Шестеро из десяти украинцев не очень понимают суть формулы Штайнмайера, и остается верить, что обвиняют сегодня в капитуляции украинскую власть как раз остальные сорок процентов. Впрочем, оптимизмом пропитана вся история с этой немецкой формулой, которая для того и создана, чтобы быть непонятной. В чем и заключен ее главный политический секрет.
Обвинители Зеленского – речь, разумеется, о тех, кто обвиняет из искренних патриотических соображений – исходят из того, что он, зная заранее, что Россия его переиграет, сознательно идет на это поражение. Выборы в Донбассе пройдут так, как этого хочет Россия, что бы там ни говорилось о международном контроле. Значит, властью на Донбассе останутся те, кто является ею сейчас. Если, конечно, Москва из своих соображений не воспользуется ситуацией, чтобы провести там очередную ротацию. Значит, и фактический контроль на границе с Россией будут осуществлять именно эти люди, и вся эта российская гармония будет формально считаться частью обновленной украинской федерации. Словом, правы будут те, кто с самого начала говорил, что Донбасс – это не Приднестровье, потому что это намного хуже.
Особые выборы, потом особый региональный режим, не говоря уж об амнистии тех, кого врагами в Украине считают отнюдь не только участники митингов протеста. И речь не просто о фактическом превращении целого региона страны в российский протекторат. Теперь даже романтики, полагающие, что территориальная значительность уже давно не является индикатором национального величия, и потому бог с ним, с Донбассом, от которого, ко всему прочему, одни убытки, и Ахметов, – даже эти романтики вынуждены будут насупить брови, потому что Донбассом с этого момента сможет теоретически стать в Украине все, а перестать им после этого быть – ничего. И все это под одобрительные улыбки Парижа и отчасти Берлина – той самой Европы, на которую так непосредственно пожаловался Зеленский коллеге Трампу.
Словом, катастрофа. Но, как уже было сказано, если знание преумножает печали, то в незнании, в котором честно признаются 60 процентов украинцев, – спасение. А знать про формулу Штайнмайера как раз нечего – так она написана. Там в лучших традициях минских договоренностей вообще нет ничего в жанре про «утром деньги – вечером стулья». То есть про утро есть – прекращение огня, разведение войск, выборы и амнистия. Про вечер тоже – раздача пряников в виде особого режима для возвращающихся сепаратистов и факт их формального возвращения для Киева. Но в том-то и дело, что каждое слово во всех этих прениях – повод для будущих споров, переговоров и трактовок ничуть не меньшего масштаба, чем сам минский процесс. Что значит «разведение войск»? Зеленский уже сказал: никаких выборов под дулами автоматов. Завтра встанет вопрос – каких, собственно, войск? Неужели российских? А их там нет! А если не российских, то кого выводить, когда выборы пройдут к полному восторгу ОБСЕ и его БДИПЧ? А если некого выводить, то чего вообще заводиться?
Формула Штайнмайера прекрасна тем, что она всех запутала: она не итог переговоров, а, наоборот, точка старта, в том числе и об особом статусе Донбасса, о котором пока ничего никто, вопреки всеобщим тревогам, не подписывал. Она идеально и логически внутренне порочна. Она предлагает провести выборы по правилам, которые станут во многом окончательно понятны только после них.
Строго говоря, ничего особенного в этом нет. Политические формулы, в отличие от теоремы Пифагора, и не должны быть торжеством причинно-следственной отточенности, и в общем-то никогда ими не бывают. Не для того они пишутся.
Некоторые наблюдатели полагают, что во всем этом есть вполне прагматичный иррациональный смысл. Например, украинский политолог Денис Юдин считает, что формат выборов как раз вряд ли должен нравиться Москве. И весь сыр-бор не из-за них, а из-за того, что процесс куда-то вообще пошел, а общество еще не готово к обсуждению вопроса о возвращении Донбасса. «И чем более невозможным оно выглядит, тем больше опасений, что оно станет катастрофой», – пишет Юдин у себя в «Фейсбуке».
Если это так, то и это неплохо – хотя бы тем, что эта полемика не только возможна, но и необходима, а в ней общество, возможно, сделает немало очень важных для себя открытий – на новую зависть российского общества в России, которое, впрочем, этой зависти не испытает. Оно пока таких полемик не то что не ведет – оно вообще, кажется, не представляет, что для таковых существуют какие-то поводы.
Но есть новости и еще лучше. Возможно, Зеленский рискнул с идеями Штайнмайера именно потому, что он-то как раз отлично знал все секреты Штайнмайера и Полишинеля: его представитель в Минске, один из его предшественников Леонид Кучма не подписал ровным счетом ничего хоть сколь-нибудь юридически обязывающего, и, стало быть, не составит никакого труда объяснить это согражданам: мол, это наперстки, против него – такие же наперсточники, и общество должно: а) поверить, что он в этом ничуть не хуже, и б) уже сейчас начать загибать пальцы, сколько раз партнеры друг друга еще кинут, и волноваться не о чем.
Даже с точки зрения политтехнологической курс небезупречный и рискованный. Но это, возможно, главный ресурс формулы – ее пластичность и готовность ответить на любые сиюминутные капризы каждого, кто надумает ею что-нибудь посчитать. Для Зеленского сегодняшние неудобства с митингами и протестами завтра могут обернуться куда более значительными бонусами, если, например, анонсированный обмен пленными действительно произойдет. Может, конечно, и не случиться, но об этом см. выше, про наперстки, – такая уж игра. И, вообще, Зеленский, следя за трендом на понимание с Москвой, может ему следовать до тех пор, пока группа «Рейтинг» не предупредит его о его смене, и тогда ничто не помешает ему добавить в голос хорошо отрепетированного металла. Есть, конечно, риски. Как показывает дружба с Трампом, в этой игре Зеленский не так силен, а телефон с Путиным может оказаться ничуть не менее испорченным, а к ошибкам на этом азимуте своя страна окажется куда менее снисходительной, чем к американским, а чужая их и вовсе, не задумываясь, конвертирует в какой-нибудь новый Славянск. Не говоря о том, что пока Зеленский никак не выдал каких-либо ценностных приверженностей, что, с одной стороны, увеличивает риск фатальной ошибки, а с другой, повышает вероятность того, что она в самом деле станет фатальной.
Но пока чужая страна тоже всеми силами притворяется подверженной временному геостратегическому смягчению нравов. Она будто из последних сил сдерживает себя от того, чтобы пуститься в пляс от предчувствия избавления от санкций, и Украина – несомненная часть подготовки этих празднеств. Москве формат описываемых выборов, может быть, и не по душе. Но, поскольку в обозримом будущем никакого практического значения это иметь, скорее всего, не будет, идеи Штайнмайера ее должны вдохновлять еще больше, чем Киев: если для того статус-кво на Донбассе вынужденная мера и минимальное зло, то для Кремля – большой тактический успех и фиксация прибыли. Ей не нужно большего, по крайней мере, сегодня, и это временное насыщение самое время выдавать за миролюбие и исправление, пусть тоже временное. Это не так важно, когда Париж и Берлин наперегонки пытаются застолбить за собой приоритет в общеевропейском успокоении.
Возможно, поэтому формула Штайнмайера в 2019-м оказалась куда более ко двору и ко времени, чем в разгар кризиса – так, впрочем, тоже часто бывает с мирными планами, даже самыми нелогичными. И это тоже хорошо. Как показывает практика, совершенно не важно, какие идеи на столе переговоров, насколько они конструктивны, хороши или реальны. Какие-нибудь Мадридские принципы урегулирования карабахского конфликта с этой точки зрения тоже, мягко говоря, не таблица умножения, и любители формальной логики не улыбаются по их поводу только потому, что среди тех, кто занимается урегулированием, таких любителей, к счастью, нет. Важно то, что все эти принципы, сменяя друг друга, позволяют сторонам делать вид, что они действительно что-то урегулируют, а, стало быть, можно не стрелять, по крайней мере, здесь и сейчас. И чем бессмысленнее документ, тем даже лучше и тем дольше можно обсуждать правильное распределение по нему правильных запятых. В Карабахе свой Минский процесс так идет уже два с половиной десятка лет.
Украина приняла такой циркуляр, значит, теперь вместе с Россией, Францией и Германией можно готовиться к Нормандской встрече, потом дело передадут в Минск, параллельно что-то пойдет с санкциями и G-8, а все это время бои местного значения, пусть порой и довольно свирепые, можно будет деликатно называть перестрелками. Как ни цинично звучит, если это и не хорошо, то, по крайней мере, терпимо, потому что могло бы быть и хуже. А так – ни утром денег, ни вечером стульев, но все при деле. Потому что хороших развязок все равно нет, из чего все и исходят. Украина имеет при этом полное право считать, что время работает на нее и любой желающий может даже сделать этот тезис предвыборным лозунгом. А Путин призвал российскую прессу больше не очернять Украину. Когда последний раз мы смеялись на эту тему так беззлобно?
Мнения, высказанные в рубриках «Позиция» и «Блоги», передают взгляды авторов и не обязательно отражают позицию редакции
