Президент Георгий Маргвелашвили в Вильнюсе был одним из героев дня, причем главных. Лишь Грузии и Молдавии удалось пройти евродистанцию до финиша. Президент держался так, как и положено человеку с небольшого пьедестала. За него не надо стыдиться соотечественникам, тем более что рядом были те, за кого чужие соотечественники стыдились, и это тоже приятно оттеняло успех. К вопросу-просьбе подсчитать, сколько из этого успеха причитается прежней власти, президент был явно готов. И поправил: не предыдущая политическая команда, а предыдущее политическое поколение.
К которому, кстати, принадлежит он сам.
И потому ни в чем это поколение не смотрится так противоречиво, как в своем европействе. И ни в чем так двойственно не выглядит оно, как в своей мстительности. Георгий Маргвелашвили дал очень точный ответ.
Может быть, по-европейски было включить в состав вильнюсской делегации Саакашвили. Но Европа не требовала невозможного, того, что делать нельзя, а звать экс-президента в Вильнюс было, в самом деле, нельзя. Хоть с утилитарно исторической точки зрения и не звать было несправедливо. В чем тоже суть переживаемого момента.
То политическое поколение, к которому принадлежат два последних грузинских президента, выросло в той Европе, которую любой лидер постсоветья давно научился адаптировать под себя. Своя Европа есть, например, у Ильхама Алиева – как нечто такое, что есть у него, и нет у соседей, конечно, армян. И что можно заполучить без риска для семейного суверенитета.
Своя Европа, как теперь известно, у Украины – это такое сборище порядочных людей, которых грех не развести и не кинуть. У Саакашвили тоже была своя Европа. Естественная, как детские игрушки, вошедшая в кровь и плоть, как совершенный английский. Настолько органичная, что совершенно необязательно было раскладывать ее на компоненты, на картезианство, всеобщие декларации и протестантскую этику. Это было состояние души, магический кристалл, через который он смотрел вокруг себя там, где надо было жить и самоутверждаться и становиться президентом. Где этот магический кристалл был нужен, как слону геометрия, и он это знал.
Один коллега как-то проницательно заметил, что строители постсоветского капитализма никого не обманывали. Просто они строили – и построили его таким, каким учили видеть советские учителя – воровским, лживым и темным, как джунгли. С Европой Саакашвили получилось немного не так, грузины получили Европу, которую полюбил Саакашвили – Европу для среднего класса, энергичного, деятельного и благодарного за возможности своему государству и потому законопослушному. Все остальное типа гражданских свобод было вторичным бонусом. Это была не худшая Европа, кто недоволен, может изучить опыт Еревана или Баку.
Но при всем том Европа Саакашвили обладает одним несомненным достоинством: криво ли, с ошибками, но она инсталлирована, желающие могут ее апгрейдить так, как им захочется, и снести ее уже не получится. Она очень мало где работает, она пока больше в ментальности и в умах очень немногих людей, но по-другому она не грузится. Европа – она ведь, как разруха, – в головах.
С Европой у Саакашвили получилось немного лучше, чем со всем остальным. Никто за Европу не сел в тюрьму, никто не умер, она вообще прошла без потерь. Европа, кажется, единственное, за что Саакашвили не предлагается казнить или выслать. Европа была чистой операцией прикрытия, это тоже правда.
Но есть и другое. То, что делает правитель – мнительный, жестокий, коварный, но честолюбивый, – порой оказывается намного лучше его самого и той памяти, которую он о себе оставил. Европа Саакашвили – лучший урок на эту тему. Может быть, потому, что без издержек.
Урок циничен, как та Европа, которую избрал для Грузии, презентовал и инсталлировал Саакашвили. То скверное из его политического наследства, что было связано с мрачноватыми странностями его личности, с ним и уйдет. Если это не связано с чем-то большим и более системным. Все остальное, то, что зацепилось и осталось лишь благодаря его неистовству, можно апгрейдить. Например, Европу. И все логично. Он не брал в Европу тех, кто не очень хотел. Теперь те, кто хотел, не взяли его самого.
К которому, кстати, принадлежит он сам.
И потому ни в чем это поколение не смотрится так противоречиво, как в своем европействе. И ни в чем так двойственно не выглядит оно, как в своей мстительности. Георгий Маргвелашвили дал очень точный ответ.
Может быть, по-европейски было включить в состав вильнюсской делегации Саакашвили. Но Европа не требовала невозможного, того, что делать нельзя, а звать экс-президента в Вильнюс было, в самом деле, нельзя. Хоть с утилитарно исторической точки зрения и не звать было несправедливо. В чем тоже суть переживаемого момента.
То политическое поколение, к которому принадлежат два последних грузинских президента, выросло в той Европе, которую любой лидер постсоветья давно научился адаптировать под себя. Своя Европа есть, например, у Ильхама Алиева – как нечто такое, что есть у него, и нет у соседей, конечно, армян. И что можно заполучить без риска для семейного суверенитета.
Своя Европа, как теперь известно, у Украины – это такое сборище порядочных людей, которых грех не развести и не кинуть. У Саакашвили тоже была своя Европа. Естественная, как детские игрушки, вошедшая в кровь и плоть, как совершенный английский. Настолько органичная, что совершенно необязательно было раскладывать ее на компоненты, на картезианство, всеобщие декларации и протестантскую этику. Это было состояние души, магический кристалл, через который он смотрел вокруг себя там, где надо было жить и самоутверждаться и становиться президентом. Где этот магический кристалл был нужен, как слону геометрия, и он это знал.
Один коллега как-то проницательно заметил, что строители постсоветского капитализма никого не обманывали. Просто они строили – и построили его таким, каким учили видеть советские учителя – воровским, лживым и темным, как джунгли. С Европой Саакашвили получилось немного не так, грузины получили Европу, которую полюбил Саакашвили – Европу для среднего класса, энергичного, деятельного и благодарного за возможности своему государству и потому законопослушному. Все остальное типа гражданских свобод было вторичным бонусом. Это была не худшая Европа, кто недоволен, может изучить опыт Еревана или Баку.
Но при всем том Европа Саакашвили обладает одним несомненным достоинством: криво ли, с ошибками, но она инсталлирована, желающие могут ее апгрейдить так, как им захочется, и снести ее уже не получится. Она очень мало где работает, она пока больше в ментальности и в умах очень немногих людей, но по-другому она не грузится. Европа – она ведь, как разруха, – в головах.
С Европой у Саакашвили получилось немного лучше, чем со всем остальным. Никто за Европу не сел в тюрьму, никто не умер, она вообще прошла без потерь. Европа, кажется, единственное, за что Саакашвили не предлагается казнить или выслать. Европа была чистой операцией прикрытия, это тоже правда.
Но есть и другое. То, что делает правитель – мнительный, жестокий, коварный, но честолюбивый, – порой оказывается намного лучше его самого и той памяти, которую он о себе оставил. Европа Саакашвили – лучший урок на эту тему. Может быть, потому, что без издержек.
Урок циничен, как та Европа, которую избрал для Грузии, презентовал и инсталлировал Саакашвили. То скверное из его политического наследства, что было связано с мрачноватыми странностями его личности, с ним и уйдет. Если это не связано с чем-то большим и более системным. Все остальное, то, что зацепилось и осталось лишь благодаря его неистовству, можно апгрейдить. Например, Европу. И все логично. Он не брал в Европу тех, кто не очень хотел. Теперь те, кто хотел, не взяли его самого.
