Обязательный для кандидатов в президенты Южной Осетии ценз оседлости не только выступает непреодолимым препятствием для успешных осетин, проживающих за пределами республики, но является одним из проявлений югоосетинского изоляционизма.
Южная Осетия – это республика, в которой трудно жить, но которой легко управлять. В первую очередь потому, что источник наполнения казны – внешний. Руководству не нужно заботиться о развитии бизнеса как источника дохода и выстраивать с ним отношения, не нужно ломать голову, создавая благоприятный климат для творчества и созидания. Деньги поступят в любом случае, причем в пересчете на душу населения раз в пятнадцать больше, чем в соседней Северной Осетии.
Не надо ломать голову по поводу образования и медицинского обслуживания – Россия и Грузия берут на себя и этот сервис. Можно даже не создавать новые рабочие места – люди могут поехать на заработки в Россию, куда за последние 20 лет уехала добрая половина местного населения. В этом смысле Южная Осетия – мечта провинциального управленца: можно править государством как угодно, и при этом оно все равно останется на плаву.
Your browser doesn’t support HTML5
Где начинается югоосетинский изоляционизм?
Главное – отсечь потенциальных конкурентов при помощи того же ценза оседлости. По-другому – никак. Осетинская диаспора богата людьми талантливыми, успешными, образованными, и конкуренцию с ними местным чиновникам не выдержать. Как это ни странно, этот изоляционизм поддерживается и в обществе.
Почему? Здесь всего понемногу. Что получило местное общество за 20 лет изоляции? Опыт выживания и стойкости? Только кому он нужен в мирное время? Одна из проблем, о которой мало говорят. После признания независимости и перехода Южной Осетии под покровительство России те, на ком во время конфликта держалась эта земля (я не только про ополчение), в одночасье превратились в вычеркнутое поколение – ни образования, ни опыта, пригодного для жизни в большом мире. Эти люди конкурентны только там, где помнят, кто они, поэтому для них изоляционизм – это тоже форма выживания, правда, облеченная в форму местечкового снобизма.
В Цхинвале можно услышать такое: «Да кто он такой? Что он, человек, который здесь не жил, может понимать в наших делах?» Хотя на деле, наверное, из особенностей здесь разве что традиционное землепользование. В остальном – как и везде на Кавказе: от никчемности элит до дефицита йода в местной воде.
Просматривается в местном изоляционизме и ответная реакция на отсутствие понимания и сочувствие большого мира, который в своем отношении к трагедии южных осетин не поднялся выше разговоров о недопустимости сепаратизма. Быть может, отсюда и комплекс осажденной крепости, который с удовольствием поддерживают элиты, как одна из дополнительных возможностей контролировать политическую конкуренцию.
На этом можно было бы закончить, если бы не одно «но». Это запрос на новое качество жизни, которое, считают люди, они заслужили как награду за стойкость, но которое, увы, не в состоянии им дать элиты. Не в состоянии не потому, что нет средств и возможностей – этого как раз в избытке. А потому, что просто некому. Для того чтобы изменить качество жизни, надо в первую очередь переформатировать отношения между обществом и государством, внутри общества и государственных институтов. У местных элит нет ни представлений, как это делается, ни мотивации.
Именно из этого неудовлетворенного голода и разочарования своими элитами и возникают легенды о «неизвестном кандидате», которых я наслушался в избытке. О «нашем парне, имя которого пока держат в секрете», настоящем, толковом, справедливом, который разгонит все эту свору продажных чиновников и наведет порядок в стране.
Я помню во время авторитарного режима Кокойты эти негромкие байки в цхинвальских двориках или подвальчиках под стаканчик вина. Только последние пять лет политического плюрализма в республике показали, что нет такого парня, что как политический класс ополченцы 90-х ничуть не лучше комсомольцев 70-х, если не хуже.
И в общем-то неформальным признанием этого можно считать рекордно низкую явку на парламентских выборах. Она показала, что та повестка, которую предлагает местная элита, неинтересна людям, потому что они не видят в ней перспективу для себя. Быть может, поэтому единственное, что побудило избирателей прийти на выборы, – это предложение демонтировать свою государственность и уйти в Россию на правах субъекта? Такое впечатление, что все, что мы наблюдаем в Южной Осетии, – кризис развития как следствие изоляционизма, от которого пока не готовы отказаться ни элиты, ни значительная часть общества.
Сложность ситуации еще и в том, что эту проблему нельзя отложить на потом, ее невозможно снять с повестки дня.
Мнения, высказанные в рубриках «Позиция» и «Блоги», передают взгляды авторов и не обязательно отражают позицию редакции