Коварнее данайцев может быть только провалившаяся власть. Которая совершает те самые ошибки, которые больше, чем преступление, которую ловят на вранье, воровстве и обыкновенных непристойностях – такая власть для оппозиции может быть куда опаснее диктатуры, которая безжалостно отлавливает ее по ночам и по подвалам. Речь, конечно, не о любой власти и не о любой оппозиции, не сюжетах вроде российского или белорусского, в рамках которых тем, кто против власти, не до иллюзий, что бы власть ни творила. Речь о сумеречной зоне недодемократии, в которой кому-то может привидеться надежда на игру по правилам.
Например, грузинская власть поначалу явно поддалась первому рефлексу и объявила «Бера-гейт», аудиозапись наставлений, которые дает грузинским силовикам сын Бидзины Иванишвили, фальшивкой. Но потом, словно тронутая волшебной палочкой, протянувшейся из Стеклянного Замка, перешла на позиции самого Сына, объяснившего стране, что на его месте так поступил бы каждый, а его премьер-собеседник добавил, что пострадавшего нет, стало быть, нет и дела.
Круги по воде всегда гораздо интереснее плеска брошенного камня, их вызвавшего, и комментарии только укрепляют первое ощущение. По своей сермяжной сути, по глубине взаимного падения подслушивающих и тех, кого слушают, по лихости интриги бесконечного предательства и готовности торговать доверием нанимателя, аудио про Беру в чем-то покруче, чем видео про тюремные веники 2012 года выпуска, благодаря которому «Грузинская мечта» стала на многие годы политической явью. Но, судя по всему, сама оппозиция понимает, что реванш не получится, и скандал особенно не раскручивает, и правильно делает. Политическая логика ассоциативна, забродивший эфир обязывает оппозицию быть такой же напористой, какой была девять лет назад оппозиционная «Грузинская мечта», и побеждать ее сегодня так, как она побеждала тогда. Но поскольку все знают, что ничего не получится, то все, что придумает сегодня оппозиция, будет против нее, может быть, даже в большей степени, чем саморазоблачения Беры – против власти. Поэтому, возможно, стремление вернуться в ту жизнь, в которой никакой прослушки еще не было, вообще могло бы стать для грузинской власти и оппозиции куда более объединяющей платформой для компромисса, чем какая-то избирательная реформа.
Понятно, что для революции недостаточно даже самого отчаянного компромата, даже идеально записанного и даже признанного самим компрометируемым. И, конечно, власть с запрограммированной искусностью модернизирует идею «лишь бы не было войны» в «лишь бы не вернулся Миша», разнообразя ее время от времени вариациями на тему легкого средневековья. Но это все, скорее, по инерции и заученности. Это все хорошо перед выборами или после «Гавриловской ночи». Все, что эту власть не уничтожает, делает ее сильнее не потому, что этот афоризм хоть здесь уместен – нет, он неуместен вообще нигде, и не потому, что власть объективно сильна, а оппозиция слаба – с этим как раз можно было постепенно справиться, в том числе и за пригоршню лари тому, что сольет записи, а с этим проблем нет.
Дело в словах, которые часто превращаются в ожидания. Только «третья сила» спасет Грузию, заклинают оптимисты, а также Армению и далее по списку. Те уже были, эти надоели, нужна свежая кровь, новый шанс и перезагрузка. Потом выясняется, что никакая третья сила не побеждает, и все опять погружаются в раздумья, чем же она не подошла.
Да по одной простой причине – она не третья. Третья уже была, просто в эйфории расставания с прошлым этому факту как-то не придали значения.
Третьей силой как раз был Иванишвили. Нужно, конечно, быть большим романтиком или совсем слепо ненавидеть Саакашвили, чтобы увидеть в выступлениях антимишистов образца 2007-08 годов что-то идейное. Разве что республиканцы проговаривали нечто политически внятное и объемное: за Мишины реформы – но против Мишиной несвободы. Но, по крайней мере, были две стороны, одна из которых была нелюбима, а другая смешна, и никакого Иванишвили не было и в помине. Третья сила на то и третья, чтобы побеждать не за счет идей, а за счет какого-то ловкачества, нарочито уводящего дискурс в сторону любви к пиву, легализации марихуаны или обещания сделать любимый сериал былью. И это еще по-божески, в политической классике третьей силой вообще принято считать каких-нибудь любителей порядка вплоть до фашизоидного. Но здесь, можно сказать, повезло. На наших широтах о чем-нибудь турецком или бирманском, может, и грезят, но местные пиночеты как-то совсем комичны.
Словом, свою третьесильность Иванишвили явил без затей. Он сначала просто купил (или дружественно поглотил) себе контрреволюцию, потом конвертировал ее в идею отрицания Миши во всем сущем – ничего личного, только политтехнология, как оказалось, вполне эффективная. Инкорпорированные записные антимишисты либо сошли на берег в первом же порту, либо переплавились в новую элиту, про которую все уже и думать забыли, как про третью силу.
А зря.
У любой политической силы, даже идеально бескорыстной и передовой, рано или поздно иссякает интеллектуальный ресурс, и идеал заключен именно в том, чтобы этого ресурса хватило для системного прорыва. Сделавшие дело Бальцерович или Лаар спокойно уходят на преподавательскую работу или едут в Тбилиси поработать, хоть бы для виду, либеральными гуру. Но эти несчастья совершенно не грозят тем, кто приходит безо всяких идей. Их ничто не ограничивает, и, может быть, поэтому, третьи силы, придя к власти, держатся за нее сильнее, чем первые и вторые. Ведь все в природе по Ломоносову и Лавуазье компенсировано, и ничего не исчезает. Обделив триумфатора способностью к политическому новаторству, природа из жалости может заполнить эту пустоту звериной жаждой к власти и трибунной неистощимостью на пустую выдумку. Никол Пашинян ничего не мог купить и тем более придумать, он пошел другим путем – через всю Армению, проповедуя пару нехитрых заповедей, даже их умудряясь на ходу менять, но с одной очевидной и грандиозной сверхзадачей: доказать своим примером, что смена власти, считавшаяся невозможной, да и не слишком нужной, реальна и давно востребована. Революция лишь тогда чего-то стоит, когда продолжается без конца. Пусть и пожирая саму себя, потому что новые элиты – это конвертированные и недостойные доверия старые (а те, что новые – как правило вообще не приведи господи), стало быть, опираться можно только на площадь, перекладывая на нее ответственность, чем и прекрасна прямая демократия.
Третья сила приходит к власти как чудо, формирующее новую политическую реальность. А в ней победители себя чувствуют лучше других, эта реальность в силу своей безыдейности пластична и беспринципна даже для видавших виды циников из бывших. Казалось бы, как можно ввергнуть страну в национальную катастрофу, а потом, выйдя из укрытия, воплотиться из осевшей пыли и остаться, являя феерию политической выживаемости? Можно, и не только по тому, что оппозиция – это унылая смесь вечно вчерашних с вчерашними же, а также сегодняшними обиженными, а те, кто все понимает и про тех, и про других, сидят у телевизоров, сокрушенно качая головами, уже не веря ни в способность к извлечению уроков, ни в целительность времени, и третья сила о таком раскладе прекрасно и воодушевленно знает. Можно быть пойманными за руку, то есть на повелительном слове о расправе над обидевшим принца мальчишкой – и при этом даже не настаивать на версии о фабрикации? Можно, и не только потому что против них – Миша.
Можно потому, что ситуация почти повторилась: эти надоели, те уже были, а третьего все еще не дано, и про революцию смешно даже тем, кому уже давно не до смеха. Изменилось одно, но принципиально: третье уже было, и этот ресурс самым рискованным образом исчерпан. Третьи пришли как чудо, и чтоб они ушли нужно новое чудо, еще более впечатляющее, чудо четвертых, в своей небывальщине нужно превзойти предыдущих, а это почти невозможно, да и веры в чудо больше нет. Этот ресурс вообще восполняется, может быть, раз в поколение.
Мнения, высказанные в рубриках «Позиция» и «Блоги», передают взгляды авторов и не обязательно отражают позицию редакции
