Репортаж из Азербайджана, который живет не только войной
Азербайджан празднует победу в коротком противостоянии с Арменией. Хоть контуры этой победы неясны и что на самом деле в эти дни происходило на фронте – военная тайна с обеих сторон. Однако желание верить в победу повсеместно, и реванш будто бы состоялся. И самое главное открытие последних дней: его будто бы и в самом деле все эти годы ждали.
Между тем за несколько дней до того, что было объявлено решительным наступлением, ни жажды победы, ни запроса на объединяющее нацию воодушевление, ни, тем более, поводов к нему в Азербайджане не наблюдалось. Карабах оставался тем же, чем он был все минувшие годы, – ушедшим на периферию памяти фоном. О Карабахе вспоминали, только если о нем кто-то спрашивал, да и скепсис по поводу его возможного возвращения уже не считался чем-то постыдным.
Оставалась только ненависть к врагу, который уже многие годы невидим и абстрактен. Но и эта ненависть, как полагают многие азербайджанские наблюдатели, скорее, иррациональна и управляема. И если власть сочтет нужным сменить тональность, то и гражданин обнаружит, что и враг не так уж и заклят, хоть, конечно, другом все равно не станет.
Азербайджан – уже очень давно не воюющая страна, и, казалось бы, отвык от самой мысли о том, что может ею быть. Четыре бурных дня тоже, вероятно, станут скоро историей, и Азербайджану придется снова быть «Страной Огней» – как он уже давно, до нынешнего Карабаха и без него, привык позиционировать себя в мире.
У каждого свой Крым
Тема огней, переходящая в архитектуру газовых факелов и нефтяных вышек, доминировала бы в городской эстетике, если бы не прочие достижения традиционно широко шагающей страны. По высокотехнологичным огням на фасадах небоскребов, как по звездам, можно сверять свое положение в любой точке города. Баку – столица первых в истории Европейских игр, как не без оснований подозревают злые языки, единственных. Иные окрестные столицы встречают прилетающего гостя постсоветской удрученностью спальных районов. Баку все свои козыри выкладывает сразу. Феерический модерн стадионов поистине эмиратского размаха и пространственной щедрости. Проспекты – как бескрайние площади, строительство кажется неостановимым, даже будучи замершим. А еще в планах «Формула-1», этап которой, конечно, должен поразить мир и, несомненно, поразит. «Azerbaijan – land of fair!» – напоминают миру самые дорогие рекламные пространства мира, в том числе и несущие этот клич на своих майках звезды мадридского «Атлетико».
Впрочем, как полагает азербайджанский экономист, один из лидеров движения «РеАл» («Республиканская альтернатива») Натик Джафарли, зарабатывать на «Формуле-1» государство не собирается:
«Здесь все не так, деньги зарабатывает фирма-организатор, а для государства смысл только в рекламе, поскольку ее показывают всему миру».
Но и здесь есть нюанс. Джафарли уверен: болельщики, читающие про Страну Огней на футболе, едва ли понимают, что речь идет не о какой-то частной фирме под названием «Азербайджан», а о государстве, которое еще никому не приходило в голову так рекламировать.
«Это все – имиджевые проекты, деньги были неважны, – полагает Джафарли, – особенно когда нефть стоила 150 долларов».
Эта вечно ускользающая разница между государством и корпорацией – основа модели, которую азербайджанский политолог Тогрул Джуварлы полагает спасительной для режимов на бывшей бескрайней одной шестой части суши:
«То, что называют имитационной демократией, неслучайно оказалось такой жизнеспособной схемой. С одной стороны, авторитарная автаркия, которая живет по собственным законам. С другой стороны, есть и демократические вроде бы институты, которые можно в нужный тебе момент использовать по-своему и так и жить».
Жить и, оттачивая мастерство стремительного перехода с одного регистра на другой, можно переживать то, что кому-то покажется потрясением, можно побеждать и переизбираться. Можно вообще практически все.
Пока не наступает кризис. Причем настоящий и повсеместный. Не только и не просто с крушением цен на нефть, а так, чтобы и с Крымом, и с Сирией, а Крым и Сирия с их логическими продолжениями у каждого, как оказалось, свои.
Человек, похожий на Башара Асада
Мы не первые. Натик Джафарли вспоминает, например, Африку:
«Если хотите понять про Азербайджан, почитайте про Габон. Самые дорогие виллы в 80-е годы были там – по 10-20 миллионов долларов. По потреблению шампанского на душу населения Габон несколько лет подряд занимал первое место в мире. У них другая проблема – вместо миллиона баррелей в день они стали добывать 70-80 тысяч. Сейчас Габон живет за счет программ помощи ООН. Вот примерно так, чуть хуже, чуть лучше, может быть и у нас, если не начать реформ».
Разница не принципиальна, кончилась ли нефть или перестала быть золотой. Вся экономическая стратегия второго сюжета – ожидание чуда, которое само по себе становится кризисом. В Азербайджане кризис несбывшихся грез выглядит в описании Джафарли так:
«Две девальвации, 34 и 48 процентов. И продолжающееся повышение курса доллара. Плавное – потому что чисто административное. Объем невозврата кредитов увеличился в два раза – два миллиарда долларов. Рынки недвижимости и автомобилей падают. В январе в 27 раз меньше привезли автомобилей из Грузии в Азербайджан. Это уже не кризис. Это – депрессия».
При сотнях долларов за баррель про путающегося в таблице умножения министра можно было рассказывать анекдоты. Сегодня от качества принимаемых государственных решений уже не просто не до смеха. Уже очевидно, насколько иного не дано, и все равно только и остается улыбаться историям про то, как власть вдруг предписывает продавать алкоголь только за кредитные карточки, а потом так же врасплох отменяет собственное решение, потому что ужасаться собственным решениям – теперь тоже стиль.
Система запрограммирована не на хорошие решения, а на успешные – для какого-то конкретного лоббиста. На этом держится модель распределения благ по всему общественно-политическому пространству, и то, что в тучные годы – гарантии стабильности, в кризис – сигнал для паники. Политолог Арастун Оруджлу вписывает этот сигнал в понятные координаты:
«Один клан, преимущественно семейный. Безо всякой легитимности, поскольку все фальсифицируется. И за всем этим военная структура, которая тоже возглавляется этим же кланом… Вот чем больше я вглядываюсь в Башара Асада, тем явственнее проглядывает силуэт Ильхама Алиева».
Госклан
А к этому система, умеющая адаптироваться к чему угодно, адаптироваться не может, потому что исправно воспроизводит свою закостенелость, которую прежде принято было называть органичной преемственностью. Когда-то Азербайджан считался одним из образцов постсоветского кланового устройства. Был клан нахичеванский имени вечных вождей страны, был клан, который назывался карабахским в честь крепких выходцев из потерянного региона, были выходцы из Армении. Во времена правления бакинца Аяза Муталибова стали говорить о бакинском клане, но недолго и без особой выразительности.
Сегодня все несколько изменилось, время берет свое, и клановая система модернизируется. Вместо седых людей партхозактива появились элегантные знатоки вин и ценители прекрасного, привечающие людей искусства. Уже можно мигрировать между кланами, чего прежде не было. Гарвардских мальчиков и девочек надо куда-то пристраивать, и все чаще сын одного министра становится заместителем у другого и дружественного, иногда из другого клана. Но для того чтобы жизнь состоялась по-настоящему, мало быть в нахичеванском клане – надо принадлежать к его внутренней элите, клану Пашаевых, из рода которых первая леди страны.
Но главное осталось прежним: власть должна быть сакральной настолько, чтобы консолидировать кланы, балансируя между ними путем перекрестной торговли взаимной лояльностью. Высшая гармония – это когда любой выскочка, решивший бросить вызов системе, съедается самим кланом во избежание непредсказуемых вибраций.
И омоложение кланов модель не меняет. Напротив, молодые и образованные, рафинированные и гарвардские бьются за счастье жестко даже по сравнению с отцами, которых в склонности к сантиментам тоже никто не подозревал. «Молодой интеллигентный выпускник МГИМО оказался хуже старого энкавэдэшника» – прослеживает коллега последний исторический этап эволюции азербайджанской власти.
Но, как полагают многие эксперты, при этом все больше тех, кто устает. Даже без кризиса. Кто с удовольствием бы легализовал нажитое и согласился на модернизацию. А то мало ли что…
Не то чтобы нельзя. Но как и насколько?
Обыкновенный Кафка
Хикмета Гаджизаде, посла в Москве времен Абульфаза Эльчибея, называли украшением оппозиционной партии «Мусават». Он ушел из «Мусавата», как ушли многие после того, как закончилась эпоха классической оппозиции, собиравшей огромные митинги и еще помнившей, что она была властью. Больше митингов таких масштабов не ожидается.
«Не будет Майдана, – мрачно итожит Гаджизаде, – мы будем загнивать, как ацтеки и майя».
Темпы деградации, надо полагать, власть вполне устраивают, она может не нервничать. Но нервничает.
Журналистка Хадиджа Исмаилова приговорена к семи с половиной годам колонии за, как сказано в приговоре, уклонение от уплаты налогов. Но, как признают даже ее друзья, ее разоблачения вовсе не открывали азербайджанцам глаза на причуды власти.
«Да и вообще, – считает Натик Джафарли, – самая прозрачная сфера в Азербайджане – коррупция».
Клановая теория и практика здесь не бином Ньютона ни для кого, любой объяснит распределение людей нахичеванского клана по самым хлебным должностям, без возмущения и с пониманием, и потому со всем жизнеутверждающим оптимизмом гражданина, уже не верящего, что может быть еще хуже. В поселке на окраине Баку меня просят не фотографировать и забыть имена собеседников. И в этом имеется свой смысл, поскольку сам поселок – аллегория. Как сама земля, пропитанная нефтью так обильно, что на ней уже никто и не надеется посадить спасающее от жары дерево. Впрочем, копать здесь тоже ничего нельзя – будто кто-то боится, что забьет неподконтрольный фонтан. В общем, о том, как хозяева платят за газ, они мне рассказывают за чаем в доме, которого нет. А вокруг, естественно, с театральной ненавязчивостью нефтяные качалки.
Земля здесь на балансе SOCAR – так уже много лет называют Госнефтекомпанию Азербайджана. Нефтяные поля иссякают, в связи с чем люди из муниципалитета ее продают желающим построить жилье. И даже выдают бумажку, которую суду или желающему снести постройку можно показывать с тем же успехом, что старую школьную грамоту за успехи в учебе. Этих домов нет на карте, зато здесь есть школы и даже газовые счетчики, потому что если уж платить, то пусть будет удобно и без регистрации. В общем, безо всяких прав, но и не дорого и исправно ходят маршрутки в город. Здесь все играют в одну игру, ставки в которой для государства обычны, для людей фатальны. Вывернутая наизнанку нормальность – гарантия немайдана, потому что Майдан – это всегда какое-никакое открытие, а тут открывать нечего.
Острова невезения
Но власть нервничает, потому что ей ведь и в самом деле, как никому другому, все это может напомнить Сирию. А запас прочности измеряется в миллиардах накопленного нефтяного фонда. Миллиардов становится меньше. Натик Джафарли водит указкой по диаграммам. Реальный денежный ресурс нефтяного фонда, неконвертированный в ценные бумаги или недвижимость, – 18 миллиардов долларов. Но удивительным образом ровно столько же должен вложить Азербайджан в газовые и газотранспортные проекты, с которыми связывает свое будущее, – «Шахдениз» и «Южный газовый коридор». Словом, как полагают эксперты, при нынешних видах на динамику нефтяных цен у власти есть года полтора точно.
Но есть и еще одна хорошая новость для власти: в таких моделях она счастливо освобождена от необходимости делать жизнь прекрасной или хотя бы сколь-нибудь сносной для всех. На достаточном количестве вверенных граждан она может сэкономить. Баку светится огнями, как Дубай. Набережная, символ города тех времен, когда все было на благо человека, тоже будто перенеслась сюда из восточной сказки. Все это сияние даже самого депрессивного обывателя должно убедить в том, что все не может быть так плохо, как ему кажется за версткой семейного бюджета.
Это у системы получается. Но вдруг что-то где-то рвется и происходит взрыв. Три года назад в городке Исмаилы детонатором послужило, в общем, простое ДТП с участием местного чиновника. Народ пошел громить принадлежащие местной элите отели и виллы. А местная элита – продолжение элитной вертикали. И, как обычно, – спецназ, резиновые пули, само название «Исмаилы» как политологическая категория вероятного развития событий, которое власть и так видит в панических снах про какую-нибудь свою весну.
Да, согласен Тогрул Джуварлы, зримо кризиса еще нет. Машины стоят в пробках, в приличном кафе вечером столик по-прежнему надо резервировать. Но, полагает он, и в Исмаилы протест был не экономическим:
«Как бы все ни выглядело со стороны, азербайджанец с трудом переносит покушение на достоинство. И оно в определенный момент становится фактором социально-психологическим. И Алиев это понимает».
А синхронизировать себя приходится не только с кланами и островками недовольства, но и с внешним миром.
Что делать с рукой Москвы
Азербайджан, как говорит Натик Джафарли, единственная страна на свете, которая ведет переговоры о вступлении в какой-нибудь союз с единственной целью – не вступить в него. С одной стороны – не ОДКБ, не ЕвразЭС. С другой, и переговоры об ассоциации с Евросоюзом Азербайджан вел так, чтобы не дать последнему ни малейшего шанса хоть куда-нибудь его интегрировать. Ну разве что в какое-нибудь соглашение по гражданской авиации.
Но эта форма равновесия была нарушена, причем задолго до падения цен на нефть. Крым и Донецк Азербайджан воспринял с присущей ему двойственностью. С одной стороны, Москва выступила на стороне сепаратистов, что однозначно превращало ее в противника, по крайней мере, идейного. С другой стороны, общим местом азербайджанской политологической школы стала тема исходящей от России опасности – просто потому, что после Крыма ничего невозможного больше нет. И, стало быть, не надо ее злить.
Опасность видится во всем. Арастун Оруджлу, к примеру, вспоминает, как Иран выказал готовность присоединиться к газовому коридору в обход России, и тут же на Каспии начались российские учения. Хикмет Гаджизаде говорит о миллионах азербайджанцев в России, которых Кремль может выдворить, спровоцировав таким образом в Азербайджане социальный кризис.
И, конечно, Карабах. Уверенность в том, что война проиграна не Армении, а, по сути, России из патриотического тезиса превратилась в политологическую установку, исходя из которой все может повториться и теперь. И Россия непременно воспользуется возможностью наказать Азербайджан.
Правда, о своем праве начать новую войну официальный Баку и сам напоминал едва ли не раз в месяц. И прозвучавшее в ходе нынешнего конфликта заявление президента Алиева Хикмет Гаджи-заде предлагает прочитывать буквально: Армения должна отныне жить в постоянном страхе. То есть исходный тезис о праве на войну теперь оформляется в практику беспокоящего огня. Но и это не считается противоречием тезису о руке Москвы. И в этом тоже есть логика. Как в противостоящей Армении, власть которой уверенно гасит все недоумения по поводу ее снисходительности к действиям Москвы аналогичным нежеланием сердить того, кто при случае может указать на место. А место у Армении, как ей принято напоминать, уязвимое. Это сходство признают и азербайджанские эксперты, и тезис об управляемости конфликта получает новое подтверждение.
Однако есть еще один нюанс, о котором говорит Арастун Оруджлу:
«Больше половины наших чиновников очень любят Россию».
И что-то подсказывает, что объект этой любви отнюдь не Тургенев. Хикмет Гаджизаде, вспоминая крушение власти Народного фронта, полагает, что Москве ничего не стоит организовать саботаж азербайджанского чиновника, и это может заставить Алиева подписать все, что потребует Москва:
«Я работал послом, я знаю, как Москва умеет открыто давить и требовать».
Словом, считается, что модель равноудаления от востока и запада дала сбой при первом же беспокойстве. Но, возможно, правильнее будет сказать: при первом же искушении. С одной стороны, суверенная демократия по-азербайджански могла в самом деле позволить себе ту невовлеченность и непроницаемость, которую обеспечивала пышная нефтегазовая подушка. Жесткая авторитарность внутри в обмен на ни к чему не обязывающую солидарность с Западом – эта модель выглядела эффективной.
Но, как выяснилось, не выстраданной.
Москва, может быть, и в состоянии устроить серьезный кризис в Армении или Азербайджане. Хоть, в отличие от Абхазии, она в карабахском урегулировании не монополист. Но зачем? С таким кризисом Москва потеряет пусть несколько виртуальный, но, в общем, единственный капитал – трепет перед Россией, который каждая из сторон так рачительно и бережно в себе культивирует. И взамен – ничего, кроме укрепления уже заработанной на Донбассе репутации.
Необязательно вступать в ОДКБ и ЕвразЭС. Зато в ореоле этих подозрений жизнь азербайджанской элиты наполнилась привычным содержанием. Жить по-евразийски приятнее во всех отношениях, чем по-западному. К тому же больше не надо играть на благочинном регистре, отказывая себе во всем, и в тюрьмах один за другим оказались десятки журналистов, и правозащитников. Разгромлена не только старая оппозиция, но и нарождавшаяся, поскольку за решеткой оказались лидеры только образовавшихся движений, таких как «НИДА» и «РеАл».
С другой стороны, даже самые убежденные оппоненты власти, оценивая положение, в котором она оказалась, где-то даже ей сочувствуют. Почему, если так страшна Россия, не попытаться найти противовес на Западе – собственно говоря, это было бы продолжением былого балансирования? – спросил я у Гаджизаде:
«А Запад не идет. Это большая проблема. Запад может предлагать что угодно, а Россия просто грозит все перекрыть, и мы понимаем, что Запад не спасет».
Арастун Оруджлу еще более конкретен:
«Запад нас вовлекает в газовые проекты, но никаких гарантий не дает. И я честно скажу: будь я на месте Алиева, после того, как Запад ничем не помог Украине, я бы тоже ему не доверился».
Между Украиной и Карабахом
И в этой ситуации что-то надо менять. А опыта нет и нет в системе блока, который был бы на изменения настроен. Только жесты.
«Наш президент любит эффектные жесты. Вскочить на коня «Формулы-1», построить гигантский, никому не нужный стадион. Знаете, есть фараон, а есть сын фараона…» – оценивает готовность президента к реформам Хикмет Гаджизаде.
Но и не менять уже нельзя, но где границы того, что может позволить себе власть, для которой куда ни кинь – цивилизационный выбор? Либо реформы, либо лояльность кланов.
Государство находит свой компромисс. В поисках возможности не менять модель она перебирает собственный механизм. В полосе нестабильности у элиты ведь так много искушений вариативности и непродуманных импровизаций. В самый разгар кризиса президент упразднил не что-нибудь, а Министерство национальной безопасности. Власть бдительна.
«Вот, скажем, хорошая вещь – местное самоуправление. Скамеечки, чистота улиц, в общем, все то, чем власти заниматься незачем. К тому же там на 90 процентов – та же партия власти. Но власть ни на дюйм их не отпускает, – объясняет Тогрул Джуварлы. – Во-первых, она боится разлада внутри себя. А во-вторых… У нас же даже процессуальное соглашение не решаются ввести – потому что это тоже какая-то вариативность, какая-то возможность неформальной договоренности, причем не с чиновником, который себе в карман положит, а с самим государством…»
После разгона МГБ началась реформа таможни, еще одной основы государства-корпорации. Таможню много лет контролирует представитель еще старой отцовской гвардии Кямаледдин Гейдаров, всесильный руководитель МЧС, и Джуварлы видит в этом консолидацию власти:
«Либо Алиев настолько чувствует свою силу, что просто не обращает на него внимания, либо полностью ему доверяет».
Накануне Новруза президент помиловал десятки политзаключенных (которыми их, впрочем, никто в Азербайджане официально не называет), реальный срок был заменен условным журналисту Рауфу Миркадырову, освобождение которого, как признают посвященные люди, было частью пакета договоренностей о будущей и возможной перезагрузке с Западом.
И, казалось бы, линия начинает логично вырисовываться, и тут – Карабах, который не вписывается ни в эту, ни какую-нибудь другую, даже ей полностью противоречащую логику. Возможно, впрочем, тактика «беспокоящего огня» была провозглашена не столько для карабахцев, сколько для своих граждан, которые, оказывается, ждут победы. И для мира, который должен оценить серьезность намерений Азербайджана: он, как и прежде, предан идее дуализма и одновременности игры на двух регистрах. И торжество патриотического духа, и «Южный газовый коридор». Видимо, спорадические артиллерийские дуэли в Карабахе с уверенностью в том, что кто-то обязательно помирит, в планы обеих сторон вполне вписываются.
А тем временем можно выиграть время и немалое, а это в кризис – сверхценный бонус. Политзаключенных и кандидатов в них хватит еще не на один раунд большой торговли. Которая зависит отнюдь не только от Азербайджана. Скажем, полагает Хикмет Гаджизаде, очень многое зависит от развития событий в Украине. С которой, впрочем, по большому счету многое и началось
Только вот Карабах начался гораздо раньше. И оказался вдруг намного важнее.
Редакция благодарит Go Group Media за помощь в подготовке материала
