ПРАГА---Возможен ли диалог между традиционным и обновленческим исламом? На эту тему главный редактор радио «Эхо Кавказа» Андрей Бабицкий побеседовал с главой Национальной организации русских мусульман Вадимом Сидоровым.
Андрей Бабицкий: Вадим, сегодня на Кавказе то, что называется традиционным исламом и его обновленческие версии находятся в состоянии непримиримого конфликта. С одной стороны, протестантский ислам считает ислам традиционный зараженным вирусом язычества, с другой стороны, традиционный ислам усматривает в обновленчестве серьезную угрозу своим позициям в борьбе за души и умы рядовых мусульман. Этот конфликт будет углубляться, на ваш взгляд, или есть возможность какого-то диалога?
Вадим Сидоров: Я думаю, здесь критически важно прежде всего определить корректно, что такое традиционный ислам. Употребление этого понятия как его сторонниками, так и его противниками в России зачастую существенно отличается от классического исламского понимания и понимания в исламском пространстве. Потому что традиционный ислам очень часто преподносится как народный ислам, или как ислам, который лояльно относится к государству, в том числе и его сторонниками. И естественно, противники такого традиционного ислама говорят, что это исключительно какое-то российское, советское изобретение, или вообще лубянский бренд, и поэтому, собственно говоря, он не имеет легитимных оснований в исламском пространстве, понятийном. Но на самом деле, понятие «традиционный ислам» широко распространено во всем исламском мире. На Западе много раз общаясь с мусульманами, и американскими, и европейскими, и австралийскими, и южноафриканскими, я встречал использование этого понятия. Классическое понимание традиционного ислама крайне отлично от того, что пытаются навязать в России, на постсоветском пространстве. Это ислам, представленный классическими школами теологии, то есть ашаритской, или матуридитской, школами вероубеждения, четырьмя мазхабами в юриспруденции, и суфийскими тарикатами, которые придерживаются шариата. Вот эти три параметра, их признание, отличают традиционный ислам от так называемого обновленческого, или протестантского, который противостоит им, отрицая эти три позиции. Наверное, очень важно в разговоре о конфликте определить его стороны. Если мы говорим об искоренении того, что называют язычеством или невежеством – более правильно это назвать так: джахилия, которая рядится в одежды традиционного ислама, – то здесь все строгие школы мусульманского вероубеждения, юриспруденции сходятся в необходимости это сделать.
Андрей Бабицкий: Давайте тогда попробуем ввести классификацию, которую условно назовем официальным исламом – государственным, это то, что представлено духовными управлениями мусульман. Этот ислам не признает обновленчества ни в каких формах. Скажем так, народный суфизм готов, как мне кажется, к какому-то диалогу и пытается его вести. Есть ли возможность развести таким образом эти разные группы и посмотреть, как может быть в будущем устроен диалог?
Вадим Сидоров: Я придерживаюсь того мнения, которое основано на собственном опыте, потому что я сам как новообращенный мусульманин начинал в так называемом обновленческом исламе, потом, по мере роста знаний, роста какой-то осведомленности пришел к традиционному исламу, но в классическом исламском понимании... Имея такой опыт, я считаю, что потенциал диалога есть со стороны именно классического, традиционного ислама, не народного, не официального, а классического, традиционного, который, конечно, никак невозможно выкинуть из исламской истории, из исламского пространства. Подавляющее большинство исламских ученых были ашаритами, или матуридитами, многие суфиями, представителями мазхабов, к которым, в том числе, апеллируют сами салафиты, где-то стыдливо, или умалчивая, или признаваясь, что они были ашаритами. Но при условии, что произойдет такое разотождествление традиционного ислама с официозным, с одной стороны, и с народным, с другой стороны. Но я думаю, что здесь даже официозный большая проблема, чем народный - не в том плане, что надо непримиримо к нему относиться, а в том, что надо презентовать собственно теологическую позицию и себя как носителя истинной исламской теологической позиции, а не в качестве проводников и защитников интереса государства, который очень часто, мягко скажем, не совпадает с интересами ислама в России.
Андрей Бабицкий: Я хотел на примере «братьев-мусульман», которые прошли в Египте сложную, длительную эволюцию, заявить о ресурсах диалога и с той стороны, со стороны обновленческого ислама. Мы знаем, что нынешние «братья-мусульмане» очень отличаются от тех, которые были 20-30 лет назад, и что сегодня они способны вести разговор и с братьями по вере, и с государством. Может ли произойти нечто подобное на Северном Кавказе, или все-таки нынешняя война, нынешний конфликт, необходимость действовать в условиях вооруженного подполья, исключают возможность какого бы то ни было формирования политического крыла, скажем, кавказского салафитского движения?
Вадим Сидоров: Вопрос сложный, потому что все-таки условия отличаются. В одном случае мы имеем дело с диалогом внутримусульманского общества, и, несмотря на наличие жесткого давления со стороны авторитарных режимов, как показывает практика, мусульмане, предоставленные сами себе, быстро договариваются, и именно через возврат к аутентичным теологическим позициям, к первоисточникам шариата, Корана и Сунны. Поэтому я думаю, что это целиком, по крайней мере во многом, зависит от позиции российского государства, российского руководства. Если будут созданы условия для того, чтобы мусульмане были предоставлены сами себе, а российское государство здесь займет гибкую позицию геополитического контроля и не будет пытаться поломать мусульманское общество, подстроить его под себя, то думаю, эта проблема решится внутри мусульманского общества.
Андрей Бабицкий: Вадим, сегодня на Кавказе то, что называется традиционным исламом и его обновленческие версии находятся в состоянии непримиримого конфликта. С одной стороны, протестантский ислам считает ислам традиционный зараженным вирусом язычества, с другой стороны, традиционный ислам усматривает в обновленчестве серьезную угрозу своим позициям в борьбе за души и умы рядовых мусульман. Этот конфликт будет углубляться, на ваш взгляд, или есть возможность какого-то диалога?
Вадим Сидоров: Я думаю, здесь критически важно прежде всего определить корректно, что такое традиционный ислам. Употребление этого понятия как его сторонниками, так и его противниками в России зачастую существенно отличается от классического исламского понимания и понимания в исламском пространстве. Потому что традиционный ислам очень часто преподносится как народный ислам, или как ислам, который лояльно относится к государству, в том числе и его сторонниками. И естественно, противники такого традиционного ислама говорят, что это исключительно какое-то российское, советское изобретение, или вообще лубянский бренд, и поэтому, собственно говоря, он не имеет легитимных оснований в исламском пространстве, понятийном. Но на самом деле, понятие «традиционный ислам» широко распространено во всем исламском мире. На Западе много раз общаясь с мусульманами, и американскими, и европейскими, и австралийскими, и южноафриканскими, я встречал использование этого понятия. Классическое понимание традиционного ислама крайне отлично от того, что пытаются навязать в России, на постсоветском пространстве. Это ислам, представленный классическими школами теологии, то есть ашаритской, или матуридитской, школами вероубеждения, четырьмя мазхабами в юриспруденции, и суфийскими тарикатами, которые придерживаются шариата. Вот эти три параметра, их признание, отличают традиционный ислам от так называемого обновленческого, или протестантского, который противостоит им, отрицая эти три позиции. Наверное, очень важно в разговоре о конфликте определить его стороны. Если мы говорим об искоренении того, что называют язычеством или невежеством – более правильно это назвать так: джахилия, которая рядится в одежды традиционного ислама, – то здесь все строгие школы мусульманского вероубеждения, юриспруденции сходятся в необходимости это сделать.
Андрей Бабицкий: Давайте тогда попробуем ввести классификацию, которую условно назовем официальным исламом – государственным, это то, что представлено духовными управлениями мусульман. Этот ислам не признает обновленчества ни в каких формах. Скажем так, народный суфизм готов, как мне кажется, к какому-то диалогу и пытается его вести. Есть ли возможность развести таким образом эти разные группы и посмотреть, как может быть в будущем устроен диалог?
Вадим Сидоров: Я придерживаюсь того мнения, которое основано на собственном опыте, потому что я сам как новообращенный мусульманин начинал в так называемом обновленческом исламе, потом, по мере роста знаний, роста какой-то осведомленности пришел к традиционному исламу, но в классическом исламском понимании... Имея такой опыт, я считаю, что потенциал диалога есть со стороны именно классического, традиционного ислама, не народного, не официального, а классического, традиционного, который, конечно, никак невозможно выкинуть из исламской истории, из исламского пространства. Подавляющее большинство исламских ученых были ашаритами, или матуридитами, многие суфиями, представителями мазхабов, к которым, в том числе, апеллируют сами салафиты, где-то стыдливо, или умалчивая, или признаваясь, что они были ашаритами. Но при условии, что произойдет такое разотождествление традиционного ислама с официозным, с одной стороны, и с народным, с другой стороны. Но я думаю, что здесь даже официозный большая проблема, чем народный - не в том плане, что надо непримиримо к нему относиться, а в том, что надо презентовать собственно теологическую позицию и себя как носителя истинной исламской теологической позиции, а не в качестве проводников и защитников интереса государства, который очень часто, мягко скажем, не совпадает с интересами ислама в России.
Андрей Бабицкий: Я хотел на примере «братьев-мусульман», которые прошли в Египте сложную, длительную эволюцию, заявить о ресурсах диалога и с той стороны, со стороны обновленческого ислама. Мы знаем, что нынешние «братья-мусульмане» очень отличаются от тех, которые были 20-30 лет назад, и что сегодня они способны вести разговор и с братьями по вере, и с государством. Может ли произойти нечто подобное на Северном Кавказе, или все-таки нынешняя война, нынешний конфликт, необходимость действовать в условиях вооруженного подполья, исключают возможность какого бы то ни было формирования политического крыла, скажем, кавказского салафитского движения?
Вадим Сидоров: Вопрос сложный, потому что все-таки условия отличаются. В одном случае мы имеем дело с диалогом внутримусульманского общества, и, несмотря на наличие жесткого давления со стороны авторитарных режимов, как показывает практика, мусульмане, предоставленные сами себе, быстро договариваются, и именно через возврат к аутентичным теологическим позициям, к первоисточникам шариата, Корана и Сунны. Поэтому я думаю, что это целиком, по крайней мере во многом, зависит от позиции российского государства, российского руководства. Если будут созданы условия для того, чтобы мусульмане были предоставлены сами себе, а российское государство здесь займет гибкую позицию геополитического контроля и не будет пытаться поломать мусульманское общество, подстроить его под себя, то думаю, эта проблема решится внутри мусульманского общества.