Михаил Саакашвили снова обратился к народу Грузии. Народ, по его мнению, должен создать «Единую платформу для нового дня». То есть, вне зависимости от взглядов и политических симпатий, устроить мозговой штурм. Единый и всенародный. То есть совершить общее движение. Единое и национальное. Почти смешно.
Конечно, все совпадения случайны. Михаил Саакашвили обратился к народу буквально день в день в полувековой юбилей октябрьского пленума ЦК КПСС. Человек, в истории которого были и пляски перед Сталиным, и оттепель, и Новочеркасск, ушел в историю как анекдот про кукурузу. Легко ставить памятники из черно-белого на Новодевичьем после смерти героя. И очень трудно при его жизни догадаться, что черно-белый – не сочетание цветов, а сам по себе цвет.
Хрущеву все предпочли забыть – и черное, и белое. За возможность перевести дух одни ему простили выселение кумира из Мавзолея, другие – венгерский 56-й. Саакашвили не забыли ничего. Крови за первым было, пожалуй, побольше, чем за вторым. Но первый смиренно ушел и тихо дожил, а второй сделал выбор между тюрьмой и сумой. И продолжает обращаться к народу.
Обида – их спутник, но один тихо умер в своей обиде на даче, для другого в изгнании она – вечный двигатель внутреннего сгорания. По правилам тогдашней игры, обиды Хрущева никого не интересовали. Обида Саакашвили безмерна, деятельна и спасительно избавляет его от подозрения, что все кончилось. Обида на своих, которые живут дальше, всем своим видом показывая, что можно жить без него. На чужих – за то, что не оставляют шанса на реванш. На Запад – который не считает его ни Гавелом, ни Валенсой. На сами время и пространство – за то, что в нем больше никто не ждет ни Гавела, ни Валенсу.
Саакашвили по-прежнему считает себя фигурой из ряда грандиозных ниспровергателей. Может, на полтора десятка лет опоздавшей, но, как он считает, не фатально. Может быть, он в чем-то даже прав. Странам и народам, которым не повезло разобраться со своей историей в 90-е, остается только вариант Саакашвили. И еще очень большой вопрос, на кого придется когда-нибудь соглашаться тем, кому сегодня не досталось и его.
Любой Сталин рано или поздно кончается Хрущевым. После фильма ужасов хорошо идет любая драма, семейная, производственная, иногда с кровопусканием, которое все равно норма жизни. Потом полвека будут радоваться: надо же, какой он положительный герой, сделал страну такой приличной, что его самого, сняв, не пристрелили. Сделал, но не он один. Это было коллективное творчество правящих масс, которым совсем не хотелось возвращаться туда, откуда чудом вырвались живыми. Да и Хрущеву едва ли году в 66-м пришло бы в голову обратиться к советскому народу.
Свергнутый Саакашвили свергнутым Хрущевым быть не собирался. Им в Грузии, кстати, исправно в свое время согласился дожить Шеварднадзе, что логично завершает мозаику.
А о чем мечтать в изгнании, что в нем еще дает силы, помимо обиды? Только вера в триумфальное возвращение. И в прозрение народа, который нельзя обманывать вечно. И в то, что он, народ, ждет его, Саакашвили, обращений.
Выпадение из непрерывности – наверное, самое скверное, что может приключиться с политиком, кем бы он ни был – реформатором ли, диктатором, или великим инквизитором. Главное, не Хрущевым. Все верят, что все кончится вторым пришествием. Ста днями после десяти месяцев Эльбы. Юлия Тимошенко, выехав из тюрьмы в инвалидной коляске, кажется, верила, что все только начинается. Борис Березовский тоже никак не хотел понять, что проект давно закрыт, и не замечал, как становится все смешнее. Березовский был личным врагом одного человека. Видеть Саакашвили в тюрьме мечтает половина страны. Предлагая народу единую платформу, Саакашвили забывает, что она уже есть. Безо всякого мозгового штурма.
За 50 лет, которые прошли между октябрьским пленумом и обращением Саакашвили к народу, стало окончательно ясно, что изгнание – знак большого исторического прогресса. И теперь можно точно сказать, насколько нынешнее политическое устройство демократичнее тогдашнего: настолько же, насколько выбор ее свергнутого правителя между тюрьмой и сумой перспективнее отсутствия выбора вообще. Изгоняют обычно тех, кто плевал на правила игры и кого расстреливать уже не принято. Скажем, Бродского. Но не секретаря ЦК, хоть первого, хоть районного.
Так что изгнание Саакашвили – симптом продолжающегося выздоровления. Или как минимум хотя бы того, что болезнь еще лечится и прогноз не так безнадежен, как перспективы самого изгнанного. Хрущев действительно смотрелся куда ближе к реальности.
Мнения, высказанные в рубриках «Позиция» и «Блоги», передают взгляды авторов и не обязательно отражают позицию редакции
