В эти дни, когда, наверное, самым употребляемым во всех основных языках мира стало слово «коронавирус» (еще три месяца назад известное лишь «узким специалистам»), через призму борьбы с этой пандемией невольно начинаешь смотреть на очень многое. Ну, например, на первый в мире (да, да, именно так, он был основан в 1927 году и недавно отмечал 90-летний юбилей) научный приматологический центр с питомником обезьян в столице Абхазии. Мне в связи этим пришло в голову два вопроса: первый – как выживают в условиях режима чрезвычайного положения, введенного в республике в конце марта, содержащиеся в питомнике приматы, которых надо ежедневно кормить, чистить их клетки и так далее, а второй – нет ли планов по использованию их в клинических исследованиях при разработке вакцины против COVID-19; ведь сухумские обезьяны помогали и продолжают помогать людям в их борьбе со многими человеческими болезнями, а некоторые из них когда-то и в космос летали.
И вот поднимаюсь на машине по склону горы Трапеция по узкой кружной автодороге, в конце пути – мимо клеток с обезьянами, к зданию дирекции Института экспериментальной патологии и терапии Академии наук Абхазии (в советские годы ИЭПиТ входил в систему Академии медицинских наук СССР). По дороге вспоминаю, как в середине 90-х годов частенько поднимался сюда по длинной пешеходной каменной лестнице и старался подкормить печеньем оставшихся в живых после грузино-абхазской войны несчастных, с облезлыми от недоедания шкурами обезьянок в клетках. Приехав, надел, естественно, медицинскую маску, перчатки и направился ко входной двери здания. Увы, она оказалась наглухо закрыта. И тогда обратил внимание на открытую дверь маленького одноэтажного здания напротив. Там дежурили два охранника питомника. Один из них, Рудик Капба, сообщил, что почти все сотрудники института и питомника распущены по домам, но директор ИЭПиТа Зураб Миквабия должен находиться здесь. Я продолжал расспросы:
«Ну, кто еще остается здесь?
– Охрана, и все. Только он один поднимается.
– Ясно. А вот обезьянщицы – сколько их у вас?
– Пять-шесть… Шесть, по-моему. Точно я не могу сказать.
– Ну, а запасы корма есть?
– Да, покупают, вот тут комбикормовый цех есть, работает.
– В общем, не проголодаются, как в войну?
– Нет, насчет этого все в порядке. (Смех).
«Обезьянщицы» – так здесь неофициально привыкли называть работниц по уходу за обезьянами в клетках, и они, разумеется, продолжают свою работу непосредственно в питомнике. Кстати, и немало лет после войны обитателей питомника приходилось держать на голодном пайке; помню, когда у меня во время его посещений заканчивалась пачка печенья, они ели даже траву, которую срывал возле клетки и бросал им. Сейчас-то им (в основном тут макаки-резусы и павианы-гамадрилы, около пятисот особей) голодная смерть не грозит, хотя, конечно, бананов, других фруктов, которыми их баловали обычно туристы и другие посетители, обезьянам еще долго не увидеть. А вот сотням обезьян, которые обитают в лесах близ таиландских морских пляжей и которых всегда угощали туристы, сейчас, после начала пандемии, стало совсем туго, и, как я видел по телевизору, они начали совершать налеты на жилища людей…
Позднее мне удалось-таки поговорить с Зурабом Миквабия, и вот что узнал. Пока что никаких планов по изучению противокоронавирусной вакцины на сухумских обезьянах нет, хотя приматологическому центру в Адлере, который когда-то, более тридцати лет назад, «отпочковался» от Сухумского, соответствующий заказ поступил. Но интересно, что в позднесоветские годы в Сухумском НИИЭПиТе начались исследования коронавирусной инфекции обезьян. Кстати, коронавирусов в природе много, это целое семейство вирусов. Они есть у верблюдов, муравьедов, летучих мышей и многих других животных, в том числе обезьян. В лаборатории иммунологии и вирусологии института проводили тогда соответствующие исследования. Научную работу писала и готовилась к защите кандидатской диссертации сотрудник института Елена Гончарук. Но после начала войны она уехала, и ничего больше о ней в институте не известно. Зураб Ясонович говорит:
«Нужно понимать, что тогда исследовался совершенно другой коронавирус. Это коронавирус обезьян. Люди им не болеют. Хотя клиническая картина практически одинаковая. Это поражение легких, желудочно-кишечного тракта, так же, как и у людей, остро заболевают ослабленные обезьяны».
Из российских СМИ мне удалось узнать, что сейчас над вакциной против COVID-19 работают сразу в нескольких государственных учреждениях РФ, например в Роспотребнадзоре и Федеральном медико-биологическом агентстве (ФМБА), а также в частных фармацевтических организациях. Модели отработаны, первые доклинические исследования начинаются, в том числе, в новосибирском центре вирусологии и биотехнологии «Вектор», а уже к клиническим исследованиям специалисты смогут приступить после того, как оценят безопасность и эффективность вакцины на животных. И в «Векторе» решили закупить для исследований 20 макак-резусов в единственном в России и крупнейшем в Европе научно-исследовательском институте медицинской приматологии в Адлере (Большой Сочи), где содержится сейчас около 5 700 обезьян. Кстати, его по сей день возглавляет 98-летний уже Борис Лапин, который много лет был директором Сухумского ИЭПиТа, но интуиция подсказала ему в свое время, что в Абхазии может начаться война, и он создал филиал его в Адлере… Предоставление для исследования одного макак-резуса обойдется заказчику от примерно 170 тысяч (в возрасте до года) до примерно 424 тысяч рублей (старше пятнадцати лет). По словам заместителя директора по научной работе института в Адлере Джины Джинаровны Карал-оглы, у них в НИИ тоже проводятся различные испытания, но коронавирусной инфекцией не занимаются, поскольку не имеют лицензии на работу с патогенами первой и второй групп, а коронавирус относится ко второй.
Текст содержит топонимы и терминологию, используемые в самопровозглашенных республиках Абхазия и Южная Осетия
