Международные наблюдатели вынесли грузинским выборам вердикт сколь нелицеприятный по форме, столь компромиссный по содержанию. Даже заявление американского госсекретаря Энтони Блинкена, выдержанное в столь же жестких тонах, что и декларация европейских лидеров, между строк напоминает, что дверь не закрыта, вопрос в том, как поведет себя «Грузинская мечта» – причем не столько с методикой своей победы, сколько с тем, что она собирается делать с этой победой дальше. И с тем, что со своим поражением собирается делать оппозиция.
Фальсификации по правилам
Традиционной для подобных отчетов максимы «нарушения были, но на результат они не повлияли» на сей раз не было даже в подтексте. Зато тезис о том, что голосование, несмотря на инциденты и напряженность, было организовано хорошо, подточило надежды оппозиционеров максимально разогреть тему фальсификаций. Грузинские НПО, наблюдавшие за выборами, предсказуемо оказались критичнее своих зарубежных коллег, но и в их отзывах больше гипотез, пусть и вполне правдоподобных, чем доказательных фактов. Предположение о порочности электронной системы голосования сколь популярно и предсказуемо – где еще происходить таинству фальсификаций, как не в черном ящике, – столь пока и неубедительно. Электроника – первое, что должны были проверить европейские наблюдающие, среди которых, надо полагать, достаточно людей, умеющих оценить риски, скажем так, нецелевого использования системы. Да и у оппозиции было вполне достаточно времени для их оценки перед выборами, но и она не обнаружила в них ничего более подозрительного, чем связи с Венесуэлой.
С точки же зрения общего политического устройства, в котором выборы являются лишь органической частью, гораздо важнее другое: реальный масштаб фальсификаций, вероятно, так и не будет установлен и доказан
И, конечно, все было, и то, что было в Марнеули, наверняка было не только там, и дрались не только там, где это было запечатлено на камеру. Но, судя по всему, с точки зрения традиции выборного грузинского дня, ничего выдающегося не случилось – с точки зрения самих выборов. С точки же зрения общего политического устройства, в котором выборы являются лишь органической частью, по-настоящему системообразующим является то, что реальный масштаб фальсификаций, вероятно, так и не будет ни установлен, ни доказан.
Между тем, возможно, ничего вычурного и не требовалось.
Есть разные политологические представления о возможностях административного ресурса в деле, как сказал бы Остап Бендер, сравнительно честного отъёма голосов. Чаще всего говорится о 5-7 процентах, в этих масштабах доказательно поймать практически невозможно. Здесь пара-тройка десятков вбросов, из которых один-два будут разоблачены и решительно осуждены самой властью, там драка, тут выгнать, подкупить или напугать наблюдателя от оппозиции, тем более, что все свои, там то, в чем грузинские НПО подозревают электронику – это все в день голосования. Но гораздо важнее тот административный ресурс, который позволяет выстроить всю кампанию. И кто подсчитает, сколько из тех, кто поддался на посулы власти, куплен или в самом деле за нее?
Читайте также Выборы в Грузии: «украденные» и «завоеванные»Легко говорить о фальсификациях, когда они по-настоящему тотальны, как в Белоруссии в 2020-м, когда их никто не скрывает, как в Грузии в 2003, или когда во втором туре в Украине в 2004-м все те, кто очевидно должен был отдать голоса Ющенко, вдруг, как оказалось, проголосовал за Януковича. Предположения же о том, что грузинская оппозиция могла на этих выборах на четверть, а то и на половину превзойти свои былые максимумы, как минимум, спорны. Как нет и убедительных оснований полагать, что и «Грузинская мечта» должна была выступить намного хуже, чем в прошлый раз – то есть, набрать намного меньше 48 процентов. Факторы усталости и даже разочарования, усиленные, возможно, интригой с иноагентами и ей подобными, безусловно должны, как везде, работать. Но, во-первых, для этого должна быть эффективная оппозиция, которой в Грузии нет.
А во-вторых есть то, что от нее и не зависит – особенности переживаемого момента, которые, возможно, эти минусы с лихвой компенсируют
Кто не верит в конец света
Всему свое время на свете, а с нынешним оппозиции совсем не повезло. Традиции манипулятивной демократии на постсоветских и постсоциалистических просторах и так неплохо крепли, а с украинской войной они испытали новый прилив сил. И вместе с ней стал очевиден еще один важный нюанс. Одновременно с грузинскими прошли еще одни выборы – литовские, на которых в духе европейского тренда третье место, получив всего лишь вдвое меньше правивших, но проигравших христианских демократов, заняли откровенные нацисты и антисемиты. И дело не в том, что антисемитов в Литве не было, и вдруг они появились, – нет. Просто признаваться в этом было не комильфо, а теперь можно, и «Заря над Неманом» получает свои 10 процентов.
Геббельсовской «химере совести» в каждой эпохе соответствует свой эвфемизм, и освобождение от нее остается такой же политтехнологией, как и 80 лет назад. Сегодня это, например, четкость понимания, что такое хорошо и что такое плохо в связи с войной в Украине
Речь не о пробуждении новых чувств, а о легализации того, что в той или иной степени таилось в душах всегда. Геббельсовской «химере совести» в каждой эпохе соответствует свой эвфемизм, и освобождение от нее остается такой же политтехнологией, как и 80 лет назад. Сегодня это, например, четкость понимания, что такое хорошо и что такое плохо в связи с войной в Украине. Как только мысль о том, что не надо сердить того, кто устраивает Бучу, становится приемлемой и даже комфортной, автоматически выстраивается цепочка умозаключений, оправдывающих эту мысль, ее поддерживающих и развивающих до состояния того абсурда, который потом принимает форму очередного закона и очередной филиппики на тему глобального мироустройства. А поскольку это нерв времени, этот арсенал становится еще и технологией той самой поляризации, от которой власть просили воздержаться, и которая ей так необходима для мобилизации встревоженных граждан: все, что не мир с потенциальным агрессором – это война с ним.
Но и соперник с готовностью принимает этот вызов, ему тоже нужно держать свои людские ресурсы в состоянии высокого старта. Если власть ставит на умиротворение агрессора, значит, лучшей ответной технологией будет европейский выбор. И тоже, или-или. Или Европа – или конец света.
В войну поверили больше. Или больше испугались. Или мысль о ней оказалась наиболее подходящей для сохранения душевного комфорта. А скорее всего, и первое, и второе, и третье вместе.
Читайте также Война и мир в исполнении «Грузинской мечты»Когда в Грузии шли выборы, Майя Санду сошлась в дебатах со своим оппонентом второго тура президентских выборов, социалистом Александром Стояногло. Там тоже очень не повезло со временем, там проевропейцы у власти, но им приходится отвечать за войну, за пандемию, а у них и без объективных бед достаточно и собственных, рукотворных, а у избирателя свое или-или, или нравится, или не нравится, без анализа причин и лишних объяснений. Словом, на уколы противника, последовательно метившего во внутренние проблемы, президент Санду отвечала обвинениями в готовности быть рукой Москвы и отказе от европейского выбора. По мнению многих наблюдателей, в том числе и вполне демократического толка, дебаты Санду в лучшем случае не выиграла, и во втором туре ее ждут очень большие, если вообще разрешимые трудности.
Понятно, что ссора с Западом была формой обозначения будущих позиций для новой торговли
На общий расклад не повлияло даже то, что «Грузинская мечта» работала без изыска и чувства меры, допуская ошибки, граничащие с провалами. «Мечта» оседлала тему настолько беспроигрышную, что даже ее разработка людьми, которых привлечь к ней можно было только в условиях жесточайшего кадрового голода, не могла погубить начинание полностью
Оппозицию, конечно, можно упрекнуть в согласии сыграть по правилам власти, но особого выбора у нее и не было. Манипулятивная демократия – это игра в четыре руки, и по-другому не получается. И играть приходится в той серой зоне, где закон либо размыт, либо бессилен. Как на выборах. Власть лукавит ними так, что формально не подкопаешься, а оппозиции только и остается, что не подкапываться, а лишь самовыражаться, создавать повестку дня, – это, кстати, получается лучше остального. Временная радикализация становится формой постоянного существования, и, власть все использует для продолжения собственной мобилизации. Недоказуемость и ненаказуемость власти развязывает руки оппозиции, и так по кругу, который оказывается предсказуемо замкнутым, и нет регулятора, который мог все это разрулить, и не может быть, потому что он не входит в планы ни одной из сторон.
Читайте также «Грузинская мечта» празднует победу, оппозиция готовит ответНе украденные голоса, а то, что остается от государственных институтов – вот главная жертва совместных усилий власти и оппозиции.
Что и не требовалось доказать
Какое государство – такие и выборы, и по-другому быть не может.
Ведь что, например, означает подкуп избирателей или их запугивание? Это, например, как в Марнеульском районе, где, как утверждается, местные власти пугали избирателя тем, что в случае неправильного голосования будут урезаны социальные программы. И вся эта конспирология означает лишь одно: просто-напросто нет местного самоуправления, а надо справедливости ради отметить, что таким же кладезем голосов Марнеули, как и другие районы, был для любой власти, в том числе и той, которая сегодня в оппозиции.
Власти выстраивают только те институты, которые ей нужны для сохранения власти, на месте остальных разрушают даже то, что вопреки этому настрою могло прорасти
Власти выстраивают только те институты, которые ей нужны для сохранения власти, на месте остальных разрушают даже то, что вопреки этому настрою могло прорасти. Потому она так не любит НПО, что они вынуждены брать на себя функции этих институтов.
Бессмысленно бороться за чистые выборы в государстве, в чистоте которого не заинтересованы ни власть, ни оппозиция. «Грузинская мечта» своими маневрами превращает выборы в то, чем они и должны быть в манипулятивной демократии – в манипуляцию. Оппозиция, которой нечего противопоставить этому, задолго до начала предвыборной кампании начинает готовить избирателя к тому, что в день выборов его непременно обманут, чем окончательно дискредитируют остатки того, что недодискредитировади их оппоненты, совместными усилиями добивая институт выборов.
Митинговая ремарка оппозиции про новые выборы, организованные международной структурой, могут быть намеком на ее дальнейшие построения. А тезис «Никаких переговоров с «Мечтой» – стартовой позицией в этих переговорах как раз с участием международных посредников. Возможно, оппозиция здесь вдохновляется примером украинской Оранжевой революции, которая в такой модели именно перевыборами, вошедшими в историю как «третий тур», и закончилась.
Читайте также Грузинская оппозиция приступила к непарламентским возражениямИ у западных оценок, возможно, есть еще один контекст: дверь открыта и для «Мечты», которая должна показать готовность к конструктивности, и для оппозиции, которая должна доказать, что чего-то на самом деле стоит в своем противостоянии с «Мечтой», и что она способна своей активностью компенсировать дефицит формальных доказательств. Вряд ли оппозиция всерьез рассчитывает на третий тур, даже если ей удастся чем-то впечатлить власть. Но каким бы ни был компромисс, он однозначно станет победой. Например, если при сохранении результатов выборов, которыми «Мечта» не может пожертвовать, она обязуется сделать правительство сколь-нибудь коалиционным, а руководство парламента многопартийным. «Мечта» же сможет это использовать не только для разрешения кризиса, но и для начала новых переговоров с Западом, которые все равно с чего-то придется начинать. Выборы для нее в том числе были и борьбой за стартовые позиции в этих переговорах, которые она успела ухудшить намного сильнее, чем, возможно, требовала ее стратегия.
А в остальном, вероятно, ничего не изменится. Разве что замкнутый круг выйдет на новую спираль.
Мнения, высказанные в рубриках «Позиция» и «Блоги», передают взгляды авторов и не обязательно отражают позицию редакции