План был бы, действительно, хорош, если бы Россия и в самом деле готовилась к распаду. Этот план можно было бы назвать дьявольским и зловещим, будь он хоть в чем-то нов, но его вторичность даже поучительна и полезна. Закрепить за гражданами право не учить языки национальных республик, в которых эти граждане живут, было бы логично, заяви, допустим, Казань о своем уходе из большой страны. Празднично отстроенные в интернационально-шаговой доступности церкви и мечети превратились бы в штабы «интернационалистов» и «националистов», очередная femme fatale вроде Фаузии Байрамовой из начала 90-х призвала бы к священной войне, а за каждое столкновение ответственность на себя раз за разом брал бы ИГИЛ или другая франшиза, идущая ему на смену. В общем, повторюсь, все было бы по делу, приступи Россия к долгожданному распаду по советскому образцу 30-летней давности.
Незадача в том, что никакого распада не предвидится. А без его даже самой призрачной угрозы вся эта затея с языками будто специально придумана, чтобы все догадались, что между «зачем» и «почему» иногда целая пропасть.
Российская власть ведь почти не притворяется, и бывшие звезды художественной гимнастики и комсомольских учеб в самом деле работают в ней интеллектуалами. Поэтому, с одной стороны, власть дает себя пугать изысками на тему распада России, а с другой стороны, продолжает жить сегодняшним днем, в котором никаких признаков катастрофы не наблюдается.
Как любая власть даже не имперского, а просто неизвестно для чего централизованного жанра, она инстинктивно принимает решения, исходящие не из тактики и стратегии, а только из ее природы. Никакая стратегия не требовала возвращать страну в полемику о языках. Языковая тема, если верить социологам, без ее политизации возбуждает от силы пять процентов потенциально возбудимых. Что же до суверенитетов с сепаратизмом, скандал был несколько постановочным даже в 90-х, когда Минтимер Шаймиев пугал Москву курултаями Всетатарского общественного центра (ВТОЦ), а Джохар Дудаев подсчитывал миллионы долларов на душу ичкерийского населения, которые хлынут, едва оно избавится от империи.
Номенклатура, хоть национальная, хоть интернациональная, по всей территории незаходящего солнца намертво спаяна со страной одной главной скрепой – она любит и умеет выгодно продать центру за его страхи свою ответственность. Ни один губернатор, президент, глава республики, хоть выбранный, хоть наследный, в самой страшной горячке не подумает о реальной независимости, заполучив которую он вынужден будет общаться с вверенным ему народом без возможности свалить все на московскую нерасторопность с трансфертами, кредитами, реструктуризацией кредитов и, конечно, МЧС, потому что свои вертолеты для тушения своих пожаров давно проржавели. Но поскольку звезды гимнастики, конькобежного спорта и прочей государственной мысли заражают своим беспокойством за судьбу державы ее предводителей, те раз за разом покупаются и покупают лояльность, которую никто не собирается нарушать – с соответствующими откатами, конечно, во все стороны.
В этой схеме, которая посрамляет материалистов, отрицающих возможность вечного двигателя, люди, которые придумывают законы о добровольном изучении языка – как распредвал, как кнопка на зонтике, как главное из всех пяти колес в инвалидной коляске инвалидного государства. Их закон вроде никому не нужен, но государство так устроено, что битва большего зла с меньшим в его мозгу не утихает ни на миг. И если миазмы сгущаются, то нормальным и законным становится то, что вчера считалось глупостью, причем, возможно, вредной. Зачем объявлять законом то, что в законности не нуждается? В советское время не учить литовский или грузинский считалось нормальным для интернационального населения Грузии или Литвы, а всякие итальянские книжки латыши читали в проверенном переводе с русского.
Теперь не учить башкирский или кабардинский будет считаться законным.
С точки зрения житейской практики – никакой разницы. С точки зрения широты государственной мысли сравниться с этим мог бы только закон о разрешении материться при дамах, что многие товарищи делали, но с пониманием того, что это не совсем комильфо, и оставалась надежда на чудо исправления.
А теперь надеяться не на что, и это может оказаться особенно интересным тем, кто еще не родился. Ведь такая федерация, как наша, для того и создана, чтобы время от времени, как минимум раз в поколение, довести себя до непременного кризиса идентичности какой-нибудь из национальных окраин. Разнообразие даже советской статистики на эту тему не позволяет спрогнозировать, как именно он случится. Но вопросы к человеку, который проходит как хозяин необъятной родины лишь потому, что говорит по-русски, обязательно возникнут, причем одними из первых. То есть они возникли бы даже без нынешнего приступа русского интернационализма. Но носители языка межнационального общения могли хотя бы сказать, как некоторые говорили в перестававшей быть советской Литве: ребята, мы с вами, мы же тоже здесь отчасти жертвы, как и вы!
Теперь – все, домой возврата нет. Теперь дети тех, кто так счастлив прогулять уроки сегодня, будут колонизаторами совершенно законно и формально. Со всеми последствиями. И тогда, кстати, тоже некоторые поборники справедливости здесь и сейчас скажут: но они не виноваты, они же – дети, почему они должны отвечать за грехи отцов?
А на этот вопрос ответ мы теперь отлично знаем, спасибо товарищам филологам новой славянофильской школы.
Это ведь все не про язык. Даже не про сепаратизм. И даже, как бы ни обижались оптимисты, – не про развал России. Это про функционирование системы. Этой системе не до тех, кого через двадцать лет будут называть мигрантами и колонизаторами. Во-первых, потому что двадцать или даже десять лет далеко-далеко превосходят самые смелые горизонты системного планирования, они ведь не простираются дальше следующего псевдовыборного цикла. А, во-вторых, инстинктивно они понимают, что запас могучей и бесполезной инерции всегда позволит им выиграть время для очередного натурального обмена своих комплексов на чиновную безответственность. Потому что в этой системе накопленных всеми бессмысленных с виду излишеств – власти, полномочий, непрофильных активов, заводов, газет, пароходов, того же права, отменять обязательное изучение языков или, если вдруг расположатся так звезды, то и математики, и права этим правом с радостью пользоваться, – в этой системе все всегда смогут, немного понервничав, договориться.
И в-третьих: как хороший тренер умеет на нужном участке поля сформировать внезапный перевес сил, эта система всегда умела – что-то же она должна уметь – грамотно организовать временное меньшинство, энтузиазм которого всем смешон или в лучшем случае безразличен. Скажем, защитники какого-нибудь исторического облика города, такие забавные и надоедливые в своей борьбе против всем нужного подземного гаража или очередного чугунного распятия. Жертвы какого-нибудь бедствия, помощь которым разворовали. Больные, которых оставили наедине с отечественными лекарствами. Процесс динамичен, тот, кто вчера был со всеми, сегодня может оказаться ни с кем. Кто-то тут из либералов в «Фейсбуке» очень смешно спросил по поводу добровольного изучения языков: а вы, значит, за принуждение – где же ваш либерализм?
И очень много лайков.
Мнения, высказанные в рубриках «Позиция» и «Блоги», передают взгляды авторов и не обязательно отражают позицию редакции
