Иван Алборов: «Если «Электроцинк» не пойдет нам навстречу, у нас не будет с ними мира»

ПРАГА---Закрытия завода «Электроцинк» не первый год добиваются экологи и активисты. Они говорят о катастрофическом воздействии предприятия на окружающую среду. Закрытие крупнейшего предприятия Северной Осетии поддержали депутаты и глава республики Вячеслав Битаров. Впрочем, пока это лишь политическая декларация. Об экологических вызовах и о том, как с ними справиться, рассказал североосетинский эколог, заведующий кафедрой экологии Северокавказского горно-металлургического института Иван Алборов.

Нана Плиева: Собственно, завод «Электроцинк» не первый год вызывает беспокойство и протест жителей, и активисты многие годы уже говорят о загрязнении окружающей среды и, как следствие, о росте заболеваемости, в частности, онкологических заболеваний в республике. Вы – эколог. На ваш взгляд, какой урон он наносит окружающей среде, что там выбрасывается в воздух? В самой компании говорят, что никаких вредоносных ядовитых выбросов продуктов горения после пожара 21 октября там не было. Что вы можете сказать?

Иван Алборов: Я хочу сказать, что проблема «Электроцинка» не сегодняшняя, как вы сказали, она длится давно, уже лет 20-25. Заговорили об этом впервые в 90-х годах, после развала СССР. До этого тоже говорили, но вы знаете, что там было, поэтому произошло то, что произошло. В почвах, естественно, это не дело УГМК (Уральская горно-металлургическая компания – Э.К.), но в течение ста с лишним лет эксплуатации, как в основной сорбент, куда сбрасываются все отходы и выбросы в воздушную среду пылевых фракций, скопилось огромное количество вредных веществ токсичных и тяжелых металлов заводского генезиса. Ну, они, естественно, оправдываются, что это автомобильные газы, еще тетраэтилсвинец, но это минерального происхождения, поэтому их путать не надо. Мы проверяли, и там заводского генезиса нет.

Гость недели – Иван Алборов

Самая большая ошибка – это отсутствие топ-менеджмента со стороны Уральской горно-металлургической компании и со стороны завода «Электроцинк». С народом надо общаться. Действительно, проблема эта есть, и поскольку это самое крупное предприятие, то все связывают свои недуги, безусловно, с «Электроцинком». Здесь, безусловно, есть и субъективный фактор. Но хочу сказать, что «Электроцинк» выделяет практически все те же компоненты Периодической таблицы Менделеева, как и сырье, а в сырье находятся ртуть, мышьяк, свинец, цинк, кадмий, сера, сернистые газы и т.д.

Что касается почвы, то в 1992 году составили специальный проект, который основывается на реальных исследованиях, и вот такие исследования провели в рамках ТерКСОПа (Территориальная комплексная система охраны природы). И вот в этом проекте есть карта загрязнения города Владикавказа, и на этой карте, на площади 70 километров, выделены зоны: удовлетворительная, менее удовлетворительная, допустимая, вредная и катастрофическая. Так вот к катастрофической относится ядерная зона, где наличие тяжелых металлов там в сумме прописано от 700 до 800 ПДК – это было в 1992 году, я не хочу сказать, что это сегодня.

Нана Плиева: А в последнее время проводились такие исследования?

Иван Алборов: Вот я и говорю, что последнее время таких исследований не проводилось, и заводу и УГМК не мешало бы провести сегодня аналогичные исследования. Возможно, они стали меньше, возможно, больше, но нет исследования, у них денег не хватает на то, чтобы проводить фундаментальные исследования. После этого было необустройство санитарно-защитной зоны. По этому поводу Роспотребнадзор подал на них в суд, и в 2010 году состоялся суд, который выиграл Роспотребнадзор.

Нана Плиева: Были ли устранены эти недочеты после суда – завод их устранил?

Иван Алборов: После суда было подписано мировое тройственное соглашение со стороны администрации города, со стороны Роспотребнадзора и УГМК в лице «Электроцинка». Проверка в 2014 году с участием общественных палат России и Северной Осетии показала, что большая часть этих предписаний не выполнена.

Нана Плиева: Вы говорили о недовольстве менеджментом. Ваша цитата: «Если бы завод шел нам навстречу, вопрос был бы решен, но они к нам относятся как к папуасам». Что это значит, что вы имели в виду?

​Иван Алборов: Это означает, что, несмотря на то, что после того, как произошел этот несчастный случай – пожар, в течение четырех дней мы здесь собирались, люди возмущались, с лозунгами выходили, чего только не делали – хоть бы один из них посчитал необходимым поговорить с народом! Вышли бы из руководящего персонала, из УГМКа приехали – вот о чем я говорю. Почему за людей нас не считают? Потом, второй момент: вот эти природоохранные органы, которые выдают предписания, – Роспотребнадзор, Общественная палата, – почем они не выполняют? Что это, правовой нигилизм, или кто им позволяет это делать? Значит, деньгами откупились, и на этом все, что ли? Со мной директор разговаривал, я ему сказал: «Надо покрыть полиуретаном тело клинкера или же рекультивировать». Он говорит: «Да, да, да», но не делает после этого. Что это означает? Т.е. говори – собака лает, а ветер дует.

Нана Плиева: Они прошли, насколько я знаю, проверки, – по крайне мере, они так говорят, - противопожарную проверку они прошли, и потом случился этот пожар 21 октября. Кто выдает эти разрешения, и насколько им можно верить?

Иван Алборов: Я не следователь, и не могу, пока нет результатов, говорить, правда это или нет: то ли поджог, то ли это техногенный процесс, – не знаю. Но могу сказать, что говорю о конкретных фактах. Например: просил я пробурить оградительные контрольные скважины вокруг этого клинкера, и до сих пор этих скважин нет. Т.е. мы должны внизу подсечь воду, для того чтобы определить влияние клинкера на подземные воды, но в настоящее время контроль не ведется. Почему? Ведь это положено в соответствии с действующими нормативами.

Нана Плиева: А почему это не выполняется, на ваш взгляд?

Иван Алборов: Потому что это денег стоит, а они не хотят тратиться. В километровой зоне санитарной защиты проживает 4,5 тысячи человек. Почему они не обустраивают их? По закону их положено вывезти в экологически чистое место. В соответствии с 42-й статьей Конституции России, положено, чтобы предприятие, которое занимается этой деятельностью, должно им предоставить место в хороших, благоприятных условиях для здоровья, а они этого не делают, никому это не надо. Вместо этого, смотрите, что они делают: подают петицию в Москву, чтобы сократить санитарно-защитную зону до 300 метров и уйти от ответственности. И народ должен все это проглатывать.

Нана Плиева: Республиканские власти никак не могут на это реагировать?

​Иван Алборов: Я не знаю, почему не реагируют. Об этом я говорил не сегодня, давно – посмотрите газетные материалы, мои публикации, я давно говорил на эту тему. Ни одного человека не переселяют, и люди болеют, естественно. Люди возмущаются из-за такого плебейского отношения к нам, этим людям, – вот в чем вопрос. С нами надо считаться, мы нормальные люди. Все виды исследований до этого проводились в Осетии. После того как пришла уральская компания, ни одного исследования не было проведено – денег нет. А все деньги уходят на Урал. Дальше: студентов они готовят не в ГМИ, а отправляют их целевым образом на Урал. Это что такое? Значит, кукарекаешь в одном месте, яйца приносишь в другое место, что ли? Кто им позволяет это делать?

Нана Плиева: Кто?

Иван Алборов: Закон не позволяет, а они делают. Раз ты здесь находишься, то социальная помощь должна быть местному населению, их надо направлять на обучение, поддерживать ученых надо здесь, на месте, а то что это такое? Вот о чем речь идет.

Нана Плиева: Технологии меняются, но это, как вы говорите, мало сказывается на работе предприятия. Его вообще, в принципе, можно сделать экологически чистым производством, или это невозможно, это надо закрывать?

​Иван Алборов: Конечно, можно сделать. В Европе, например, во Франции, находится абсолютно такое же предприятие, экологически чистое, рядом проживают люди. Но они же большие деньги не хотят тратить, им хочется отмывать деньги, им хочется зарабатывать огромные деньги на дешевой рабсиле в Северной Осетии. Поэтому люди и возмущаются – я имею в виду то, что произошло, или вывоз, – они людей вводят в заблуждение. Дело в том, что они по 30 тысяч тонн в год собираются выводить клинкер объемом в 3,5 миллионов тонн. Вот посчитайте: 3,5 миллиона поделить на 30 и получится 110 лет. Кто проживает 110 лет у нас? За 110 лет они очистят нашу территорию. Да с ними надо, не знаю, что за это сделать! Что это за технология, что за программа, которая позволяет это не делать?

Кроме того, они, с одной стороны, признают, что наносят нашему населению серьезный ущерб, потому что у них есть программа реабилитации детского населения и беременных женщин, потому что они уже раза три отчитывались здесь по выводу свинцового загрязнения из организма детей и беременных женщин. Кроме того, они рекультивируют территории детских садов – там, где в десятки раз превышает ПДК. Если они не виноваты, почему они делают это? Значит, вину свою признают, а вот лояльно, нормально относиться и показать, что «мы действительно с вами», они этого не делают.

Нана Плиева: Но в 2016 году решили закрыть свинцовое производство, насколько я знаю, как наиболее вредное на предприятии…

Иван Алборов: Ну и что, закрыли свинцовое производство, – это комариный укус.

Нана Плиева: Это не сняло вопроса?

​Иван Алборов: Минеральный свинец они уже не перерабатывали, они перерабатывали аккумуляторный лом, а это разные компоненты. Аккумуляторный лом при выплавке практически не дает тех компонентов – ни кадмия там такого нет, ни ртути и т.д. – нет уже тех вредных компонентов, которые там при переработке минерального свинца были, поэтому это все разные вещи. Теперь они апеллируют на то, что автотранспортные средства выделяют свинец. Уже 15 лет автотранспорт вообще не использует тетраэтилсвинец. Причем, это другого происхождения. Анализы показывают, что минеральный свинец и тетраэтилсвинец – это разные вещи, и мы доказали это. Кроме этого, о диоксине перестали говорить. Я пробы отвозил в главную лабораторию МЧС России, – диоксин обнаружен. Сегодня об этом перестали говорить. Они не контролируют кадмий, который является самым серьезным негативным компонентом, канцерогеном. Ртуть не проверяют. Вот это все вместе сложилось. Дело в том, что не надо чужих публикаций, пусть мои почитают, я все время их долбаю, а эта долбежка ничего не дает.

Нана Плиева: В чем вы видите выход? Многие говорят: надо идти в суд, другие за масштабную акцию протеста, за общественное давление. Вы в чем видите выход?

Иван Алборов: Дело в том, что из-под контроля люди выходят, люди перестали верить им.

Нана Плиева: В чем выход?

​Иван Алборов: Те технологии, которые они предлагают, экологически устаревшие. Вот эти точки замера… Почему не контролируют их, кто им позволяет? Сам себе режиссер, что ли? Если ты создал аппараты контроля, то отдай их кому-то, пусть они контролируют, чтобы люди поняли, что это не ты заказываешь музыку, а другие исполняют это. А то некоторые не понимают. Когда я сказал, что изменений нет, то многие поняли так, что вот, Алборов говорит, что никаких изменений пожар не принес. Изменений нет в измерениях, – вот в чем дело, – до и после. Хотя бы элементарно что-то должно быть. Вот я замеры проводил по поручению (Вячеслава) Битарова, и мои замеры в десятикратном размере отличаются от замеров СКАТа. Разве это не предмет для разговора?

Нана Плиева: Т.е. то, что вы замерили, отличается от того, что предоставил завод?

Иван Алборов: В десять раз!

Нана Плиева: Парламент накануне принял обращение к федеральным чиновникам с просьбой закрыть завод…

​Иван Алборов: Этого обращения мало пока, его надо довести до конца. Тут есть два выхода: первый – УГМК оказывается от этого предприятия, с тем, чтобы полностью реабилитировать эту территорию, и существует т.н. реабилитационный фонд – вот если реабилитационный фонд полностью направят на то, чтобы очистить ту территорию, которую загадили, не они, а купили же они, раз вы купили, то отвечайте за эту территорию. И плюс ко всему тот договор, который они подписали с Северной Осетией, это практически договор на угнетение Осетии, потому что Мизурскую обогатительную фабрику убрали оттуда, хвостохранилище убрали оттуда – Фиагдонское и Унальское, – они не находятся в договорных отношениях. Кроме того, отвальное поле, второе, там, где находится миллион триста тысяч, тоже не находится в договорных отношениях. Это они сладкое взяли, а с обременениями они не захотели взять. А вот эти обременения требуют восстановления, нормальных природных условий, чтобы в Северной Осетии все соответствовало именно благоприятным условиям.

Нана Плиева: Т.е. полностью уходят от ответственности.

Иван Алборов: Да, уходят от ответственности. Постоянно – не сегодня, а все время в последние годы, за время их пребывания здесь. Я бы хотел, чтобы они повернулись лицом к народу. Если этого не будет, никогда у нас не будет с ними мира.