Щит и меч и призрак КГБ

16 октября Служба государственной безопасности опубликовала заявление, в котором утверждала, что «в дни, предшествующие парламентским выборам в Грузии, связанные с политическими кругами группы планируют распространить сфальсифицированные видео и аудиозаписи, смонтированные с использованием искусственного интеллекта и других современных технологий». Это создало повод для разговора о значении компромата в грузинской политике, роли СГБ в укреплении позиций правящей партии, а также об искусственном интеллекте и естественной глупости.

Заявление украшала эмблема СГБ – щит и меч. Схожую символику на постсоветском пространстве используют лишь ФСБ России, КГБ Беларуси, СГБ Узбекистана, КНБ Таджикистана и соответствующие службы самопровозглашенных Абхазии, Южной Осетии и Приднестровской молдавской республики. Несмотря на отличия (гербы, формы щитов, рукояти мечей и прочие заклепки), связь с эмблемой КГБ СССР может показаться очевидной во всех перечисленных случаях. Остальные постсоветские страны избавились от сомнительного геральдического наследства, утвердив новые эмблемы; одни сделали это, не привлекая внимания, другие, как, например Молдова в 2013-м, подчеркнули, что порывают с тоталитарным прошлым. Конечно, эти символы изображали на гербах задолго до создания СССР, однако их использование спецслужбами активирует устойчивую ассоциативную связь не только с советским фильмом «Щит и меч», наградным нагрудным знаком КГБ или сборником «Щит надежный, меч острый. Чекисты Грузии на страже завоеваний Великого Октября», который иногда можно с удивлением обнаружить на дальних полках семейных библиотек (и раскрыть в поисках дарственной надписи), но и с практикой тотального контроля и подавления. Тем не менее СГБ Грузии выбрала именно эту эмблему, а по мнению критиков, унаследовала и методы.

«В этих фальшивых записях будут использованы голоса и видеокадры представителей властей Грузии. Цель распространения этой ложной информации – спровоцировать конфликт между ветвями власти, а также посеять раздор между властью и Православной церковью и ухудшить отношения между властями и западными партнерами. Лица, распространяющие эту фальшивую информацию, будут представлять созданные ими записи как утечку из Службы государственной безопасности и предполагают, что это дискредитирует службу, а также вызовет разлад между ветвями власти. Основная цель этой провокации – искусственно создать протестное движение и разжечь очаги дестабилизации в стране, что в конечном итоге будет использовано в политических целях», – говорится в заявлении. Употребив слово «власть» пять раз в четырех предложениях, СГБ вновь продемонстрировала мертвящий канцелярский стиль (он тоже часть советского наследия) и показала, что волнует ее в первую очередь.

Упоминание ГПЦ может напомнить о скандале 2021 года, когда перед выборами были опубликованы материалы, позволяющие утверждать, что СГБ следила за многими священнослужителями. Оппозиционные политики и СМИ уделили им большое внимание, отодвинув на задний план другие актуальные для электората вопросы. Они, скорее всего, полагали, что скандал разрушит неформальный альянс Патриархии и «Грузинской мечты» и значительная часть верующих откажется голосовать за правящую партию. Но этого не произошло: сопоставление результатов последних предвыборных опросов и голосования не позволяет говорить о значительном изменении настроений. Главной причиной, вероятно, стала позиция ведущих иерархов, отказавшихся принять роль жертвы произвола спецслужб, к тому же некоторые из них атаковали оппонентов правительства. К примеру, митрополит Авва Алавердский Давид (Махарадзе) сказал: «Разумеется, это делают заинтересованные группы для одной главной цели – чтобы в стране была смута и между государством и церковью возникла напряженность. Конкретно сказать не могу, но, вероятно, этого желает оппозиция». Серия похожих реплик, по сути, превратилась в демонстрацию лояльности властям. Позже часть аналитиков пришла к выводу, что изменившее предвыборную повестку переключение оппозиции на разоблачающие СГБ материалы было ошибкой. Безусловно, их следовало комментировать и критиковать власти, но вместе с тем стоило задуматься, кто и зачем их опубликовал, попытаться просчитать, как поведут себя Патриархия и оглядывающиеся на ее позицию избиратели. Была ли та естественная, но стратегически ошибочная реакция большинства политиков предопределенной?

Читайте также Сливы поспевают к выборам

В Грузии «выстреливают» далеко не все разоблачения и компрометирующие записи. Перед президентскими выборами 2018-го оппозиционные каналы уделили много времени заявлению бизнесмена Зазы Окуашвили, который сказал, что фактический правитель Грузии Бидзина Иванишвили вымогал у него 4 миллиона и совершал другие неприглядные поступки, но к заметным последствиям это не привело. Дело не только в том, что обвинения не были подкреплены записями, а имидж самого Окуашвили в 2004-м сильно повредили пропагандисты «Нацдвижения» (тогда власти отбирали у него телекомпанию «Иберия»). Для большинства избирателей-бедняков история не имела непосредственного отношения к их жизни и будто бы развивалась в параллельном мире («богачи делят какие-то неправедные миллионы, а мне-то что»). В таком подходе нет ничего хорошего, но он встречается часто. Возможно, по той же причине не взлетела более поздняя история с письмом угрожающего содержания, которое, по словам (банкира, ныне лидера «Лело») Мамуки Хазарадзе, прислал ему бывший премьер Георгий Гахария. В сети появлялось множество записей телефонных разговоров, интимных сцен, других подлинных или фейковых материалов, которые гарантированно разрушили бы карьеру политика «в любой нормальной стране». Но общественность, поохав, быстро забывала о них, а фигуранты спокойно продолжали заниматься своим делом (отдельные исключения лишь подтверждают правило). Убежденность многих граждан в том, что все политики – мерзавцы по умолчанию и ведут себя соответственно, и «перенасыщение рынка» шокирующих материалов парадоксальным образом способствовали снижению значимости компромата. Тем не менее многие противники «Грузинской мечты» продолжают надеяться, что когда-нибудь с ней покончит именно компромат.

Читайте также Хазарадзе пошел ва-банк

Первопричиной является убежденность значительной части лидеров и сторонников «Нацдвижения» в том, что решающую роль в их поражении на парламентских выборах 2012 года сыграли т. н. тюремные кадры. Они обычно называют их постановочными, не имеющими связи с реальностью, не обращая внимания на то, что после публикации (на совещании 19 сентября 2012-го) их лидер Михаил Саакашвили сказал: «Столько месяцев, столько дней абсолютные маньяки действовали безнаказанно, безнаказанно били и унижали людей», назвал произошедшее «системным поражением» и признал, что реформа пенитенциарной системы оказалась «лишь поверхностной», а «главное осталось таким же отвратительным, как в прежнее время». Возможно, «эффект разорвавшейся бомбы» возник тогда потому, что видеозаписи стали визуализацией тех представлений и подозрений, которые уже (!) существовали в сознании многих избирателей благодаря публикациям независимых СМИ и правозащитных организаций. По сути, они были не откровением, а подтверждением. Вместе с тем проблема касалась всего общества – не всех интересует, как «мерзавцы по умолчанию» делят миллионы, о чем беседуют епископы и почему их подслушивают, но попасть за решетку и подвергнуться жестокому обращению может каждый. Эти обстоятельства сделали эпизод с «тюремными пленками» уникальным и разожгли в среде «националов» желание поквитаться на том же поле, заставили их возлагать на любой компромат бóльшие ожидания, чем он, возможно, заслуживал. Поскольку «Нацдвижение» являлось самой сильной оппозиционной партией, другие, осознанно или нет, подражали ей.

Необходимо разделить проблему на два аспекта. Любые материалы, которые указывают на вероятные преступления, должны быть внимательно изучены правоохранительными органами и общественными организациями. Но из этого не следует, что их электоральный эффект будет эквивалентен взрыву вагона тротила. К примеру, незаконная прослушка – очевидное преступление, однако среднестатистический обыватель убежден, что «все равно слушают всех» и, к сожалению, считает это частью нормы; некоторые года эдак с 2009-го выключают телефон и даже вынимают из него источник питания перед серьезными беседами. Информация о том, что того или иного деятеля прослушивают, вряд ли заставит их изменить предвыборную позицию. С другой стороны, оригинальные (но не выходящие за рамки УК) интимные предпочтения – не преступление, а публикация видео о них наоборот является преступным вторжением в личную жизнь, однако консервативные избиратели едва ли проголосуют за политика, увидев его обнаженным в каком-то неортодоксальном положении. Юридические и электоральные последствия публикации компромата не тождественны друг другу, и он не всегда является «убойным», что подтвердил не только предвыборный скандал 2021 года.

Опытный политик или журналист, увидев папку «Страшно секретно, прямо из сейфа Госбезопасности», прежде всего задумается, кто (а не сама ли СГБ?) и с какой целью пытается всучить ее, и в случае обоснованных подозрений по отношению к «приносящим дары данайцам» или аутентичности материалов поборет соблазн и не станет использовать их. Но человек, хватающий любые средства, чтобы уязвить ненавистного врага, бросится вперед очертя голову. Конечно, публикация компромата неоднократно меняла предвыборную драматургию и может стать, как говорят американцы, «октябрьским сюрпризом». Но лидерам партий стоит внимательно оценивать любые «секретные материалы» и даже надеясь, что они сотворят чудо, не забывать о проблемах, которые избиратели, согласно опросам, считают приоритетными, чтобы не повторить грубую ошибку 2021 года.

Все партии, управлявшие Грузией после восстановления независимости, отождествляли действия оппозиции с антигосударственным заговором и ориентировали службу Госбезопасности соответственно. При Шеварднадзе она держалась в тени, избегая обвинений в использовании методов КГБ, который считался воплощением зла. Были и другие причины: Шеварднадзе заявлял, что заговор 1995-го с попыткой убийства главы государства вызрел в недрах МГБ, и, похоже, искренне верил, что там может возникнуть новая угроза. Он поощрял конкуренцию в ослабленном МГБ, возможно, в большей степени, чем в МВД и Минобороны. При Саакашвили, напротив, началась внутриведомственная и даже межведомственная консолидация, а для создания имиджа мощных и всеведущих грузинских спецслужб были мобилизованы значительные пропагандистские ресурсы. Работа в интересах правящей партии оттягивала силы с других направлений: количество аудио- и видеоматериалов, полученных в ходе слежки за политическими оппонентами, потрясало воображение, но с другой стороны, стоит вспомнить реплику бывшего начальника Генштаба Зазы Гогава на заседании парламентской комиссии, изучавшей войну 2008 года: «Мы не ждали того, что случилось 9 августа, что началось 7-го… на основании информации, поступавшей из департаментов военной, внешней разведки и контрразведки, ни одно действие не указывало на агрессию такого уровня». С профессиональной точки зрения ничем, кроме эпического провала грузинских спецслужб, такой результат объяснить нельзя. При Иванишвили Госбезопасность (в данном случае термин объединяет разные структуры разных лет, у которых были идентичные функции) вернулась в тень. Она по-прежнему не тяготилась ролью верной служанки правящей партии, периодически делала заявления о подготовке госпереворота с вероятным участием оппозиционных групп, но изменила имиджевую политику, отстранившись от образа «великой и ужасной», и не рвалась возражать, когда оппоненты «Грузинской мечты» называли ее немощной, глупой, смешной. Обычно люди и структуры, которые кажутся (или прикидываются) более слабыми, чем являются на самом деле, приносят больше проблем, чем те, что бьют себя в грудь и пыжатся. Впрочем, едва ли стоит углубляться в историю и сравнительную анатомию органов госбезопасности, поскольку если «Грузинская мечта» выиграет выборы и выполнит обещание о запрете некоторых оппозиционных партий, то СГБ и другие силовые структуры изменятся вместе со всем государством, а создание «полноценной» политической полиции станет, по сути, неизбежным.

В 2014 году американские исследователи Эрика Франц и Андреа Кэндалл-Тейлор (она долго работала в разведке) опубликовали статью, в которой попытались выяснить, какие факторы влияют на выбор авторитарными режимами тех или иных репрессий, отделив шаги, направленные против гражданских свобод (их ограничение можно сравнить с ковровыми бомбардировками, поскольку они касаются всего населения), от точечного воздействия на проблемные с точки зрения властей очаги недовольства. Они пришли к выводу, что первый вид репрессий встречается реже там, где оппозиционные организации легальны и действуют открыто, позволяя хотя бы отчасти считывать их намерения. Там, где этого нет, правителям труднее идентифицировать угрозу и они, перепугавшись по той или иной причине, начинают «бить по площадям».

Если «Грузинская мечта» запретит «Нацдвижение» и некоторые другие партии и изолирует от политической деятельности часть граждан, она тем самым удесятерит работу охранки (условно назовем ее так) – ей потребуется намного больше ресурсов для действий «в тени»; возрастет и вероятность «ковровых репрессий». Но правящая партия не отказывается от своих обещаний и, кажется, собирается продвинуться дальше. На минувшей неделе представители связанной с ней организации «Единая нейтральная Грузия» принялись развивать тезис об ответственности избирателей «Нацдвижения» (а иногда и других партий). Формально «Грузинская мечта» дистанцируется от таких заявлений, но они постоянно появляются в эфире проправительственных каналов, куда без одобрения предвыборного штаба ГМ в эти дни вряд ли попадет случайная фраза. К примеру, член «Единой нейтральной Грузии» Леван Николеишвили, упомянув помимо «Нацдвижения» «Лело» и партию Гахария, обвинил их в тяжких прегрешениях и сказал: «Как можно оправдать людей, которые их поддерживают? С правовой точки зрения их осуждение представляется мне очень простым. Должно быть, произведен учет их дел, кто как поддерживал, что делал в ходе этой поддержки и как вел себя» (ТВ «Имеди»). Сложно сказать, задумывался ли Николеишвили о соответствии этих предложений духу и букве Конституции, но в 2005-2006 годах он возглавлял Генштаб и должен понимать, что для любого действия требуются соответствующие ресурсы, а проведение работы такого масштаба (изучение дел сотен тысяч граждан, проверка, опросы, допросы и т. д. параллельно выявлению мнимых или реальных угроз в среде выдавленных из публичной политики противников власти) потребует создания мощнейшей структуры, похожей на Штази (с учетом разницы в количестве населения Грузинской и Германской якобы демократических республик).

Этой спецслужбе в прошлом году посвятил интересную работу Кристоф Штайнерт из Цюрихского университета. Он также описал два типа репрессий – открытые и скрытые, отделив официальное осуждение по политическим мотивам, ограничение прав и т. д. от точечного психологического или иного воздействия, направленного на нейтрализацию конкретного диссидента. Используя другой материал, он пришел к тому же выводу, что и американские исследователи: чем больше информации могут собрать спецслужбы, тем выше вероятность, что режим предпочтет точечные, незаметные для наблюдателей акции. Масштабные политические процессы и расстрелы по разнарядке вышли из моды еще в первой половине XX века, а во второй даже самые жестокие режимы пытались выглядеть благообразно. Но чтобы собирать и обрабатывать информацию о всех, кто попадал в поле зрения Штази, требовалось ее постоянное усиление – техническое оснащение, вербовка информаторов и т. д. Интересно, что одной из форм психологического давления была перестановка мебели в квартире диссидента в его отсутствие – подобная акция требует бо́льших ресурсов, чем удар дубинкой по голове в темном переулке. В конце концов, Штази стала чуть ли не всевидящей и всепроникающей. Но ГДР это не спасло.

Оборотной стороной обещания о запрете части партий и возможном преследовании их избирателей является разрастание зоны влияния не только функционеров «Грузинской мечты», но и силовиков – многие из них, вероятно, понимают это. Речь идет не о каких-то единовременных премиях за разгон демонстраций или запугивание оппонентов правительства, а о радикальном расширении полномочий. Оно, по сути, создаст новые социальные лифты, и их стены будут заляпаны кровью и грязью. Сложно сказать, пойдет ли Иванишвили по стопам Саакашвили, который направил в карательные (по существу) структуры множество преданных ему активистов и провел основательную кадровую ротацию, или он сделает ставку на сотрудников, доказавших свою верность в ходе кризисов последней пятилетки. Но в любом случае, политической полиции, усиление которой в новой реальности станет неизбежным вне зависимости от того, какие организационные формы оно примет, потребуется больше людей, денег и технических средств. Тайное, точечное воздействие, вероятно, будет приоритетным, поскольку такие шаги, как, например, закрытие телекомпаний, ужесточение закона «О шествиях и манифестациях», создание реестра «иноагентов» и т. п. «бьют по площадям», вызывают недовольство множества граждан и возмущают зарубежных партнеров.

Многие жители Грузии ненавидят Михаила Саакашвили и критически оценивают период правления «Национального движения». И не все понимают, что процессу хирургического удаления этой и, возможно, других партий из политической системы будет сопутствовать рождение похожего на Штази монстра, который не самоликвидируется после выполнения одной задачи, поскольку новая структура режима потребует продолжения его существования. Он, как и водится, будет питаться кровью и страхом противников правительства и случайно подвернувшихся обывателей.

В демократической стране большинство офицеров с презрением отвергло бы такую перспективу. Но с учетом того, что происходило в Грузии в последние десятилетия, нельзя сказать, что предложение Иванишвили погружает силовиков в какую-то неизведанную страшную антиутопию – им, по сути, предлагается развить и упорядочить методы, которые они уже использовали. Тем, кто ленится читать отчеты Омбудсмена за последние 25 лет (И зря! Они лаконичны и на конкретном материале показывают, в какой стране мы живем), следует составить краткий список вопросов и ответов. Незаконная прослушка? Была при всех правителях. Избиение политических оппонентов? Да, конечно. Слежка? Часть нормы. Пытки? Были. Убийства? Были. Запугивание по телефону? Да у них там целый колл-центр то начинает работать, то будто бы засыпает. Давление на родственников? Да. Душеспасительные монологи старых знакомых с замаскированными угрозами? Разумеется. Все было, есть и, вероятно, будет, разве что мебель, в отличие от Штази, пока не трогают.

Из реального диалога:

– Офицер, которому приказали завербовать ребенка, должен пустить пулю в голову или себе, или тому, кто отдал такой приказ!

– Да ладно тебе...

Злая воля правителя не может породить диктатуру и ужасы пыточных застенков самостоятельно, если хотя бы в части общества нет внутренней готовности к насилию над инакомыслящими, привычки к ненависти, презрения к демократии и верховенству закона.

Современный грузинский опыт сопоставляют с европейским прошлого столетия слишком часто, поэтому для разнообразия стоит посмотреть на восток. «Нас зря критикуют из-за того, что мы выбираем азиатскую модель развития», – говорил в свое время Михаил Саакашвили. Он и его соратники неоднократно указывали на успехи Сингапура и Южной Кореи (и изредка других стран региона) и восхваляли Ли Куан Ю. Впрочем, после того, как тот в интервью CNN назвал Саакашвили «авантюристом», а его действия в августе 2008-го «неописуемой глупостью», грузинские проправительственные СМИ будто бы забыли о существовании архитектора сингапурских реформ. Оппозиция поначалу критиковала «азиатские» пренебрегающие демократией устремления властей, а позже просто высмеивала их, не вчитываясь в тексты интервью, хотя в них можно обнаружить много двусмысленного. В том же заявлении говорилось: «Южная Корея, несмотря на обрушившееся на нее большое несчастье и сильное давление, быстро развилась после 70-х именно потому, что провели реформы и смогли утвердиться на мировом рынке и в регионе». Вообще-то «после 70-х» наступили 80-е, а это годы (1980-1988) правления Чон Ду Хвана; его режим был свиреп, но все же выгодно отличался от предыдущего, тогда как «быстрое развитие и самоутверждение» началось еще при Пак Чон Хи (у власти в 1962–1979 годах). Он правил очень жестко, и любые параллели между современной Грузией и Южной Кореей того периода показались бы неуместными, поэтому, вероятно, и возникла лукавая формулировка «после 70-х». Хотя присмотреться грузинам следует именно к ним.

Годы правления диктаторов обычно сливаются для сторонних наблюдателей в сплошную черную полосу с кровавыми пятнами. Однако в случае Пак Чон Хи необходимо выделить два периода – до 1972 года и после. Он всегда использовал радикальные методы подавления, но ему все же приходилось считаться с оппонентами в парламенте, участвовать в конкурентных президентских выборах, и в двух случаях он выиграл их с трудом, благодаря подтасовкам и запугиванию. Генерал, по всей видимости, понимал, что развитие экономики и системы образования привело часть общества к мыслям о либерализации, и в то же время верил, что довести реформы до конца может только он сам – даже непримиримые оппоненты признавали, что его вера была искренней. Он также полагал (и не ошибся), что ужесточение режима будет поддержано многими жителями страны. В 1972 году, сославшись на сложное международное положение (он не упоминал «глобальную партию войны», но остальные аргументы покажутся грузинским читателям знакомыми) Пак Чон Хи в очередной раз ввел чрезвычайное положение, распустил парламент, арестовал лидеров оппозиции и вынес на референдум конституционные поправки (92,3% проголосовали «за»), которые, по сути, сделали его власть неограниченной и безальтернативной. И без того могучие карательные органы усилились, масштаб репрессий увеличился и, наверное, есть горькая ирония судьбы в том, что 26 октября 1979 года во время дружеского ужина президента застрелил начальник южнокорейской разведки. Непосредственно перед этим Пак Чон Хи призывал его действовать более жестко по отношению к лидерам оппозиции.

При всех различиях контекста сегодня мы столкнулись с тем же сюжетом: часть общества подошла к «развилке либерализации», а авторитарный правитель опасается, что она лишит его власти, и в то же время верит в свою уникальную миссию. Объективно неизбежные перемены начнутся в любом случае, но это может произойти лет на 20 позже, чем было возможно, как в Южной Корее или, например, в Испании на закате эпохи Франко. Отличие лишь в том, что перерождение режима с запретом партий, политической изоляцией «агентов иностранных сил», введением «анти-ЛГБТ цензуры», реформой (а судя по комментариям лидеров правящей партии, чисткой) системы образования и перекройкой Конституции, не готовится в тайне, а анонсировано заранее и включено в предвыборную повестку. Правящая партия рассчитывает на поддержку той части населения, которая не хочет дальнейшей либерализации в процессе сближения с Евросоюзом и готова проголосовать за ужесточение режима во имя стабильности, порядка и процветания. Ничего принципиально нового в этом сюжете нет.

На эмблеме КГБ СССР меч находился на переднем плане по отношению к щиту. На постсоветских эмблемах он скрыт за щитом так, словно кто-то стыдливо пытается спрятать пятна на клинке или показать, что приоритетом является защита государства от всевозможных угроз. Но не стоит заблуждаться: если отказ от демократических принципов примет в Грузии необратимые формы, этот так и не утоливший жажду крови меч вновь будет извлечен, и, чтобы сломать его, придется приложить огромные усилия.

Мнения, высказанные в рубриках «Позиция» и «Блоги», передают взгляды авторов и не обязательно отражают позицию редакции

Подписывайтесь на нас в соцсетях