятий, есть места и ситуации, где выяснять отношения не принято (в церкви, в больнице, во время похорон или прогулки с детьми и т. д.). Аптеки находятся на границе «нейтральной зоны», поскольку вспыхнувший там конфликт может быть интерпретирован, например, так – «Когда больной А пришел за лекарством (сентиментальный вариант – за лекарством для больной матери), Б набросился на него». Но, несмотря на это, там все же иногда начинались напряженные диалоги, завершавшиеся предложением «выйти поговорить». За нежеланием обсуждать инцидент в последующие дни может скрываться та же «двухходовая логика», которой фигурант нередко руководствовался будучи министром: если бы он показал полиции и СМИ, что принял произошедшее близко к сердцу, а через несколько дней с Шарашидзе внезапно случилось бы что-то нехорошее, то… Впрочем, подобные предположения ведут к конспирологии, возможно, Мерабишвили просто решил, что проявление внимания к инциденту консолидирует ненавидящих его граждан и, следовательно, является невыгодным.
Опасался ли он серьезной провокации? Чтобы ответить на этот вопрос, стоит задать еще один: «Почему проправительственные каналы вцепились в аптечный инцидент и несколько дней подряд описывали его в деталях?» Может показаться, что ответ лежит на поверхности, поскольку многие противники «Нацдвижения» одобрили демонстративное унижение человека, которого Михаил Саакашвили называл «хребтом» (распространенный вариант перевода – «позвоночником») прежней власти. В последние недели их раздражали слухи о том, что Саакашвили собираются освободить, и правительству было выгодно переключить их внимание на этот эпизод. Но есть и другие, менее заметные аспекты. Информация об инциденте вызвала всплеск негативных чувств по отношению к Мерабишвили в рядах его противников, но она же вызвала сочувствие сторонников. А это немаловажно в контексте конфликта внутри «Нацдвижения». Некоторые комментаторы пишут, что «крыло» Кезерашвили-Мерабишвили атакует позиции нынешнего председателя Ники Мелия и клана Ахалая, но это некорректная формулировка, поскольку два бывших министра являются лишь ситуативными союзниками. Группа Мерабишвили в партии и за ее пределами – автономна.
Когда в феврале 2020-го Мерабишвили выходил из тюрьмы, Саакашвили посоветовал ему взять паузу перед возвращением в политику, а представители оппозиции (кто прямо, кто обиняками) наперебой заявляли, что не собираются сотрудничать с ним. Лидер Лейбористской партии Шалва Нателашвили назвал фактор, мешающий сближению, «определенным тяжким грузом в прошлом»; эксперты много писали о негативном отношении к бывшему главе МВД из-за дела Гиргвлиани, разгона митингов и жестокости полицейских. Затем Мерабишвили исчез с авансцены; изредка его имя всплывало в публикациях о закулисной политике, основанных на непроверяемой информации. В сентябре 2022-го он вместе с российскими оппозиционерами появился на «Конгрессе свободной России» в Вильнюсе, чем весьма удивил тех грузинских комментаторов, которые заметили этот факт.
Читайте также Машина времени имени Вано МерабишвилиЧасть «националов» подозревала, что Мерабишвили играет в какую-то свою, не вполне лояльную по отношению к Саакашвили и его партии игру. Распространению сомнений, вероятно, способствовали братья Ахалая, с которыми он конфликтовал в 2012-м, что стало одной из причин поражения «Нацдвижения» на выборах. Основатель «Грузинской мечты» Бидзина Иванишвили целенаправленно раздувал подозрения и, вопреки позиции большинства соратников, хвалил Мерабишвили в своих посланиях, называл его хорошим менеджером и т. п. Когда в 2013-м бывший глава МВД очутился за решеткой, разговоры о его сотрудничестве с Иванишвили стихли, но в последнее время вновь возобновились – не исключено, что слухи распространяют те же люди, что и 10 лет назад. Тея Тутберидзе, соучредитель движения «Кмара», которое находилось в центре внимания в период «Революции роз», заявила на днях в эфире Georgian Times TV, что перед выборами 2012-го Мерабишвили «управляли российские спецслужбы или как минимум они использовали то, что он делал в Грузии». Параллельно правительственные каналы раскручивали «аптечный инцидент», и значительная часть сторонников «Нацдвижения» могла воспринять его как нападение властей на реального противника. Это важный нюанс – проправительственная пропаганда актуализировала фактор Мерабишвили не только для его врагов, но и для друзей в ситуации, когда ее целью является не содействие победе Мелия или Хабеишвили (точнее – действующих за кулисами Кезерашвили, Мерабишвили, Ахалая и др.) на выборах председателя «Нацдвижения», а продолжение и углубление конфликта, губящего эту партию. Его своеобразной визуализацией стали крайне малочисленные акции 4 января, проведенные лидерами раздельно (!) в тот момент, когда рядовые сторонники и зарубежные партнеры Саакашвили призывали их сплотиться. Для того чтобы конфликт продолжался, необходимо поддерживать баланс между его участниками, чем власти, собственно, и занимаются, швыряя информационные гирьки то на одну, то на другую чашу весов.
Помимо политического, стоит обратить внимание и на социологический аспект. Еще одна цитата из книги «Хризантема и меч»: «Слово «нарикин» часто переводится как «нувориш», но это неверно с точки зрения японского восприятия. В Соединенных Штатах нувориши, строго говоря, – это «новички» (newcomers); они смешны, потому что неловки и не имели времени для приобретения должного лоска. Однако этот недостаток уравновешивается добросердечностью, принесенной ими из деревенского дома; они прошли путь от погонщиков мулов до нефтяных миллионеров. Но в Японии «нарикин» – это термин, взятый из японских шахмат и означающий пешку, прошедшую в ферзи. Это пешка, ведущая себя на доске как «важная персона». У нее нет иерархического права поступать так. Предполагается, что «нарикин» приобрел свои богатства за счет обмана или эксплуатации других, и желчь, выплескиваемая против него, очень непохожа на американское отношение к «доброму парню». В своей иерархии Япония предоставила место крупному богатству и заключила с ним союз; когда же богатство достигается за пределами отведенного для этих целей пространства, японское общественное мнение выступает резко против него».
В Грузии мы сталкиваемся с идентичным явлением. В глазах представителей старой элиты и подражающих им граждан Вано Мерабишвили – едва ли не эталонный «нарикин». И дело не в том, что он явился в столицу из отдаленной провинции и внезапно «прошел в ферзи». Это приняли бы спокойно, хоть и посмеиваясь над простоватым newcomer-ом, если бы фигурант демонстрировал уважение к устоявшимся правилам и иерархиям, а не пытался разрушить их насильственным путем, сменить элиту, «избить город» (достаточно распространенное в ноябре 2007-го выражение) и т. д. Когда 8 сентября 2012 года во Дворце спорта Вано Мерабишвили сказал товарищам по партии: «Наша цель состоит в том, чтобы исчез тот класс, который хочет вернуть страну к отсутствию электричества, коррупции и существовавшей ранее нищете», многие представители высших слоев восприняли его слова не только как оскорбление, но и как прямой вызов, объявление социальной войны, которая до тех пор была замаскирована. Возможно, по той же причине часть молодых активистов «Нацдвижения» и полицейских, стартовавших примерно с той же позиции и мечтавших быстро добраться до вершин, считали Мерабишвили образцом для подражания. К слову, после драки в La Truffe «националы» утверждали, что их противники кричали: «Вам не разгуляться в Ваке!», а едва ли не в каждом третьем комментарии в соцсетях, посвященном инциденту в аптеке, говорилось, что Мерабишвили и другие высокопоставленные «националы» никогда не будут чувствовать себя в столице спокойно, «как дома», что под их ногами загорится земля и т. д.
В данном контексте пресловутый «пинок», о котором без конца твердила часть СМИ, фактически превращается в изгоняющее из общества позорящее наказание. Оно, согласно удачному определению словаря Брокгауза и Ефрона, обыкновенно состоит «в исполнении над виновным разных обрядов, долженствующих сделать его посмешищем в глазах толпы и вместе с тем причинить ему нравственное страдание сознанием позора» – это архаичное, доконвенциональное наказание, если взять за основу классификацию Мишеля Фуко в «Надзирать и наказывать». Возможно, такую же роль играет и демонстрация властями видеозаписей о поведении Саакашвили в тюрьме и клинике, каждый эпизод которых лоялистская аудитория, как правило, встречает хохотом в соцсетях. Пребывание за решеткой в рамках санкционированного судом наказания, вероятно, становится в ее восприятии второстепенным по сравнению с позорящим наказанием, осуществляемым «обществом стыда», которое высмеивает «нарикина» и пинком изгоняет его вон, превращая новоиспеченного ферзя обратно в пешку. В данном случае отрицательное отношение к его неприглядным поступкам тесно переплетается с социальными и культурными стереотипами, а единственным способом приостановить действо считается вышеупомянутое «человеческое раскаяние», причем скорее продемонстрированное публике, чем меняющее фигуранта изнутри.
С формальной точки зрения, Грузия – правовое демократическое государство, но взгляды и поведенческие паттерны ее жителей обычно формируются под воздействием «магнитных полюсов» вины и стыда, выстроенных вокруг них запутанных мировоззренческих систем, которые оказывают чуть ли не тоталитарное давление на умы. Оно проявляется даже тогда, когда нам кажется, что тот или иной человек никогда не стыдится и не раскаивается. Этот порядок вещей нельзя моментально «отменить» радикальным политическим решением – его медленная трансформация в других странах растягивалась на десятилетия и даже века. Наверное, со временем все изменится, но мы все равно будем постоянно размышлять о вине и стыде, разбираясь в своих мыслях и чувствах после каждого инцидента, даже если на первых порах он покажется таким же незначительным, как встреча двух граждан в аптеке на улице Палиашвили.
Мнения, высказанные в рубриках «Позиция» и «Блоги», передают взгляды авторов и не обязательно отражают позицию редакции