ПРАГА---Коба Чумбуридзе – инженер-архитектор советских времен. Большим увлечением в его жизни стали переводы поэзии на грузинский язык. На днях он закончил перевод стихотворения современного чеченского поэта и писателя Ильмана Юсупова. И он стал 2208-м стихом в его копилке, где уже хранится китайская, бенгальская, немецкая, французская и кавказская поэзия. Всего переводов со 128 языков. Он с сожалением отмечает, что на Кавказе поэзия практически не представлена. Если бы не интернет, то он даже не знал бы, что существует современная поэзия на кавказских языках. Коба Чумбуридзе также написал книгу о древних грузинских спортивных состязаниях и теперь работает над тем, чтобы возродить старые традиции.
Амина Умарова: Батоно Коба, вы – инженер-архитектор, занимаетесь переводом стихов. Как и когда вы пришли в поэзию?
Коба Чумбуридзе: У нас был Дом пионеров, и я в течение десяти лет, во время учебы в школе, ходил туда в литературный кружок. Но после этого у меня была большая пауза – где-то в 2009-2010 году ко мне это вернулось, и я начал переводить.
Амина Умарова: Когда вы серьезно начали переводить стихи, кто был вашим первым поэтом, которого вы перевели, и с какого языка?
Коба Чумбуридзе: Немец – Райнер Мария Рильке. У меня есть кое-какое знание русского языка, я хорошо владел им, но из-за каких-то принципов я 30 лет не разговаривал по-русски, и сейчас только для вашей редакции я вспоминаю этот язык. Также я знаю английский – не очень хорошо, но понимаю, и с помощью этих языков я, как инженер, создал себе столик в компьютере, организовал все эти софты, которые нужны для перевода, поисковые системы, автоматические переводчики, YouTube – все это я использую для созидания перевода. Я начал с самого трудного – я ни слова не понимаю по-немецки, вот взял Рильке и перевел. Сортирую по нациям, по эпохам эти стихотворения, коплю для лучших времен. Кое-какие работы я уже успел издать маленьким тиражом, можно сказать, сигнальные три или четыре книги – с немецкого, французского, бенгальского, ну и грузинские свои стихи я тоже издал.
Амина Умарова: А в чем принцип выбора конкретного автора для перевода стихов? Как вы его выбираете?
Коба Чумбуридзе: Мой ответ будет очень странным: когда я увидел это стихотворение Рильке, мне, как архитектору, понравилась его графика, как оно написано, и я попытался понять, как это звучит по-грузински. И вот сделал перевод, а потом обнаружил, что это очень интересный мир, продолжил и дошел до этого – 2208-й стих сегодня я закончил. Это был стих Ильмана Юсупова – прекрасный, изумительно красивый стих про главаря птичьей стаи.
Амина Умарова: Как эти переведенные стихи потом звучат на грузинском?
Коба Чумбуридзе: Что-то свое должно быть у каждого переводчика или поэта – своя рукопись. У меня есть максимальная близость и сохранение не только смысла, но и ритма. Ильман дает ритмику своего стихотворения и расположение рифм, и я это целиком сохраняю, – вот это и есть сложность моего перевода, но я считаю, что это обязательно. Немного непривычна его ритмика для грузинского уха, но это тоже хорошо, это обогащение.
Амина Умарова: Батоно Коба, вы переводите стихи, переводов которых на грузинский язык еще не существует?
Коба Чумбуридзе: У меня странный характер: если я вижу, что очень хорошо переведено стихотворение, я опять-таки стараюсь сделать свою версию. Есть несколько очень знаменитых переводов на грузинский язык. К примеру, Рабиндранат Тагор – это прекрасный перевод, это была школа для грузинского перевода, и перевел его замечательный человек, но это было во времена Советского Союза, и у него не было авторского подстрочника, и с русского он перевел. Очень странно, но все равно прекрасно по-грузински получилось, потому что он был великим мастером перевода. Но тем не менее я попытался повторно его перевести, потому что время идет, техника перевода развивается, культура языка и т.д., и я пытаюсь с этими новыми данными, что получится. Довольно интересно.
Амина Умарова: В чем вы видите разницу переводов в советское время и в нынешнее время?
Коба Чумбуридзе: Я в общем хочу сказать одну вещь: я понял, когда переводил Шекспира, у нас в Советском Союзе было известно, что маршаковские переводы очень известные и очень высококачественные, и я в качестве подмоги заглядывал, как он понимает и шифрует вот эту мысль Шекспира, к примеру, и я понял, что не очень высокое качество было у русских переводов со всех языков. И вот почему. Сами понимаете, что в Советском Союзе оплачивалось количество, а не качество этих переводов, и халтурили, наверное, потому что такие прекрасные поэты переводили плохо, что иного объяснения не найти. Иной раз я могу сказать, что стихотворение, переведенное на русский, звучит гораздо лучше оригинала и глубже по смыслу.
Амина Умарова: Приведите примеры, пожалуйста.
Коба Чумбуридзе: Стихи, которые переводил на русский, например, Арсений Тарковский – известный поэт и переводчик, – на родном языке как-то более примитивны. Есть много анекдотов на эту тему: один казахский поэт сделал замечание русскому переводчику Михаилу Светлову, что «мне ваш перевод не нравится», и все знали, что Светлов переводит его в сто раз лучше, чтобы поднять уровень. Светлов был пьян – это был съезд Союза писателей СССР, – он сказал: «Заткнись, а то обратно переведу», – вот тогда все смеялись.
Амина Умарова: Но то же самое, кстати, говорили про Расула Гамзатова, что ему чрезвычайно повезло, что у него такой переводчик его стихов на русский язык.
Коба Чумбуридзе: Да, говорят, но я хочу сказать, что перевел стихотворение с дагестанского, с подстрочника самого Расула Гамзатова – оно великолепно, потому что он хороший поэт. Я читал его книгу «Мой Дагестан» с большим интересом, потому что он также очень интересный человек, очень острый у него ум, Расул не нуждается в улучшениях. Вот, например, у него есть известное стихотворение «Мне кажется порою, что солдаты…» – помните, – «…а превратились в белых журавлей», песня знаменитая. У него было, мне кажется, «…порою, что джигиты…» – вот, перевели как «солдаты», потому что «солдат» на всех языках более понятен, чем «джигит». Джигит – это для нас с вами, кавказцев, более близок, и более другой аромат у этого слова. Чужие, может, и не поймут. Вот это, наверное, и подразумевается, когда говорят, что Расула улучшили во время перевода.
Амина Умарова: Кого из кавказских поэтов вы еще перевели?
Коба Чумбуридзе: Ой, мне надо серьезно покопаться, потому что 2700 стихотворений – это очень много, и я прыгаю туда-сюда. Вот я нашел старого китайского поэта двухтысячелетней давности и того перевел, а потом нашел француза, и у меня в голове такая суматоха. Я перевел известных поэтов. С черкесского у меня всего одно стихотворение, потому что, по понятным причинам, в интернете Северный Кавказ плохо представлен, к сожалению. Там более развитые, многочисленные народы лучше представлены, и их языки в «гугле» лучше переводятся – не всегда мне кто-то может помочь. Если бы я не нашел случайно в интернете русский подстрочник Ильмана, я бы не начал его переводить, я бы даже не знал, что он существует, а он прекрасный поэт. Представляете себе, я мог так закончить свой труд и не узнать об Ильмане. Это и есть очень плохое положение сейчас, и мои труды по переводу Ильмана служат и тому, что такие близкие, родственные народы должны лучше знать друг друга, и мы как-то последнее 30-летие упустили. Наверное, трудно было нам и не до этого было, но я свое стараюсь сделать.
Амина Умарова: Мы же общались через русский язык, может быть, поэтому так поучилось, что кавказские языки не представлены?
Коба Чумбуридзе: Может быть. Но я не говорю сейчас, что обязательно надо на другой международный язык переключиться. Хотя лучше было бы, потому что когда Россия делает свою политику на Кавказе, она опирается и на то, что мы сейчас с вами по-русски разговариваем, и окончания фамилий северокавказцев ведь русские, – это все интервенция, она как вирус в мозгу сидит. Надо от этого освободиться. Это отчуждение не потому, что русский народ плохой, а потому, что правительство очень агрессивное, оно никому не нравится на свете. Я не могу назвать государство, которое бы говорило, что вот, с русскими хорошо общаться.
Амина Умарова: А как вы думаете, стоит ли тогда на Кавказе создать, а, может быть, уже существует какой-то союз переводчиков?
Коба Чумбуридзе: Знаете, я же не литератор, у меня базы гуманитарного образования тоже нет. У меня просто мозги так устроены. Наверное, также потому, что я инженер, у меня запас активных слов очень большой, поэтому мне легче переводить, и я знаю много архаических слов, много тех слов, которые во времена Советского Союза, когда русский язык господствовал, другие подзабыли, и вот это мой арсенал – они мои «кирпичи», и чем больше у вас этих «кирпичей», тем более интереснее, у него много форм, и такое здание получится интересное, в архитектурном смысле. Потому. А то у меня нет такого профессионального образования, чтобы я был с этими кругами так знаком. Может, и есть такое. Если нет, то обязательно надо его создать. Я стараюсь, – у меня переводы с осетинского, с лезгинского, с аварского – там у них, по-моему, восемь только государственных языков, я не знаю точно. С чеченского есть, с ингушского есть, с черкесского, к сожалению, немного, на один сборник не потянет пока, хотя хорошо было бы такой сборник издать – представляете, сборник кавказских стихотворений, современная поэзия, допустим, или старые стихи тоже. Кое-какие народные стихотворения у меня тоже переведены, но те, которые я достал механически – как-то наткнулся на подстрочники, и так у меня получился перевод. А систему, если я, допустим, перевожу с чеченского языка, там мне скажут, что не так стихийно, что надо начать с таких-то известных народных стихотворений, потом древних поэтов, и так до современности. Как я перевожу, допустим, с французского, немецкого: у меня их целая галерея, испокон веков, – с тех пор, когда они начали писать, до сегодняшнего дня. Чеченских стихотворений у меня было всего 21 – Ильмана я перевел уже 17 стихотворений, и четыре до этого было. Одно стихотворение, народное, вроде оплакивания.
Амина Умарова: Военный эпос, плач…
Коба Чумбуридзе: Да, вот это очень интересно было бы. У нас это отчуждение – это и есть имперская политика, не только русские ее изобрели – это испокон веков: «Divide et impera» – «Разделяй и властвуй». Мы, к сожалению, не так близки сейчас, как должны быть братья или двоюродные братья. Мы ведь очень близкие народы, даже какие-то языковые формы у нас есть родственные, а у нас языковая группа – иверийско-кавказская очень узкая, очень мало языков в нее входит, и хоть эти языки мы должны знать, творчество, как они развиваются, куда они идут, чем дышат. Стихотворение – это как барометр, первый индикатор настроения народа.
