20 сентября Владимир Путин подписал указ о назначении Владислава Суркова своим помощником. По словам пресс-секретаря российского президента Дмитрия Пескова, Сурков будет заниматься тем же кругом проблем, что и его предшественница Татьяна Голикова. Таким образом, на плечи нового президентского помощника лягут вопросы социально-экономического развития Абхазии и Южной Осетии. Как повлияет новое путинское кадровое назначение на подходы Кремля к двум частично признанным республикам?
Наверное, сентябрьское кадровое назначение Владимира Путина осталось бы событием малозначимым, интересным лишь узкому кругу профессиональных кремленологов, если бы не кандидатура нового помощника главы государства. Владислав Сурков, конечно же, опытный чиновник, появившийся в президентской администрации еще на закате ельцинской эпохи в 1999 году. Однако назвать его чиновником в обычном смысле этого слова не представляется возможным. Не просто "серый кардинал Кремля", но и конструктор внутриполитического ландшафта России нулевых годов, автор концепции "суверенной демократии", представитель власти, не боящийся публичности и самостоятельности во взглядах и оценках, имеющий тягу к эстетству и эпистолярному жанру. Все эти характеристики выделяют Суркова среди обитателей российского бюрократического Олимпа.
В этой связи отнюдь не случайно, что после его отставки с поста вице-премьера российского правительства в мае нынешнего года журналисты и эксперты спорили о том, когда же состоится возвращение Владислава Юрьевича во властные структуры. 20 сентября точку в этой дискуссии поставил Владимир Путин. "Креативный политический конструктор" будет приставлен к Абхазии и Южной Осетии. Какие выгоды и риски таит в себе это назначение?
В отличие от многих своих собратьев по чиновничьему цеху Сурков традиционно придерживался более сложных и мягких аппаратных схем и комбинаций. Этим отчасти объясняется его реакция на события 2011 года, а также на действия Следственного комитета РФ в нынешнем году. Эдакий дискурс "либеральной вертикали". В декабре 2011 года, переходя на работу из администрации президента в российское федеральное правительство, Сурков заявил, что главными своими заслугами считает участие в процессе мирной передачи власти от Ельцина к Путину и в стабилизации политической системы страны.
Впрочем, в случае с Чечней такая "стабилизация" на практике вылилась в формирование феномена "системного сепаратизма" имени отца и сына Кадыровых. Внешняя лояльность и демонстрация замирения в обмен на автономию в принятии управленческих и даже идейно-политических решений. Недавний скандал с конкурсом "Россия 10" и открытие реконструированного мемориала "Дади-юрт" – прекрасные свидетельства такой региональной самостоятельности. Между прочим, главный бенефициарий "чеченской модели" Рамзан Кадыров даже после майской отставки Суркова давал последнему исключительно позитивные характеристики и называл другом. Из уст политика такая оценка дорогого стоит.
Непраздный вопрос: будет ли распространен тот же самый подход и на две частично признанные республики. Конечно же, можно сказать, что функциональная нагрузка Суркова формально должна ограничиваться социально-экономическими сюжетами. Но в случае с Абхазией и Южной Осетией вряд ли возможно четкое отделение экономики от политики. Думается, что автоматический перенос "чеченской модели" на две частично признанные республики вряд ли будет слишком продуктивен, поскольку ключевая проблема в них – не вопрос о лояльности России, а качество государственного управления. Во многом именно оно блокирует формирование новой повестки дня, которую условно можно было бы назвать как "поставгустовскую".
При этом стоит отметить, что к любому поручению Сурков подходил творчески, не просто, как администратор, готовый отчитаться перед вышестоящим начальством о проделанной работе. В этой связи от бывшего кремлевского политического конструктора можно ожидать каких-то нетривиальных пиар-ходов по продвижению образа двух частично признанных образований. Далеко не факт, что это поможет им в укреплении властных институтов и правовых способов решения острых спорных проблем. Но способствовать появлению более совершенных навыков информационной работы, наверное, сможет.
Однако, строя перспективы на будущее, следует иметь в виду, что любая отставка для чиновника (даже такого маститого, как Сурков) не проходит даром. Как известно, свято место пусто не бывает. И его сегодняшний аппаратный вес не будет сопоставим с предыдущим. К тому же найдутся желающие доказать главе государства, что уход Суркова был правильным и обоснованным, а возвращение пришлось не ко двору. В этой связи существует большой риск того, что абхазская и югоосетинская темы будут рассматриваться не как вопросы, имеющие самостоятельное значение, а как площадка для бюрократического самоутверждения одних или для административных игр других. Следовательно, есть опасения, что фундаментальные вопросы полноценного восстановления республик и формирования новой повестки дня не будут решаться системно. Или будут решаться в формате аппаратных комбинаций, отодвигая на второй план такую важнейшую цель, как переход от конфликтов и восстановительного периода к поступательному развитию Южной Осетии и Абхазии.
Наверное, сентябрьское кадровое назначение Владимира Путина осталось бы событием малозначимым, интересным лишь узкому кругу профессиональных кремленологов, если бы не кандидатура нового помощника главы государства. Владислав Сурков, конечно же, опытный чиновник, появившийся в президентской администрации еще на закате ельцинской эпохи в 1999 году. Однако назвать его чиновником в обычном смысле этого слова не представляется возможным. Не просто "серый кардинал Кремля", но и конструктор внутриполитического ландшафта России нулевых годов, автор концепции "суверенной демократии", представитель власти, не боящийся публичности и самостоятельности во взглядах и оценках, имеющий тягу к эстетству и эпистолярному жанру. Все эти характеристики выделяют Суркова среди обитателей российского бюрократического Олимпа.
В этой связи отнюдь не случайно, что после его отставки с поста вице-премьера российского правительства в мае нынешнего года журналисты и эксперты спорили о том, когда же состоится возвращение Владислава Юрьевича во властные структуры. 20 сентября точку в этой дискуссии поставил Владимир Путин. "Креативный политический конструктор" будет приставлен к Абхазии и Южной Осетии. Какие выгоды и риски таит в себе это назначение?
В отличие от многих своих собратьев по чиновничьему цеху Сурков традиционно придерживался более сложных и мягких аппаратных схем и комбинаций. Этим отчасти объясняется его реакция на события 2011 года, а также на действия Следственного комитета РФ в нынешнем году. Эдакий дискурс "либеральной вертикали". В декабре 2011 года, переходя на работу из администрации президента в российское федеральное правительство, Сурков заявил, что главными своими заслугами считает участие в процессе мирной передачи власти от Ельцина к Путину и в стабилизации политической системы страны.
Впрочем, в случае с Чечней такая "стабилизация" на практике вылилась в формирование феномена "системного сепаратизма" имени отца и сына Кадыровых. Внешняя лояльность и демонстрация замирения в обмен на автономию в принятии управленческих и даже идейно-политических решений. Недавний скандал с конкурсом "Россия 10" и открытие реконструированного мемориала "Дади-юрт" – прекрасные свидетельства такой региональной самостоятельности. Между прочим, главный бенефициарий "чеченской модели" Рамзан Кадыров даже после майской отставки Суркова давал последнему исключительно позитивные характеристики и называл другом. Из уст политика такая оценка дорогого стоит.
Непраздный вопрос: будет ли распространен тот же самый подход и на две частично признанные республики. Конечно же, можно сказать, что функциональная нагрузка Суркова формально должна ограничиваться социально-экономическими сюжетами. Но в случае с Абхазией и Южной Осетией вряд ли возможно четкое отделение экономики от политики. Думается, что автоматический перенос "чеченской модели" на две частично признанные республики вряд ли будет слишком продуктивен, поскольку ключевая проблема в них – не вопрос о лояльности России, а качество государственного управления. Во многом именно оно блокирует формирование новой повестки дня, которую условно можно было бы назвать как "поставгустовскую".
При этом стоит отметить, что к любому поручению Сурков подходил творчески, не просто, как администратор, готовый отчитаться перед вышестоящим начальством о проделанной работе. В этой связи от бывшего кремлевского политического конструктора можно ожидать каких-то нетривиальных пиар-ходов по продвижению образа двух частично признанных образований. Далеко не факт, что это поможет им в укреплении властных институтов и правовых способов решения острых спорных проблем. Но способствовать появлению более совершенных навыков информационной работы, наверное, сможет.
Однако, строя перспективы на будущее, следует иметь в виду, что любая отставка для чиновника (даже такого маститого, как Сурков) не проходит даром. Как известно, свято место пусто не бывает. И его сегодняшний аппаратный вес не будет сопоставим с предыдущим. К тому же найдутся желающие доказать главе государства, что уход Суркова был правильным и обоснованным, а возвращение пришлось не ко двору. В этой связи существует большой риск того, что абхазская и югоосетинская темы будут рассматриваться не как вопросы, имеющие самостоятельное значение, а как площадка для бюрократического самоутверждения одних или для административных игр других. Следовательно, есть опасения, что фундаментальные вопросы полноценного восстановления республик и формирования новой повестки дня не будут решаться системно. Или будут решаться в формате аппаратных комбинаций, отодвигая на второй план такую важнейшую цель, как переход от конфликтов и восстановительного периода к поступательному развитию Южной Осетии и Абхазии.
