В народе их привыкли называть просто «психушками» и «сумасшедшими домами». То, что происходит внутри их стен, – по большей части остается там же. Это закрытые учреждения, в каждом проживают десятки пациентов. Некоторые из них провели там десятилетия. Многочисленные отчеты Народного защитника указывают на то, что люди в них живут в нечеловеческих условиях.
Организация родителей детей с ограниченными возможностями «Семьи против дискриминации» запустила кампанию за расформирование крупных психиатрических клиник и интернатов. Накануне в Тбилиси прошла первая встреча в рамках инициативы.
Мари
«У меня двое детей, и у одного из них аутизм. Его зовут Дата. Ему 11 лет. В 2011 году ему поставили диагноз, и с того дня мне приходится жить в режиме ежедневной борьбы. Я каждый день борюсь за своего ребенка, за то, чтобы он жил в обществе, чтобы он не был заперт дома. Нас выгнали из трех детских садов. Вернее, выгнали из двух, а из третьего просто вынудили уйти. В школе нам пришлось пережить нападки родителей одноклассников моего сына. Они нападали на меня в прямом смысле этого слова, однажды даже физически. Я очень хорошо помню, с каким отвращением они смотрели на меня, как они кричали: «Убирайся со своим больным ребенком из нашей школы!» Несмотря на это, мой сын остался в этой школе. Он там учится до сих пор. Почему я все это рассказываю? Я хочу сказать, что все мы, родители детей с ограниченными возможностями, боремся за наших детей, и я не могу описать, сколько сил забирает эта борьба. А теперь представьте одно большое здание, в которое загнано 200 человек. Они живут там в условиях, унижающих человеческое достоинство. У них нет права выбора. Наступит день, когда наши дети останутся одни, нас с ними уже не будет. И мы не хотим, чтобы наши дети туда попали».
Ольга
Места, о которых говорит Мари Коркотадзе, хорошо знакомы Ольге Калина. Почему я тут? Почему меня закрыли? Почему запрещают выйти на улицу? Вместо ответов на эти вопросы односложные приказы: «Пей», «Ешь», «Зайди» или «Выйди». К тебе относятся, как будто ты какой-то объект или животное, а не человек, даже не пытаясь войти в коммуникацию, говорит Ольга. Она трижды проходила лечение в психиатрических клиниках. Первый раз – в 2005 году.
Ольга тогда училась на биолога, была на первом курсе магистратуры. Все началось с бессонницы, которой она поначалу особого внимания не придала, винила во всем стресс, экзамены и маячащую на горизонте безработицу.
Когда бессонница продолжается долго, говорит Ольга, мозг начинает воспринимать реальность иначе, меняется интерпретация событий. У Ольги появилось навязчивое ощущение, что все происходящее завязано вокруг нее: сосед о ком-то что-то говорит – значит, это о тебе; о чем-то рассказывает диктор по телевизору – кажется, что снова про тебя или что информация направлена именно тебе лично.
В психиатрическую клинику Ольгу забрала скорая, которую вызвали родные. Никто не стал объяснять, ни куда ее везут, ни почему, ни каким будет лечение. Человек, поглощенный страхами, находясь, как сама Ольга это называет, в «полусне», оказался в грязном прокуренном здании с бетонным полом, в окружении полусотни неопрятно одетых людей с болезненно белыми лицами.
Врач, как рассказывает Ольга, приходил раз в неделю. Пятиминутный прием у него мало что давал: психиатр даже ни о чем не спрашивал ее, просто взял лист формата А4 и старательно заполнил его. О том, что ей был поставлен диагноз «шизофрения», Ольга, к слову, узнала спустя годы. Фактически случайно, когда пошла получать необходимую для работы справку. Там же в истории болезни Ольга прочитала и о том, что ее IQ, как оказалось, дана оценка «ниже среднего», хотя никаких тестов в клинике она не проходила.
Когда она попала туда во второй раз – ей, опять же ни о чем не спрашивая, отрезали длинные волосы по плечи. Просто взяли и отрезали. Ольга ничего не сказала. А женщине, которая пожаловалась на что-то, санитарка вылила на голову бутылку холодной воды. Дело было в феврале, здание не отапливалось.
Все три раза, попадая на лечение в клиники, Ольга задерживалась там недолго – несколько недель. Но это, скорее, потому, что ей было куда уходить и к кому, в отличие от многих, кто оказывается в подобных учреждениях.
«Они могли бы продуктивно жить, работать, приносить пользу обществу, но в данный момент они фактически просто занимают места в этих клиниках, и от этого никому не лучше - ни государству, которое должно тратить на это деньги, ни самим людям, которые фактически находятся в тюремном заключении».
У Ольги есть «свои» три эпизода, связанные с психиатрическими клиниками, впрочем, намного больше других, относящихся к другой части ее жизни. Уже много лет она состоит в группе мониторинга, проверяющей условия в подобных учреждениях. Ольга убеждена, что необходимо начать процесс их расформирования.
«В последние годы увеличилось финансирование психиатрической программы. Но почему-то основное внимание уделяется ремонту. Про Бедиани говорят, что его собираются расформировать. Такие же ужасные условия в неотремонтированной части кутирской клиники, там, в принципе, они даже хуже. Там еще и мест очень много – 650. Но вместо того, чтобы расформировать этот огромный комплекс, усилия идут на то, чтобы еще добавить места. Это очень плохая тенденция. Нам не нужны эти огромные институции».
В клинике, о которой рассказывает Ольга, уже 11 лет живет мужчина-колясочник. Живет на втором этаже неадаптированного здания, без лифта. Он рассказывал Ольге, что ему неудобно просить кого-то спускать его двор, из-за этого он фактически постоянно находится в четырех стенах. В них нет ни журналов, ни газет, ни телефона или интернета, даже с настольными играми – домино и картами – напряженка. Из развлечений – телевизор в фойе, который включает и выключает персонал по своему усмотрению. Туалеты, кстати, тоже не адаптированы. Колясочникам приходится справлять нужду в ведра, которые выносят за ними другие бенефициары.
Аргументов в пользу расформирования «монстров» у Ольги немало. Один из них касается невнимания персонала к проблемам со здоровьем, которые возникают у пациентов психиатрических клиник:
«Реагирование начинается только, когда проблемы доходят уже до последней стадии, но многие просто не доживают. Умирают либо до того, как их переводят в соматическую клинику, либо через несколько дней после этого. Поэтому отделение психиатрической помощи в идеале должно находиться при обычной соматической клинике. Это, кстати, связано и с меньшей стигмой. Это должно отложиться в сознании людей: психические проблемы – это такая же проблема со здоровьем, как и другие. Но пока эти институции находятся в изоляции, это всегда будет ассоциироваться с ужасом, и люди будут бояться идти в эту психиатрическую систему за помощью».
Майя
Когда сыну Майи было два года, врачи сказали ей, что у ребенка серьезная задержка развития. Что было дальше? Майя показывает картинку, на которой изображено серое нечто – зомби, отдаленно напоминающее человека. Говорит, что ощущала себя примерно так – отчаяние захлестнуло. Хотелось кричать и просить о помощи, но было даже непонятно, о чем просить и у кого. Но в определенный момент Майя осознала: сын выглядит веселым и беззаботным в окружении семьи – рядом были прабабушка, бабушка и дедушка, с которыми он чувствовал себя легко и непринужденно.
«Я поняла, что это состояние должно продолжиться и после того, когда меня не станет. Мы начали в 2011 году – тогда это было новшество для Грузии. Мы занялись созданием жилья семейного типа, прототипом которого стала семья моего сына. В каждом из наших домов живет не больше шести человек. К проживающим там людям прикреплен ассистент. В некоторых домах он находится 24 часа, в других – приходит на несколько часов. Ассистенты начинают с подготовки людей к самостоятельной жизни. Это т.н. активная поддержка. Допустим, сегодня я вместо тебя готовлю обед, завтра прошу подать луковицу, еще через день прошу почистить ее».
Именно эту модель жилья семейного типа группа гражданских активистов предлагает в качестве альтернативы крупным учреждениям. На сегодняшний день, по информации Майи Шишниашвили, в психиатрических клиниках находится около 800 человек. Она считает, что обеспечить всем им места в домах семейного типа в ближайшие 10 лет вполне реально.
