В каких сетях запуталась Грузия?

– Необходимо отстранить «Грузинскую мечту» от власти!

– А ты уверен, что у власти находится именно она?

Обмен репликами не превратился в интересную дискуссию, словно гусеница в бабочку, и вскоре угас в суете праздничного застолья. Грузинские эксперты часто видят за фасадами политических партий очертания других, куда более действенных структур, однако обычно не описывают их детально из-за недостатка информации или опасений увязнуть в конспирологии и бесконечном, безысходном поиске следов иностранных спецслужб. Конечно, житейский опыт постоянно подсказывает, что главное в этой стране – связи, но их, как правило, рассматривают по отдельности, а не в совокупности, пренебрегая научными методами.

Генри Хейл, профессор международных отношений Университета Джорджа Вашингтона, опубликовал в 2014 году весьма ценную книгу: «Патрональная политика: динамика режимов Евразии в сравнительной перспективе». Одной из причин ее создания стало давно подмеченное исследователями противоречие: используя актуальный в условиях западных демократий язык для описания посткоммунистических режимов, можно существенно исказить реальную картину. Хейл увидел ключевое различие в том, что каркас этих государств создают не деперсонализированные институты, а патрональные сети, основой которых являются личные отношения между людьми. Венгерские авторы Мадлович и Мадьяр, развившие идеи Хейла в нескольких статьях и книге «Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура», писали: «В результате разделения сфер социального действия в западных странах общественные отношения не только в рассматриваемых категориях, но и в целом в политико-экономической сфере развиваются в абсолютно формализованном и обезличенном ключе. В таких системах верна аксиома о наличии политической сферы и принципиальной важности ее отделения от двух других. Однако там, где отделение социальных действий присутствует рудиментарно или вовсе отсутствует, вместо формализованных безличных структур обычно доминируют неформальные отношения. Эти патронально-клиентарные отношения строятся по принципу подобострастного подчинения и складываются в патрональные сети». Далее следует еще один примечательный отрывок: «Если происходит слияние социальных сфер, человек, который выглядит как политик, например, официальный премьер-министр страны, не ограничивается только политическим действием, но, вероятнее всего, принимает участие и в экономической, и общинной деятельности, потому что он является патроном, находящимся на высшей позиции в структуре патронально-клиентарных отношений. Таким же образом, слово «партия» отсылает нас к организации с политическими целями, которая действует в определенной политической сфере, а не к организации, возникшей в результате слияния сфер действия, в которой на самом деле не принимается никаких политических решений и которая используется как фасад для прикрытия неформальной патрональной сети».

В Грузии этот термин встречается редко – гораздо чаще упоминают «феодальную систему», «неофеодализм» и т. п. С одной стороны, отношения феодала с вассалами, родичами и монархом более близки и понятны грузинским авторам, чем связь патрона с клиентом в древнем Риме. Однако красочная метафора мешает разглядеть существенные различия: неформальные связи при феодализме были прикованы к формальным, легитимизированным Церковью иерархиям, а взаимные обязательства в их рамках цементировались законами и обычаями. Впрочем, слово «патрон» все же присутствует в общественно-политической жизни и употребляется в общении (но не в публицистике) чаще, чем «феодал». К примеру, во фразе «Хороший мальчик, но у него нет патрона», которую то и дело используют, пристраивая на работу не обремененных связями молодых людей (по сути – это завуалированная просьба о политическом усыновлении), оно ближе к изначальному, античному смыслу, чем к значению «владелец», «хозяин» и сопутствующим феодально-крепостническим ассоциациям. Если потенциальный патрон – обычно после испытательного срока в дочерних бизнес-структурах – решит интегрировать условного «мальчика» в свою, пусть даже скромную сеть, между ними возникнет устойчивая связь, благодаря которой лояльность и готовность выполнять указания будет постоянно обмениваться на доступ к выгоде в той или иной форме (деньги, привилегии, регалии, популярность и т. д.). Именно такие отношения создавали фундамент государств древности, и они по сей день присутствуют повсюду, в том числе и в развитых странах, но там, в отличие от посткоммунистического пространства, они не доминируют над формально демократическими институтами и не засасывают, подобно водовороту, всю власть в стране.

Кем, собственно говоря, является премьер-министр Ираклий Гарибашвили? Судя по Конституции, он возглавляет высший орган исполнительной власти; в его руках сконцентрированы огромные полномочия. Но, по мнению оппонентов, он лишь марионетка олигарха Бидзины Иванишвили, примитивный ретранслятор его указаний. Часть из них считает, что нет никакого смысла добиваться его отставки (это требование выдвигалось несколько раз без реальных шансов на успех), поскольку на его место Иванишвили поставит «другого такого же», вероятно, более умного и хитрого. Взглянув с другой стороны, можно обнаружить, что Гарибашвили с «кахетинским кланом» формируют часть патрональной сети Иванишвили. Когда он стал премьер-министром в первый раз (в 2013-15 гг.) и пресловутый клан, войдя во вкус, начал «путать берега», создавая угрозу стабильности всей системы, Иванишвили частично изолировал его. Гарибашвили ушел в отставку, и ему пришлось приложить усилия, чтобы восстановить доверие патрона перед тем, как тот вернул его в кресло премьера в 2021-м. Влияние Гарибашвили нельзя связывать исключительно с «кахетинским кланом» - работая в бизнес-структурах «Карту», а затем в правительстве, он оброс клиентами, и многие из них связываются с ним в обход его тестя, Тамаза Тамазашвили, совокупность служебных, родственных и дружеских связей которого в свое время создала одну из несущих опор «клана». Изучая даже эту, относительно небольшую часть патрональной сети Иванишвили, можно запросто запутаться в связях и отношениях, неправильно оценить влияние отдельных фигур, тем более что картина постоянно меняется, словно позиция на шахматной доске. Но работать с этим скользким материалом все равно необходимо, поскольку именно неформальные иерархии формируют реальность грузинской политики.

Описание партии как фасада может сформировать ложное впечатление о ней как о чем-то совершенно бутафорском, притом что она играет важную вспомогательную роль. Политсовет «Грузинской мечты» является ключевой координационной площадкой, на ее структуры (наряду с аппаратом парламента) опираются «подсети» т. н. комсомольцев (Кобахидзе, Мдинарадзе и др.). Партия выглядела весьма анемичной в 2016-18 годах, когда ее председателем и премьер-министром был Георгий Квирикашвили и «вопросы решались» обычно в недрах исполнительных структур. Затем в председательское кресло вернулся Иванишвили, и шестеренки закрутились бодрее. Но тем не менее партия – структура более низкого уровня, чем «Сеть», а родственники, влияющие на принятие решений, сотрудники компаний Иванишвили (формально они принадлежат уже не ему), прикормленные деятели культуры и др. зачастую имеют к ней лишь опосредованное отношение. Ее можно рассматривать как средство маскировки или как инструмент упорядочивания связей между частью клиентов Иванишвили, но от этого она, в любом случае, не наполнится тем смыслом, который вкладывает в слово «партия» язык либеральной демократии. Существует некий молчаливый консенсус, что в транзитный период данный термин, как и множество других – например, «независимая судебная власть», – будет употребляться условно, с некими внутренними оговорками и прилагательными вроде «переходный», «гибридный» и т. д. Возможно, беды посткоммунистических стран и вся шизофрения их жизни проистекают из несоответствия языка описания сущности объекта. В нем есть что-то от фильма ужасов, в котором под личиной людей прячутся злобные демоны (инопланетяне, вампиры и пр.), и главный герой, обращая внимания на очевидные странности, все же продолжает считать их обычными гражданами вплоть до того момента, когда они бросаются на него. Можно продолжать описывать борьбу полукриминальных группировок, едва ли не мафиозных семей, как схватку свободолюбцев и реакционеров, правых и левых, либералов и консерваторов, и успешно лгать самим себе, но лучше вернуться в реальность: продвижение к демократии заблокировано, режим стабилен и причины этого неясны.

«Грузинская мечта», по сути, является пристройкой к патрональной сети Иванишвили, которая сформировалась задолго до основания партии, обеспечила устойчивость новообразованной структуры и ее победу на парламентских выборах 2012 года. А главная причина неудачи предыдущей оппозиционной коалиции в 2008-10 годах, возможно, заключалась в том, что она утратила связь с патрональной сетью неожиданно умершего олигарха Бадри Патаркацишвили, которую он развивал в Грузии ударными темпами после возвращения из Москвы, несмотря на то, что связи между патроном и клиентами в идеале должны устояться, пройти испытание временем. Позже Иванишвили интегрировал отдельные элементы его распавшейся сети в свою, словно программист, вставляющий куски чужого кода в собственную программу.

В новейшей истории Грузии есть поучительный пример – в 1985 году Эдуард Шеварднадзе отправился в Москву и возглавил МИД СССР. Его люди в Грузии не были объединены в какую-то организацию, но новый глава республики Джумбер Патиашвили, судя по мемуарам и интервью, всегда считал, что именно они загнали его в рамки безвыходного сценария, который привел к трагическим событиям апреля 1989-го и его отставке. Затем они сыграли важную роль в формировании единого фронта противников Звиада Гамсахурдия из очень разных, не доверявших друг другу людей и групп, обеспечив тем самым свержение первого президента и возвращение Шеварднадзе к власти. Историки и журналисты не обнаруживают следов детальных, однозначных инструкций, поступавших от Шеварднадзе. Но при этом никто из них, отбросив множество косвенных улик, не рискнет утверждать, что его люди бездействовали, вместо того, чтобы подталкивать процессы в нужном направлении. Некие импульсы постоянно пробегали по узлам сети, наложенной на видимую, «фасадную» структуру государства и общества. В старых книгах можно обнаружить подходящую метафору – агенты полиции, выдававшие себя за участников многолюдных митингов, становились на площади так, чтобы видеть ближайших коллег. Наблюдая друг за другом и копируя действия (например, аплодисменты, свист, провокационные акты и т. д.), они тем самым побуждали митингующих подражать им и делать то, что было выгодно властям. Похожий эффект наблюдается в социальных сетях в ходе последовательного подключения т. н. троллей к продвижению того или иного вопроса. В обоих случаях можно обнаружить присутствие некой общности, но не суметь (или не успеть) расшифровать алгоритм ее функционирования, как это, собственно, и произошло со Звиадом Гамсахурдия. Там, где он искал вооруженных детальными инструкциями «агентов Кремля», зачастую действовали клиенты прежнего правителя, которые хотели восстановить прежнее привилегированное положение. Их главным ресурсом было (прагматичное, а не романтичное) доверие к патрону и с его санкции – друг к другу.

«Для моей теории важно, кто главные политические акторы. Я стараюсь не думать в терминах формальных институтов, а смотреть на связи между людьми, работающими в политике и бизнесе. Дело не в числе связей, а в том, как они организованы. У вас может быть несколько группировок, но все они будут вращаться вокруг одного верховного лидера. Две группировки могут быть ему лояльны, а остальные – просто понимать, что лучше с ним не ссориться, но со стороны это будет выглядеть как монолитная автократическая махина. В такой ситуации, даже если не принимаются формальные законы против оппозиции, все, кто пытается противостоять системе, сталкиваются с проблемами, не имеют возможности найти денег на кампанию и так далее. Потому что никто не хочет сердить лидера», – писал Генри Хейл в 2016 году в издании InLiberty. В этой связи можно долго рассматривать опыт «малых» оппозиционных партий, живущих в условиях постоянных компромиссов, но лучше взглянуть на две мощные автономные группы – ту, что доминирует в патриархии и т. н. судейский клан, унаследованный нынешними властями от прежних едва ли не в полном составе. Степень независимости от Иванишвили в первом случае кажется (!) более высокой, но и там и там ключевые фигуры желают продолжать взаимовыгодное сотрудничество, а не находить в СМИ и соцсетях компрометирующие их файлы. Еще 5-7 лет назад отношения можно было назвать нестабильными, даже конфликтными, но теперь их обычно описывают как «стратегический альянс». В эти годы не только (и не столько) структуры притирались друг к другу, но и развивались отношения между работающими в них людьми. Фамилии Мурусидзе, Чинчаладзе, Зардиашвили и ряда других связанных с судебной системой лиц сошли с первых полос, но, вероятно, именно они обеспечили благополучную, «мягкую» стыковку «судейских» с «мечтателями» за счет межличностных связей.

Далее Хейл касается весьма актуального для Грузии аспекта: «Когда патрональных группировок несколько, и они не собираются вокруг одного лидера, это открывает путь к некоторой конкуренции. Такая система может быть намного более открытой. Если группировок хотя бы две, и они примерно равны по силе, то и у игроков поменьше появляется какой-то шанс на независимое существование. Потому что, если одна группировка на них нападает, они могут искать защиту у другой. На вид такая система выглядит довольно свободной, потому что в ней могут существовать СМИ с разными редакционными позициями, разные фирмы, конкурирующие деньги, выборы, – но она все равно очень коррумпирована и с точки зрения простого человека не ощущается демократией». В отличие от других исследователей, Хейл не считает, что подобная конкуренция способствует снижению или, наоборот, повышению уровня коррупции, но полагает, что она создает стимул для того, чтобы начать что-то менять. Впрочем, он делает оговорку о более или менее разрушительных видах конкуренции. В Грузии одна из конкурирующих группировок вступила в стадию полураспада, и маловероятно, что Иванишвили будет способствовать усилению новых противников. Сужение пространства «некоторой конкуренции» может ухудшить ситуацию.

Конфликт в «Национальном движении» начал тлеть еще до потери им власти в 2012-м, возможно, в тот момент, когда Михаилу Саакашвили не хватило решимости наказать людей, которые, возвысившись благодаря ему, увязли в коррупции и других правонарушениях и вместе с тем (что важнее для неформальной вертикали) перестали обращать внимание на его мнение – кивали, но делали все по-своему. Составляя атлас этой сети, можно потратить много времени, пытаясь обозначить связи и границы влияния дяди Михаила Саакашвили, Темура Аласания, который не занимал официальных постов, или, к примеру, Роланда Ахалая на более низком уровне. В недавнем интервью Spiegel Саакашвили выразил запоздалое сожаление в связи с тем, что не снял руководителя МВД Вано Мерабишвили после того, как преступные действия его подчиненных привели к гибели Сандро Гиргвлиани, однако тот резонансный случай был далеко не единственным. В 2012-м его сторонники пожимали плечами, видя, что он в критической для партии ситуации не может (не хочет, не умеет, не смеет – какая, в принципе, разница) погасить конфликт между Мерабишвили и братьями Ахалая. В период отделения от «Нацдвижения» «Европейской Грузии» (2016-17) и после него постоянно шли разговоры о том, что Саакашвили боится потерять влияние, опасается амбиций других лидеров и т. д. В конце концов, некогда замкнутая на него авторитарная структура превратилась в рыхлую конфедерацию подсетей – «младшие боссы» изо всех сил тянули одеяло на себя, а затем принялись рвать его на части, обмениваясь страшными обвинениями. В данном случае не так важно, останется ли партия формально единой, поскольку куда более значимая патрональная сеть уже разодрана и руководители враждующих групп, пользуясь остатками ресурсов прежнего, ослабшего патрона, вряд ли когда-либо поверят, что он вновь сумеет открыть им доступ к новым источникам выгоды в обмен на лояльность. Тем более что едва ли не каждая его фраза в последнее время подчеркивает слабость и снижение субъектности. К примеру, в том же интервью Spiegel Саакашвили сказал: «Не исключено, что люди, которые спланировали мое возвращение в Грузию, были внедренными Россией агентами».

Есть действенный способ, позволяющий предположить, кто, кому и с кем изменил в грузинской политике. И при Шеварднадзе, и при Саакашвили, и при Иванишвили высокопоставленные чиновники овладевали лакомыми активами и затем оформляли их на родственников, друзей, клиентов и т. д. Тем не менее из совокупности информации, собранной заинтересованными лицами, можно составить своеобразный «серый реестр» и понять, какие участки, объекты и компании принадлежат им реально. Наблюдения за угасанием бизнеса или, наоборот, его расширением позволяют делать предположения о текущих отношениях их реальных владельцев с Иванишвили вне зависимости от того, что они говорят на камеру, потому что масштабные, а особенно – рассчитанные на длительный период вложения, будут крайне рискованными без неформальных гарантий со стороны представителей власти, которые располагают достаточными и вполне легальными средствами для того, чтобы задушить любой бизнес.

Неторопливо подливая бензин в огонь внутреннего конфликта в «Нацдвижении», Иванишвили в 2016-2017 годах, а, возможно, и чуть раньше, испугался, что новая кристаллизация связей начнется вокруг Мамуки Хазарадзе (строго говоря – продолжится; ядро уже существовало, Хазарадзе, опираясь на банк, расширял влияние, сближался с патриархией, с деятелями культуры и т. д., будто бы копируя в меньшем масштабе действия Иванишвили 5-10-летней давности). Вероятно, именно поэтому Иванишвили «превентивно» обвинил его и премьера Квирикашвили в организации т. н. заговора банкиров и намерении ограничить его власть. Премьера сместили – над ним, как и бывшим министром экономики Дмитрием Кумсишвили, словно дамоклов меч подвесили угрозу уголовного преследования, против Хазарадзе и близких к нему лиц возбудили дело, внезапно обратив внимание на старый сомнительный эпизод. Можно вспомнить и о разрыве с лидером «Свободных демократов» Ираклием Аласания, которого Иванишвили вообще-то собирался продвигать и дальше, но тот в кругу соратников (говорят, что и в кругу зарубежных собеседников, и олигарх не простил ему именно это) выразил желание стать президентом, начал обсуждать свои перспективы без благословения Иванишвили и тем самым совершил очень тяжкий «по законам Сети» проступок.

Если мы представим, что, несмотря на кризис в стане оппозиции, пестрая, раздираемая противоречиями коалиция по итогам парламентских выборов каким-то чудом сформирует правительство, то в противоположном углу ринга, как и в 1991-м, будет стоять не бывшая правящая партия, а Сеть, укорененная в политических и бизнес-структурах, средствах массовой информации, связанных родственными и коррупционными узами группах чиновников, священнослужителей, деятелей культуры и силовиков, добывших вагоны компромата. Финал такого противостояния легко предсказать, и поэтому многие радикальные противники Иванишвили говорят, что его система должна быть полностью уничтожена, начинают фантазировать об изъятии активов, изоляции и изгнании бывших руководителей, прочей «тотальной аннигиляции», отпугивая тем самым нейтральных граждан, поскольку разгромить такую сеть в сжатые сроки удастся разве что за счет жесточайших репрессий выходящих далеко за рамки законности, а этот сценарий мало кого привлекает, во всяком случае, не бизнесменов или демократически настроенных студентов. Слабая коалиция неумелых и запуганных партий вряд ли сумеет осуществить такой «блицкриг», для него понадобится новый «супер-хищник», располагающий не менее серьезной опорой, чем Иванишвили. Но нужен ли он Грузии или ее демократической перспективе?

Иногда кажется, что дело обстоит не так плохо и институты все же можно освободить от неформального влияния, к чему постоянно призывают европейские партнеры. Но уже мало кто видит выход в принятии антиолигархического закона, поскольку попытка адаптации украинского опыта к грузинским реалиям показала, что он ударит прежде всего по оппонентам Иванишвили, поскольку тот заблаговременно вывел себя и свои активы из-под его действия. Переформулировать закон таким образом, чтобы он нанес урон именно Иванишвили, нельзя – в парламенте доминирует «Грузинская мечта», к тому же это было бы ненормально в контексте верховенства права. Сторонники Саакашвили возлагают радужные и по большей части иллюзорные надежды на зарубежные санкции, которые покажут клиентам Иванишвили, что находиться рядом с ним попросту опасно. Но в данный момент санкции являются гипотетическими, а влияние Иванишвили вполне реальным, и он, несомненно, строго накажет своих людей, если заподозрит их в нелояльности (следует также учесть, что еще в 2011-м он назвал политическим наследником старшего сына – проблема преемственности в данном контексте важна). Так что пока самой актуальной для его клиентов остается формула «Где сокровище ваше, там будет и сердце ваше» (Мф. 6:21).

Бидзину Иванишвили не следует считать «непотопляемым дредноутом», но даже если выстроенная им разветвленная система рухнет, другие люди в соответствии со своими навыками и пониманием политики начнут сшивать воедино куски разорванных на части сетей, метастазы которых проникли и в те сферы, где влияние демократических идей наиболее сильно, – СМИ, неправительственный сектор, академическое сообщество. Представить какой-то иной финал на нынешнем уровне развития общества практически невозможно.

Все обсуждаемые варианты решения проблемы в конечном счете сводятся к некоему судьбоносному событию на вершине пирамиды – принятию волшебного закона, смене правительства, чудесному преображению в результате внешнего воздействия и т. д. На самом же деле, продвигаться к демократии лучше снизу-вверх. Перед «Революцией роз» был краткий период, когда вокруг небольших неправительственных организаций, независимых СМИ, молодых интеллектуалов образовывались группы единомышленников, которые изучали опыт развитых стран, думали, как его адаптировать к грузинским реалиям, выявляли факты коррупции и неэффективного управления. Вокруг этих центров образовывалось своеобразное магнитное поле – оно притягивало людей, стремившихся что-то изменить. Недоброжелатели видели в их совокупности единую сеть, раскинутую дядей Сэмом, – проецируя старый опыт на новый феномен; они не могли представить сеть без «Верховного патрона» или воспринять всерьез идеалистические мотивы. Дискуссии тех лет казались более искренними не только потому, что «раньше трава была зеленее» – тогда их участники еще не приобрели травматический опыт и вряд ли поверили бы, что столь ценные для них идеи и термины превратятся в мазки камуфляжной краски сперва для одной, а затем для другой патрональной сети и прикроют ложь, коррупцию, пытки. Но каким бы болезненным не являлось падение, необходимо снова начать продвижение снизу-вверх: без нового интеллектуального импульса и адекватного описания реальности грузинская демократия так и останется прикованной к инвалидному креслу двумя парами наручников.

Мнения, высказанные в рубриках «Позиция» и «Блоги», передают взгляды авторов и не обязательно отражают позицию редакции

Подписывайтесь на нас в соцсетях