Является ли правящая в Грузии партия пророссийской? До недавних пор дискуссии на эту тему инициировала оппозиция, а лидеры «Грузинской мечты» отмахивались и начинали говорить о чем-то другом. Но 22 февраля председатель Парламента Шалва Папуашвили попробовал перехватить инициативу и использовать вопрос оппонентов против них. Почему это произошло именно сейчас? И какой смысл вкладывают политики в слова «пророссийский», «прозападный», «прогрузинский»?
Папуашвили сказал: «Признается ли легитимность, когда избранную народом власть, миллион избирателей называют пророссийскими? На какое сотрудничество вы можете надеяться? Вы должны свергать правительство с автоматами в руках, если действительно верите в это. Значит не верите, раз у нас такие цивильные отношения, не так ли?». Спикер указал на несоответствие между двумя подходами противников «Грузинской мечты»: с одной стороны, они называют ее «русской», «пророссийской», «раболепствующей перед Путиным», но с другой – поддерживают достаточно комфортный режим общения в парламенте и за его пределами, обещают западным партнерам работать вместе с «Мечтой» над продвижением к ЕС, снижать поляризацию и выполнять другие рекомендации Еврокомиссии. Возникает психологическая проблема – не все понимают, как можно видеть в противнике абсолютное зло и в то же время сосуществовать с ним. Отдельные комментаторы указывали на этот нюанс и раньше, но теперь за него ухватился председатель Парламента. Его могли подтолкнуть две основные причины.
В декабре 2023-го Грузия получила статус кандидата на вступление в Евросоюз. После этого кампания оппозиции, посвященная антиевропейской сущности «Мечты», не была свернута полностью, но отчасти утратила остроту, а правящая партия принялась размахивать решением ЕС как справкой, подтверждающей ее верность европейскому выбору. Новый премьер-министр Ираклий Кобахидзе съездил в Брюссель, и оппоненты практически не критиковали его – реакция на последний визит его предшественника была куда более острой. Любого премьера, даже если он хорошо известен публике и непопулярен, в первые месяцы (условные 100 дней) обычно не трогают – зарубежные партнеры делают ему комплименты, местные жители присматривается к изменениям в работе правительства и это не способствует информационным атакам. К тому же, у противников «Мечты» накопилось много проблем, и они пытаются перегруппироваться перед выборами. Похоже, что правящая партия, выдвинув в авангард Шалву Папуашвили, решила использовать удобный момент и перехватить инициативу, чтобы к парламентским выборам 26 октября, абсурдизировать обвинения, связанные с пророссийской ориентацией.
В новейшей истории Грузии есть примеры, которые показывают, что это возможно. Президент Гамсахурдия явно перебарщивал, называя чуть ли не каждого оппонента «агентом Кремля» (или КГБ). Его обвинения высмеивали и под конец к ним мало кто прислушивался, хотя все признавали, что агенты существуют и успешно действуют. В 2011-12 годах оппозиция также сумела высмеять и фактически нейтрализовать похожие утверждения правительства. Можно вспомнить вирусный клип, составленный из многочисленных упоминаний России депутатом «Нацдвижения» Гокой Габашвили и другие мемы. Их эффективность была высока – разговоры властей об агентах и шпионах к тому времени уже надоели значительной части электората, поскольку велись безостановочно, начиная с кризиса 2007 года и печально известного пропагандистского фильма «От ноября до ноября». Нейтрализуя обвинения оппонентов, часто использовал юмор и Эдуард Шеварднадзе – как тут не вспомнить знаменитую реплику с невинно-обиженным выражением лица: «Иуда, Иуда, Иуда… А почему это я Иуда?!». Также он умел выглядеть более прозападным, чем являлся на самом деле. Возможно, ему помогали навыки, наработанные в советский период, когда он говорил, что солнце для Грузии восходит с Севера.
Многие уверены, что Шеварднадзе никогда не был тем, кем казался. А является ли Бидзина Иванишвили тем, кем кажется? И что стоит за словами «прозападный», «пророссийский» – лишь пропагандистские нарративы или некая сущность, которые можно описать и изучить? Критики с разных флангов нередко называли правителей Грузии прозападными и пророссийскими одновременно. После начала войны в Украине европейские СМИ чаще пишут, что «Мечта» заталкивает страну в пасть Кремля, а в российские – что тащит ее в НАТО и ЕС куда хитроумнее, чем это делало «Нацдвижение». Но иногда такие статьи будто бы меняются местами, а комментаторы в других, не вовлеченных в биполярное противостояние странах смешивают обе позиции как мартини с водкой. В истории трудно найти аналогичный случай, но стоит присмотреться к Португалии времен Второй мировой.
Нельзя сравнивать столь разные страны, эпохи и даже правителей несмотря на то, что Салазара и Иванишвили объединяет тяга к уединению, неприязнь к публичным мероприятиям, демонстративное презрение к неумным, по их мнению, людям (а значит – к большинству людей), провинциальные вкусы и пристрастия, так и не изменившиеся в столице, чуть ли не мистическая вера в силу точных цифр и почти идентичное специфическое чувство юмора. Салазар клялся в верности многовековому альянсу с Британией и хвалил Гитлера за антикоммунизм, предоставил Союзникам базу на Азорских островах и продавал вольфрам Третьему рейху, убеждая Лондон, что в случае отказа, немцы просто придут и заберут его. Он подчеркивал, что мешает сближению франкистской Испании со странами Оси и действительно нейтрализовал сложную интригу нацистской дипломатии, нацеленную на вовлечение стран Пиренейского полуострова в альянс через воздействие прогерманских сил в правительствах их бывших владений (Аргентина и пр.). Считалось, что Португалия стоит ближе к Союзникам, а Испания – к Оси, но эти факторы уравновешивали друг друга в рамках Пакта Иберийского нейтралитета (1939).
Салазар называл Муссолини оппортунистом, но держал на столе его портрет. Несколько сотен португальцев сражались на Восточном фронте в рядах испанской «Голубой дивизии»; в стране процветали откровенно фашистские организации. В то же время Салазар позволил сотням тысяч беженцев, прежде всего бегущим от нацистов евреям проследовать через территорию Португалии. Она приютила вырвавшегося в 1942-м из Франции известного промышленника и филантропа Галуста Гюльбенкяна, в ней поселились отстраненные от власти монархи Италии и Румынии, принцы и близкие к ним аристократы из Испании, Болгарии, Франции и бывший правитель Венгрии Миклош Хорти. Когда Гитлер покончил с собой, в Лиссабоне приспустили флаги, сославшись на общепризнанные нормы межгосударственных отношений. Это возмутило многих в стране и за рубежом, генеральный секретарь МИД вознамерился подать в отставку, чтобы разрядить обстановку, но диктатор написал ему, что все, что ни делается – к лучшему.
В 1941-43 годах впервые за долгое время португальский экспорт превысил импорт. Благодаря притоку иностранцев, бегущих от ужасов войны или просто истосковавшихся по (относительно) беззаботной жизни, в Лиссабоне расцвели сотни отелей и индустрия развлечений несмотря на то, что режим насаждал строгость нравов. В городе действовали десятки агентов Союзников и Оси, но местная контрразведка обычно вмешивалась лишь тогда, когда они начинали создавать хотя бы косвенную угрозу режиму. Конечно, на Салазара давили – одновременно, с обеих сторон. Его называли и проанглийским, и прогерманским, критиковали в зарубежной прессе. Но руководители сражающихся стран понимали – если они поддержат попытку смены власти и что-то пойдет не так, дестабилизация позволит враждебному альянсу значительно усилить позиции в Португалии. Немного упрощая, можно сказать, что обе стороны увидели в Салазаре, который готовился ко всем вероятным исходам войны, меньшее зло и решили, что лучше оставить все как есть, чем делать рискованные ставки. Опытный британский дипломат Джордж Рендалл заметил, что было куда труднее иметь дело с Португалией-союзницей в Первой мировой, чем с нейтральной, стабильной Португалией времен Второй мировой. По сути, Салазар довел визави до такой формулировки.
Слабая в военном отношении Португальская империя пережила страшную войну практически без потерь. Опасения западных союзников в связи с быстрым распространением коммунистического влияния помогли режиму уцелеть после войны; Португалия стала одной из стран-учредительниц НАТО. Лишь во второй половине 50-х демократические державы продемонстрировали достаточно отчетливые симпатии по отношению к генералу Умберту Делгаду, который поначалу был поклонником Салазара (и даже Гитлера), но затем выступил против него. Он проиграл (в значительной степени сфальсифицированные) президентские выборы 1958 года, перебрался за границу и основал Фронт национального освобождения. Режим видел в генерале серьезную угрозу и в 1965-м убил его, проведя тайную операцию на территории Испании. Салазара так и не свергли; предоставление независимости колониям, разворот к демократии и полномасштабной европейской интеграции произошло уже после смерти диктатора (1970) и «Революции гвоздик» (1974).
Внимание Португалии и до войны, и в послевоенные годы притягивала не Европа, а заморские владения. Ощущение особого пути, культурно-цивилизационной самодостаточности, погруженности в свои проблемы подпитывалось поддержанной Салазаром концепцией «лузотропикализма», в чем-то схожей с мадридскими вариациями на тему Hispanidad, но не идентичной им. Она была призвана укрепить единство распадающейся империи, выдвигая на первый план нематериальные аспекты, чтобы компенсировать политическую и экономическую слабость. Похожие мотивы можно обнаружить и в идеологическом обеспечении «русского мира», хотя на этом фоне оно выглядят диковато. Фундаментом таких концепций обычно служат глубинные, почти архетипические образы и убеждения.
У Венгрии не было заморских владений, а имперская линия национальной судьбы отчетливо прослеживается лишь в годы двуединой австро-венгерской монархии (1867-1918), когда влияние венгерских элит растеклось по хорватским, сербским, словацким, немецким «Землям короны Святого Иштвана». Но и там присутствовала ностальгия по Золотому веку, страшная обида на успешные притязания более сильных держав в Новое и Новейшее время и желание замкнуться в себе, в своей «особой судьбе». Эти ощущения характерны для жителей всех стран с относительно длинной, насыщенной историей и богатой культурой. В процессе самоидентификации они нуждаются в «конституирующем Другом» не меньше, чем граждане молодых постверсальских государств, но возможно, конструируют его образ иначе, споря скорее с представлениями о собственной истории, с «идеальным Я», чем с наседающим агрессором. Химеры, которые одолевают простых обывателей и интеллектуалов таких стран, весьма опасны, но растравляя уязвленную гордыню и активируя ощущение «особого пути», они создают серьезные ресурсы для политической игры. Ими пользовался Антониу ди Оливейра Салазар и пользуется Виктор Орбан. В них увидел свой шанс и Бидзина Иванишвили.
Чтобы понять, как «Грузинская мечта» обнаружила ресурс, который принялась усердно разрабатывать, следует присмотреться к природе националистической и консервативной реакции на события последних десятилетий. Правление Шеварднадзе и Саакашвили отличалось во многом, но в обоих случаях госпропаганда активно эксплуатировала представление о том, что судьба Грузии решается за ее пределами и зависит от перипетий «Большой игры» крупных держав. Это позволяло оправдать объективные сложности в процессе становления государства, его поражения и несостоятельность правительства. Тягу к «особнячеству» (термин российского мыслителя XIX века В. Соловьева, который вернул в оборот историк А. Янов), попытки отказаться от однозначного выбора и «уйти в себя» в ходе обострения глобальной борьбы альянсов и идей, как и любые формы сопротивления ускоренной модернизации, связывали с «провинциальным фашизмом» сторонников Звиада Гамсахурдия, а также с неискоренимой реакционностью, отсталостью и/или работой на Кремль. Такая политика казалась оправданной, но раздражала возбужденных событиями 90-х националистов, уязвляя их самолюбие, которое неуклонно раздувалось всю вторую половину XX века. Оно и дало «Грузинской мечте» основу для нынешней политики и ключ к ней – альянс с высшими иерархами Церкви не менее памятливыми, чем их португальские коллеги в описанный выше период.
После начала войны в 2022-м уровень поддержки Украины грузинским руководством удовлетворял лишь 32% респондентов CRRC, но в августе того же года, в опросе NDI, этот показатель увеличился до 53% хотя власти не изменили политику, не стали сворачивать торговлю с Россией и присоединились лишь к т. н. глобальным санкциям, отказались предоставить Украине даже символическую военную помощь, ограничившись дипломатической и гуманитарной. Такие колебания общественного мнения обеспечила не только пропаганда «Мечты» или поддержка Киевом Михаила Саакашвили, к которому, судя по опросам IRI 2022-23 годов, отрицательно относится больше половины грузинских респондентов. Противники Иванишвили в Грузии и их зарубежные друзья допустили малозаметную, но очень грубую ошибку. Убеждая общество надавить на правительство с целью ужесточения политики по отношению к России, они слишком часто использовали фразу «Грузия должна» (сделать то-то, поступить так-то…) сдобренную эмоциональным шантажом. Среднестатистический гражданин практически всегда реагирует на нее как бык на красную тряпку, полагая, что Грузии, как жертве перманентной агрессии, должны все, а вот она – наоборот, будет сама выбирать, что и когда делать. В принципе, это стандартная националистическая реакция, которая в грузинском случае обострена рядом неблагоприятных обстоятельств, превративших стилистический нюанс в политический фактор.
Оправдывая «португальскую игру» на нескольких досках правительство использует аргументы типа «а иначе придут немцы и заберут весь вольфрам» (т. е. придут русские и перережут южнокавказский транзит энергоносителей и товаров и вам, дорогие партнеры, от этого легче не станет). Пропаганда чуть ли не ежечасно указывает на экономический рост: 11% – в 2022 году, 7,5% – в 2023-м по обновленным данным Грузстата. Национальная администрация туризма сообщает о рекордных 4,1 миллиардах долларов дохода в 2023-м (рост – 17,3%). Можно посмотреть сколько потратили приезжие из разных стран: Россия – 938 млн., Турция – 631 млн., государства ЕС – 550 млн., Израиль – 308 млн., Украина – 184 млн., Армения – 161 млн., Азербайджан – 143 млн., Иран – 128 млн., Беларусь – 103 млн., Саудовская Аравия – 101 млн., остальные страны – 879 млн. По оценке Национального банка, эти данные не учитывают расходы 42,5% процентов граждан Беларуси, 30,5% – России и 30,3% – Украины, находящихся в стране свыше года. Сами грузины в 2023-м по подсчетам Грузстата потратили за рубежом около 755 миллионов долларов (количество поездок увеличилось на 31,6%). По данным Galt&Taggart, в 2022-м цены на аренду жилплощади в Тбилиси выросли с 5.3 долларов за кв. м до 11.3 (в среднем; в центре они куда выше) и немного опустились в 2023-м – до 10.7, после чего домовладельцы заворчали. Тогда же начал постепенно терять остроту еще один важный для националистического мировосприятия аргумент, который часто используют противники «Мечты». Страх перед бесконтрольным наплывом чужеземцев (в данном случае – россиян) постепенно снижался. По статистике МВД в 2023-м их выехало на 31 тысячу больше, чем въехало; пугающие очереди на пропускных пунктах рассосались, к тому же многие привыкли к «лицам приезжей национальности». Словно в Лиссабоне 40-х работают отели и кафе, льется вино, улыбаются девушки и шпионы шастают туда-сюда. Где-то неподалеку артиллерия стирает в пыль города, а изощренные умы изыскивают более изящные доводы, чем герой Мэла Гибсона в фильме «Патриот», который сказал: «У меня дети, для меня роскошь иметь принципы».
Иногда реплики членов правительства напоминают монолог старого хозяина борделя из романа Джозефа Хеллера «Уловка-22»: «Немцев гонят отсюда в шею, а мы, как были здесь, так и остались. Через несколько лет вы тоже уйдете, а мы по-прежнему останемся. Как видите, Италия и вправду очень бедная и слабая страна, но именно это и делает нас такими сильными. Итальянские солдаты больше не умирают на поле боя, а немецкие и американские продолжают умирать. Я сказал бы, что дела у нас идут как нельзя лучше. Да, я совершенно уверен, что Италия выживет в этой войне и будет существовать даже после того, как ваша страна погибнет». Можно вспомнить и пролог неплохого фильма посвященного тому же периоду. Американцы, ожидая засады, с осторожностью вступают в итальянский городок и с удивлением обнаруживают, что его жители весело пьют вино на площади и радушно приветствуют их. Все еще напряженный офицер спрашивает: «А где фашисты?». И кто-то из местных с улыбкой отвечает: «Какие фашисты, сеньор?! Мы все здесь – антифашисты!». Нетрудно представить, что бы он сказал командиру немцев, если б те вернулись. Два эпизода связывают малозаметные фразы «мы, как были здесь, так и остались», «мы все здесь», которые могут напомнить еще об одной известной кинореплике: «Давно здесь сидим…». За такими ощущениями стоит не только желание как-то компенсировать бессилие, но и искренняя вера в особую, исключительную судьбу, с улыбкой взирающую «с высоты своего происхождения» на возбужденных вооруженных варваров, сущих детей, которые носятся туда-сюда, мешая пить вино и наслаждаться прекрасным. С политтехнологической точки зрения эксплуатация таких чувств кажется более перспективной, чем описание своего народа как пешки на геополитической доске. Она трансформирует национализм, усиливая его изоляционистские, «особняческие» аспекты и поощряя самолюбование.
Скорее всего, любое грузинское правительство до получения «железобетонных» гарантий безопасности НАТО и ЕС, будет маневрировать в лабиринте геополитических интересов. История последних десятилетий показывает, что любой шаг, жест или намек оппозиция может назвать «пророссийским», например, – реплику Михаила Саакашвили: «Я человек романтичный, но, поверьте, кое-что повидал. У него глаза честного человека – именно так. Я поверил ему – и не ошибся. Он сделал все, что обещал. Поэтому я чувствую сейчас себя в России более комфортно, чем в других странах! Путин более прагматичен, более современен по стилю мышления, чем многие политики Запада» («Известия»; 12.04.04). Можно вспомнить и о раскритикованной в ЕС позиции «Грузинской мечты» по прямым авиаперелетам и введению строгого визового режима для россиян, смягченного, к слову, тем же Саакашвили в 2011-м в одностороннем порядке. А вот фотография снятая 10 мая 1994-го – на ней Эдуард Шеварднадзе и Джаба Иоселиани улыбаются министру обороны РФ Павлу Грачеву хотя после падения Сухуми не прошло и года; в 1995-м будет подписан договор, закрепляющий пребывание российских баз в Грузии на 25 лет (его перечеркнут Стамбульские соглашения 1999-го). Но, с другой стороны, тот же Шеварднадзе пригласит в страну американских инструкторов для усиления армии, а в 2002-м его правительство официально заявит, что Грузия хочет вступить в НАТО. Саакашвили продолжит этот курс и в 2008-м на саммите в Бухаресте Альянса пообещает, что в будущем Грузия станет его членом. При Иванишвили страна получит статус кандидата на вступление в ЕС, а в Конституции появится статья 78, которая обязывает конституционные органы «в пределах своих полномочий принять все меры для обеспечения полной интеграции Грузии в Европейский союз и Организацию Североатлантического договора». Все эти шаги не выглядят «пророссийскими» или «прокитайскими», а реальность всегда сложнее, чем биполярная пропагандистская схема.
В такой ситуации оценка внешней политики не может служить критерием определения «пророссийской» или «прозападной» ориентации, поэтому важно понять, какова сущность политики внутренней. Недавно в эфире «Гирчи ТВ» Ника Гварамия, который при «националах» являлся депутатом, заместителем генпрокурора и министром, сказал, что в последние годы правления Саакашвили оппозиции перекрыли кислород и для нее «был заперт парламент, телевидение, суд». Какая это политика – прозападная или пророссийская? Вел ли Грузию к свободе поддержанный «Мечтой» «Закон об иноагентах» или он играл на руку Кремлю? Ответы очевидны, но с другой стороны – ряд институциональных реформ при Саакашвили, значительная гуманизация пенитенциарной системы при Иванишвили и множество отдельных, не всегда заметных изменений обоих периодов приблизили Грузию к европейскому, а не к русскому миру. Возможно, в переходные годы и внутренняя политика не позволяет выделить безошибочный критерий оценки прозападного/пророссийского курса. Дискуссия о нем увязла в болоте пропаганды и вряд ли поднимется на академический уровень в текущем десятилетии.
Правящая партия активно внедряет в лоялистскую среду словосочетание «прогрузинский курс» (тут можно привести еще одну характерную, сегодняшнюю реплику Папуашвили: «Не для того мы боролись за независимость, чтобы к 30-й годовщине ее обретения граждане Грузии в лице неправительственных организаций и оппозиции говорили нам, что не мы должны решать судьбу этой страны, что укомплектовывать суды должны не мы, а иностранные государства»). Оно опирается на упомянутые выше, вросшие в массовое сознание убеждения, которые нельзя опрокинуть простым отрицанием, кавалерийским наскоком или восклицаниями вроде «Грузия должна!». Такой критики власти не боятся – она не убивает и даже делает сильнее. Противникам Иванишвили придется тщательно поработать над аргументами, причем «здесь и сейчас», а не в чаемом ими будущем, которое начнется после краха путинской России. К слову, Салазар и Франко пережили падение Гитлера, и, вероятно, уцелели бы и в победной для него кошмарной альтернативной реальности. Они загодя готовились к обоим вариантам развития событий, как и к некоему компромиссному замирению, подобно 37 процентам европейцев, опрошенных недавно YouGov и Datapraxis по поводу предположительного исхода войны в Украине (еще 10% считают, что победит Украина, 20% – что Россия). То же самое делает и «Мечта», и значительная часть грузинской элиты вне зависимости от ее политических симпатий. Чтобы лучше описать ее настрой, наверное, стоит вспомнить еще один отрывок из замечательного романа Хеллера.
«– Что вы все твердите выиграет да выиграет, – усмехнулся шальной, замызганный старикашка. – Надо знать, какие войны можно проигрывать, и уметь это делать – в этом вся штука. Италия столетиями проигрывала войны, а тем не менее посмотрите, как отлично у нас идут дела. Франция выигрывает войны и никогда не вылезает из кризиса. Германия проигрывает и процветает. Возьмем, к примеру, недавнее прошлое нашей страны, Италия победила Эфиопию и тут же влипла в неприятнейшую историю. В результате победы мы стали страдать такой безумной манией величия, что помогли развязать мировую войну, выиграть которую у нас не было ни малейшего шанса. Зато теперь мы снова проигрываем войну, и все оборачивается к лучшему. И мы наверняка снова пойдем в гору, если ухитримся, чтобы нас хорошенько расколошматили.
Нейтли смотрел на него с нескрываемым недоумением.
– Теперь я в самом деле не понимаю, о чем вы толкуете. Вы рассуждаете, как ненормальный.
– Наоборот. Я самый нормальный. Я был фашистом при Муссолини, а теперь его свергли и я – антифашист. Я был до фанатизма настроен пронемецки, когда немцы пришли сюда, чтобы защитить нас от американцев. Теперь, когда сюда пришли американцы, чтобы защитить нас от немцев, я – фанатичный проамериканец. Позвольте заверить вас, мой юный разгневанный друг, что у вас в вашей стране не найдется более преданного сторонника в Италии, чем я. Разумеется, пока вы здесь остаетесь.
– Так вы хамелеон! – воскликнул Нейтли, не веря своим ушам. – Вы – флюгер! Бесстыжий, неразборчивый приспособленец!
– Мне сто семь лет, – учтиво напомнил старикашка.
– Неужели у вас нет никаких принципов?
– Конечно, нет.
– И морали?
– О, я человек суровой морали, – с иронической серьезностью заверил его старый негодяй, похлопывая по бедру пухлую брюнетку, примостившуюся на подлокотнике его кресла».
Мнения, высказанные в рубриках «Позиция» и «Блоги», передают взгляды авторов и не обязательно отражают позицию редакции
Форум