ВЗГЛЯД ИЗ ВАШИНГТОНА---Двадцать лет назад, 31 марта 1991 года, состоялся референдум о восстановлении государственной независимости Грузии. На фоне трагических событий в центре Тбилиси 9 апреля 1989 года мартовское голосование осталось в тени. Однако для формирования основ постсоветской грузинской государственности референдум двадцатилетней давности значил никак не меньше, если не больше.
В период «перестройки» Грузия оказалась среди тех республик СССР, которые первыми сделали шаг к самоопределению и независимости. Это движение усиливалось на фоне разрастания грузино-абхазского и грузино-югоосетинского конфликтов. И силовой разгон демонстрации с использованием военнослужащих Закавказского военного округа 9 апреля 1989 года не только не снизил популярность националистического движения, но как раз наоборот, превратил его в фактически безальтернативное. После этого события даже республиканская Компартия отделилась от КПСС и стала призывать к политической независимости.
В марте-октябре 1990 года оформились все предпосылки для того, чтобы от деклараций по поводу необходимости самоопределения перейти к конкретным шагам по формированию государственности. В этом ряду мы можем назвать и серию актов, нацеленных на восстановление национальной независимости и аннулирование правовой базы советского периода, и победу на парламентских выборах блока «Круглый стол - Свободная Грузия», в котором первые роли играл в недавнем прошлом диссидент Звиад Гамсахурдиа. Впоследствии он станет первым президентом постсоветской Грузии.
Именно ему принадлежит решающая роль в выдвижении на первый план такой цели, как восстановление правопреемственности с Грузинской Демократической Республикой издания 1918-1921 гг. Агонизирующий союзный центр реально не мог этому помешать. Грузия была одной из шести союзных республик, которые отказались от участия в другом референдуме - о сохранении в «обновленном виде» единого Союза ССР. Таким образом, Грузия, в отличие от соседней Армении, которая также стремилась к выходу из СССР, но на основе советского же законодательства, недвусмысленно показывала: наш ориентир - это полный и окончательный разрыв с советским прошлым.
Слушать
Your browser doesn’t support HTML5
Сергей Маркедонов
При этом лидеры грузинского движения за самоопределение не боролись с прошлым как с принципом. Они выбирали для себя другое прошлое, иной «золотой век», которым объявлялось не большевистское семидесятилетие, а меньшевистское трехлетие. Между тем, именно этими шагами в фундамент строящегося здания грузинской государственности были изначально заложены конфликты и кризисы. Не слишком ли радикальными являются такие выводы? Судите сами. Основной закон Грузии, принятый в 1921 году в самый канун ее советизации, предусматривал право автономного управления внутренними делами для Абхазии, Аджарии и Саингило (в настоящее время эта территория входит в состав Азербайджана), но не предполагал ничего подобного для Южной Осетии. Самого этого понятия не существовало в то время.
Сегодня грузинские политики и общественные деятели сколько угодно могут говорить об искусственности создания Югоосетинской автономной области. Но как бы то ни было, к 1991 году осетинам в Цхинвали было что терять. Особенно после того, как Грузия «стремящаяся к независимой государственности, не просто заявила о восстановлении преемственности с «первой республикой», но и аннулировала автономный статус Южной Осетии. Это же касается и абхазов, поскольку конституция 1921 года осталась лишь красивой декларацией, а советская конституция 1978 года предоставляла абхазам широкие автономные права внутри Грузинской ССР (это дополнялось и разного рода неформальными правилами игры при распределении постов в партийной, советской, хозяйственной иерархии).
Добавим к этому и негативный опыт взаимоотношений Грузинской Демократической Республики с абхазами и осетинами в 1918-1921 гг. (экспедиция генерала Мазниева в Абхазию или карательные действия полковника Чхеидзе на территории сегодняшней Южной Осетии). Если для грузинской национальной интеллигенции 1918-1921 годы были «золотым веком», то для абхазских и югоосетинских ученых, политиков, журналистов воспоминания об этом времени возрождали негативную историческую память.
Следовательно, восстановление исторической справедливости стало на деле восстановлением старых неразрешенных (и лишь придавленных тоталитарным прессом времен СССР) конфликтов. Тем паче что грузинские лидеры своей риторикой и практическими действиями сделали все возможное (и невозможное) для реанимации старых фобий и стереотипов. Вспомним публичные выступления будущего первого президента Грузии и его соратников. Мягко говоря, политической корректностью они не отличались.
Поэтому в марте 1991 года осетины, абхазы, а также представители армянской и русской общин Абхазии приняли участие в союзном референдуме 17 марта, а представители грузинского этноса выразили 31 марта поддержку национальной независимости. Электоральный апартеид двадцатилетней давности стал важным шагом в эскалации двух этнополитических конфликтов в Грузии. В последние годы Грузию часто рассматривали в одной связке с Украиной. Тут и «цветные революции», и стремление в НАТО, и сложные отношения с Россией.
Однако в отличие от Грузии, Украина не пошла по пути восстановления своей государственности, понимая, что далеко не для всех времена Богдана Хмельницкого, Симона Петлюры или гетмана Скоропадского могут стать приемлемым вариантом этнополитического самоопределения. В итоге страна, существующая в своих границах только с 1954 года и имеющая в своем составе такие проблемные регионы, как Крым, Галичина или Донбасс, смогла сдержать негативные тенденции, смогла консолидировать вокруг идеи новой, а не «восстановленной» государственности своих новых граждан. В Грузии решили по-иному и вместе с возвратом к «золотому веку» возвратили с лихвой и старые конфликты. И сегодня, спустя 20 лет, их разрешение кажется проблематичным.
