Мы продолжаем подводить экономические итоги года с Хатуной Шатипа, кандидатом экономических наук, заведующей отделением экономики Центра стратегических исследований при президенте (первую часть интервью можно прочесть и прослушать здесь). На этот раз она рассказывает о судьбе программы «25 шагов по развитию экономики до 2025 года», анализирует деятельность парламента, ее влияние на экономическую ситуацию в Абхазии и структуру республиканского бюджета.
Елена Заводская: Насколько я знаю, наше Министерство экономики достаточно длительное время занималось разработкой программы «25 шагов по развитию экономики». Данный документ был презентован. Почему он не стал программой?
Хатуна Шатипа: Его презентовали даже несколько раз, но он остается проектом, так как не утвержден до сих пор кабинетом министров. Еще в декабре 2016 года мы написали отзыв в Министерство экономики, у нас был главный вопрос: «Почему эта программа не является той государственной программой, которая нам необходима?»
Е.З.: Почему же?
Х.Ш.: Потому что из нее выпал целый раздел социальной политики; о том, как развивать социальную сферу, в этой программе вообще ничего не сказано. Условно они называют это экономической программой, а у нас по закону нельзя делить эти два серьезных блока, они должны взаимно дополнять друг друга и быть элементом одной общей большой государственной программы. К тому же у них не обозначены сроки, объемы финансирования, ответственные.
Е.З.: Мы все присутствовали на очень помпезном мероприятии, которое проходило в огромном зале при большом стечении людей, очень торжественно и пафосно представители московской диаспоры презентовали программу «25 шагов». Где она сейчас, какова ее судьба?
Х.Ш.: Действительно, была проделана большая работа московской консалтинговой компанией. Это оплачивалось московской абхазской диаспорой. Надо их всех поблагодарить, конечно, и у нас вопросы не к исполнителям, они – профессионалы. В соответствии с тем, какие задачи и какое техническое задание Министерство экономики сформулировало для них, такая работа и была ими выполнена. Сейчас этот документ находится в парламенте. Это тоже вызывает у меня вопрос, потому что по закону о государственном прогнозировании программу должен утверждать кабинет министров. Для меня остается вопросом, почему Министерство экономики не инициирует утверждение этой программы и почему она не утверждается на заседании кабинета министров?
Мы снова приходим к выводу, что даже такую программу они не хотят иметь в утвержденном виде. А так проект есть, он «висит» у них на сайте. Но ведь если они его утвердят, то потом надо будет отчитаться. А какой шаг вы сделали и когда? Может быть, с этим связано такое затягивание?
Е.З.: Когда мы говорим об управленческих решениях, то это ведь не только кабинет министров, у нас есть и законодательная ветвь власти. Скажите, пожалуйста, принимались ли парламентом какие-нибудь решения, которые могли бы создать основу для выхода экономики Абхазии из того состояния, в котором она находится?
Х.Ш.: Да, действительно, парламент должен играть важную роль, потому что никакие экономические реформы невозможны без соответствующей законодательной базы. И с этой позиции мы рассматривали и анализировали деятельность депутатов нового созыва за один год: с апреля 2017 года по апрель 2018 года. За это время парламент принял закон об электроэнергии и бюджет на 2018 год.
Е.З.: То есть всего два закона за год?
Х.Ш.: Да. Были еще разные поправки. Но я, например, посмотрела поправку в закон о статистической деятельности, это очень важный государственный орган и вообще важная часть деятельности кабинета министров. Хотелось увидеть в этих поправках что-то относительно полноты и оперативности данных, какие-то структурные изменения, вместо этого принятая поправка касается статьи 4, в которой они одно предложение заменили другим.
Е.З.: И какое же предложение заменили каким?
Х.Ш.: Формулировку: «органы государственной статистики Республики Абхазия» они заменили словами «центральный орган государственного управления в сфере государственной статистики».
Е.З.: Удивительная, конечно, поправка. Она меня сейчас просто шокировала. Скажите, пожалуйста, такого рода поправка в закон вообще может на что-то повлиять?
Х.Ш.: Я вам точно не могу ответить, чем эта смена юридической терминологии была продиктована, но точно знаю, что на работу Управления статистики это никак повлиять не может. Но не будем на этом останавливаться, потому что самый главный финансовый документ – это, конечно, государственный бюджет. Без учета российской финансовой помощи собственные доходы в 2018 году составили 3 млрд 140 млн. Из них на содержание государственной машины, включая все три ветви власти, уходит точно такая же сумма. То есть, если бы не было российской финансовой помощи, то на развитие экономики, культуры, образования, здравоохранения не было бы ни одного рубля.
Но я бы хотела прокомментировать структуру расходов республиканского бюджета с учетом российской финансовой помощи. Так, его расходная часть составляет 7 млрд 520 млн рублей. Первая статья – это общегосударственные вопросы, их доля в республиканском бюджете составляет 21%, для сравнения в России эта доля - 7,5%. На мой взгляд, это доказательство неэффективности государственного управления. Я хочу привести слова нашего президента, который в своем послании парламенту сказал так: «Словно тяжелый камень, это тянет нас вниз и не дает развиваться».
Е.З.: А камень – это что? Конкретизируйте, пожалуйста.
Х.Ш.: Общегосударственные вопросы – это содержание аппарата администрации президента, парламента, правительства, резервный фонд президента. В сравнении с российскими показателями даже для неэкономиста очевидно, как он у нас чрезмерно раздут. Другая статья – национальная безопасность и правоохранительная деятельность. У нас на это уходит 16% республиканского бюджета, а в России – 8%. Социальная политика (то, что нам ближе): в Абхазии – 2,7%, в России – 28%. Таким образом, мы имеем по статьям неравномерное, неэффективное распределение и так ограниченных бюджетных средств.
Е.З.: Это мы сейчас с вами говорим о бюджете 2018 года. А что с бюджетом 2019 года, который был на днях принят?
Х.Ш.: Мы уже посмотрели новый бюджет. Существенных изменений в структуре там нет. Были внесены изменения в его доходную часть. Мне стало интересно, куда эти средства были направлены. Могу отметить, что ни на развитие экономики, ни на развитие производства или сельского хозяйства, которое у нас традиционно считается приоритетной отраслью, то есть на реальный сектор экономики ничего направлено не было. Депутаты добавили на содержание парламента, добавили театрам, средства распределились по другим направлениям, социальным, культурным, но ничего не было направлено на производство.
Е.З.: Мы постоянно на всех уровнях слышим о том, насколько важно для нас село, насколько важна поддержка села и сельского хозяйства. А как у нас в реальности с этим обстоят дела?
Х.Ш.: Село является для нас самым главным направлением, и именно сельское хозяйство нуждается в поддержке. Но все послевоенное время на его развитие и восстановление направляется менее 1% от расходов государственного бюджета. Вот, на 2019 год, к сожалению, выделено всего 60 млн рублей на всю отрасль. С чем это можно сравнить? Это третья часть от содержания одного Государственного таможенного комитета. Содержание одного депутата в год обходится бюджету в 1 млн 400 тысяч рублей, а на развитие одного села мы направляем 700 тысяч рублей в год. К сожалению, на мой взгляд, статьи расходов республиканского бюджета выстроены структурно неправильно.
Е.З.: Скажите, пожалуйста, почему наши депутаты из года в год принимают такой неэффективный бюджет?
Х.Ш.: Бюджет формируется в Министерстве финансов на базе индикативного плана, который разрабатывает Министерство экономики. Вот мы с вами опять вернулись в Министерство экономики.
Е.З.: А что не так с нашим индикативным планом?
Х.Ш.: Дело в том, что индикативный план должен формироваться на основе государственной программы в соответствии с законом о государственном прогнозировании. То есть у нас должна быть среднесрочная программа на пять лет, в ней все должно быть расписано по годам, вот, что такое годовой индикативный план. А когда у нас нет годовой программы, индикативный план, как следует из их преамбулы, составляется путем сбора фактических данных предыдущих лет у всех организаций и предприятий. А это не что иное, как продолжение инерционного сценария. На наш взгляд, такой индикативный план не является документом, который решает государственные задачи. И у меня возникает вопрос: что реализуется таким индикативным планом? Этот документ является причиной всех несоответствий в самом государственном бюджете. А теперь представьте себе, что на основе такого ложного документа составляется государственный бюджет. И остается вопрос: насколько он государственный? Именно бюджет является связующим звеном между исполнительной и законодательной ветвями власти, в итоге их работы мы получаем согласованный документ. Я бы не стала говорить о том, какая структура несет большую ответственность. Надо принимать реальные меры для эффективного использования бюджетных средств.
Е.З.: Ситуация понятна, а есть ли какой-то выход? Если он есть, то в чем заключается? Кто и что должен сделать, чтобы мы двинулись вперед?
Х.Ш.: Нам не надо изобретать велосипед. Схемы выхода из кризиса общеизвестны. У экономистов готовы сценарии, и они называются антикризисными программами. Из каких мероприятий они должны состоять, тоже известно. Эти программы можно привести в соответствие с нашими особенностями. Но у меня здесь возникает вот какой вопрос: насколько наше общество, мы с вами, готовы к реформам, которые нам очень нужны и давно стучатся в дверь? Дело в том, что все эти мероприятия в большинстве своем очень непопулярны. Например, если мы хотим эффективно расходовать бюджетные средства, нам для этого необходимо сократить, по нашим подсчетам, в пять-шесть раз численность занятых в органах власти и управления. Мы же хотим сократить теневой сектор экономики? Для этого нам надо установить жесточайший контроль по границам с Российской Федерацией и Грузией. Нужно будет провести инвентаризацию земель, потому что земля – это наше национальное богатство, и мы должны четко знать, кому принадлежат прибрежные земли и когда они начнут нам давать доход? Реформы – это сложный этап, и само общество будет неоднозначно принимать жесткие и непопулярные меры, если, конечно, мы хотим провести реформы.
Но я думаю, что наш народ проходил и более сложные этапы. Мы выжили в войну и выстояли в блокаду, и сейчас тоже, я уверена, мы должны достойно прожить этот сложный этап реформирования, главное, его начать, а на выходе в результате мы получим повышение качества жизни нашего населения.
Е.З.: Вы видите сегодня в какой-нибудь ветви власти необходимый потенциал, чтобы начать процесс реформирования?
Х.Ш.: Если мы хотим выйти из этого состояния, то нам нужен специальный орган. Это необязательно «антикризисное правительство», можно создать антикризисный штаб или антикризисный совет при президенте, который будет работать открыто с привлечением общественности. Но, конечно, саму программу должны разработать профессионалы, экономисты.
К нам из администрации президента обратились год назад и попросили нас представить видение, составить рабочие группы. Мы провели колоссальную работу, расписали, сколько отраслевых программ должно быть, сколько территориальных, кто должен их разработать, мы даже составили списки рабочих групп (по пять-шесть человек, не более), были определены руководители этих рабочих групп. И все эти документы с техническим заданием уже год лежат в администрации президента.
Е.З.: Какие финансовые ресурсы нужны на разработку государственной программы? Может быть, это так много, что нам недоступно?
Х.Ш.: Кстати, мы и смету тогда составили тоже. Я бы не сказала, что это неподъемная сумма для нашего бюджета. Это в пределах 4-7 млн рублей с учетом работы внешних экспертов по каждому направлению. Если проводить внешнюю экспертизу программы, то это потребует около 7 млн рублей. Мы даже определили круг известных в России специалистов, которые согласны эту экспертизу сделать, то есть, с учетом всего сказанного, это небольшая сумма.
Текст содержит топонимы и терминологию, используемые в самопровозглашенных республиках Абхазия и Южная Осетия
