Архимандрит Дорофей: «Здесь живут монахи, это наш дом»

ПРАГА---Президент самопровозглашенной республики Абхазия Рауль Хаджимба и председатель церковного совета Сухумо-Пицундской епархии иерей Виссарион обратились сегодня к патриарху Московскому и всея Руси Кириллу с просьбой не продлевать запрет на служение архимандриту Дорофею, возглавляющему Совет Священной митрополии Абхазии. Ответа РПЦ пока нет. О том, каким он может быть, какое влияние может оказать на продолжающийся церковный конфликт, о его предыстории мы беседуем с архимандритом Дорофеем (Дбар).

Дэмис Поландов: Мой первый вопрос касается, собственно, сегодняшнего дня – вот, поступила информация о том, что президент Рауль Хаджимба и иерей Виссарион подписали обращение к патриарху Московскому и всея Руси Кириллу о том, чтобы не был продлен запрет в служении, который Русская православная церковь наложила на вас. Давайте сначала определимся с вашими ожиданиями: как вы считаете, какая реакция будет у Русской православной церкви? Будет ли она настаивать на том, чтобы вы покаялись или же все-таки не пойдет на конфронтацию со светскими властями и иереем Виссарионом, который представляет Сухумо-Пицундскую епархию?

Архимандрит Дорофей: Как вы знаете, все эти годы все призывы в мой адрес с тем, чтобы я написал покаянное письмо с разными адресатами и т.д., не дали никаких результатов. С моей стороны не будет никаких покаянных писем. Поэтому если в ответе, который должен будет последовать из Москвы, снова будет говориться об этом, мы снова зайдем просто в тупик. Нынешнее обращение – впервые такое сделано, – хотя это обращение сделано на основе того текста обращения, которое мы готовили год тому назад совместно с представителями Сухумо-Пицундской епархии, но тогда мы хотели направить архиепископу Майкопскому и Адыгейскому. К сожалению, мой представитель и представитель отца Виссариона уже были в аэропорту с этим текстом, и он (архиепископ) потом отказался их принять.

Гость недели – Архимандрит Дорофей (Дбар)

Я это говорю к тому, что и год тому назад, и сейчас мы исходим из тех реалий, которые сегодня сложились: с одной стороны – «упрямый и непослушный» отец Дорофей, который не будет ничего писать, не будет никаких покаянных писем; с другой стороны – запрет, который наложен на него Русской церковью, который не позволяет отцу Виссариону совершать совместные богослужения с нами. И вот это единственный выход из этой ситуации. Обращение светской власти и самого отца Виссариона почему важно? – потому что мы ведь были запрещены по его просьбе, в свое время, и по просьбе духовенства Сухумо-Пицундской епархии. Сейчас немного другие реалии. И вот они снова просят, чтобы патриарх все-таки принял решение в пользу и во благо православной паствы Абхазии не по принципу каких-то формальных канонических предписаний или буквы закона, а все-таки по факту, потому что в церковном праве существует такой термин – «икономия»…

Дэмис Поландов: Да, по снисхождению, как это говорится… Я хотел бы прояснить один вопрос: сегодня Священная митрополия Абхазии располагается только в Ново-Афонском монастыре, в котором вы находитесь, все остальные храмы находятся в ведении Сухумо-Пицундской епархии Абхазской православной церкви?

Архимандрит Дорофей: Когда мы делаем ежегодный отчет, то указываем там о монастыре и храмах Священной митрополии Абхазии. Туда входят не только Ново-Афонский монастырь, но и все объекты, расположенные на территории города Новый Афон и близлежащих сел, главным образом, села Анхуа. Туда также входят скит святого Иоанна Крестителя, которым я занимаюсь, где мы хотим сделать реабилитационный центр; туда входят и остатки древнего храма святого Георгия, где мы совершаем богослужения и моления; туда входит и Покровская церковь на территории города Новый Афон, где мы ежегодно совершаем на Покров богослужения; туда входит и храм Симона Кананита. Т.е., другими словами, мы не зациклены только в рамках верхнего корпуса монастыря, чтобы вы понимали.

Дэмис Поландов: Т.е. иерея Виссариона и священников, которые вместе с ним пришли, интересует конкретно верхняя часть Ново-Афонского монастыря, или у них есть попытки входить в храм Симона Кананита или в другие церкви?

​Архимандрит Дорофей: В нашем ведении находились еще несколько храмов на территории Абхазии, которые строились или воссоздавались непосредственно Ново-Афонским монастырем, например, гагрский храм святого Ипатия, храм-часовня Пицундских святых, храм святого Евстафия в Очамчыре – т.е. все строилось нами. После 2011 года, во избежание конфликтов, мы, скажем так, отказывались и говорили, что, раз так получается, мы уступаем эти храмы. Но, безусловно, отца Виссариона интересует, главным образом, не храм Симона Кананита, не Покровская церковь, а речь идет о верхнем комплексе Ново-Афонского монастыря – крупном комплексе, где располагаются как сам монастырь, так и центральный собор святого Пантелеймона и плюс другие храмы на территории монастыря, есть недействующие, но действующий – святого апостола Андрея.

Дэмис Поландов: В своем вчерашнем интервью вы говорили о том, что Сергей Шамба, будучи премьер-министром, передавал религиозные объекты Сухумо-Пицундской епархии. Я правильно понимаю, что на тот момент не было такого церковного конфликта в Абхазии, т.е. была единая православная община? Пытались ли вы, когда уже регистрировали Священную митрополию Абхазии, каким-то образом закрепить за Священной митрополией Абхазии, которая официально зарегистрирована, какие-то из этих объектов? Потому что очень интересно, каким образом власти себя ведут в этой ситуации: есть две православные общины, но за одной закрепили все, а за другой как бы ничего?

Архимандрит Дорофей: Дело в том, что, когда принимался этот указ, Сергей Миронович тогда был премьер-министром, тогда меня не было, т.е. я не принимал никакого участия ни в разработке, ни в реализации данного проекта. Я находился тогда на учебе в Греции, но я знаю, что тогда это было единое духовенство, т.е. не было никакого разделения – это 2010 год. Но дело в том, что, когда передавались эти объекты, – до сорока, насколько я знаю, – Сухумо-Пицундская епархия тогда была зарегистрирована как общественная организация. Т.е. не было закона о религии у нас в Абхазии, он был принят только в 2013 году по нашей просьбе и настоянию. Второе: во время передачи и приема объектов не были совершены все необходимые процедуры, обязательства. Т.е. за каждый храм ответственность несет конкретный человек, потому что все храмы и монастыри, о которых мы с вами говорим, стоят в реестре, в списке памятников истории и культурного наследия Абхазии. В законе о религии от 2013 года мы это тоже проговорили. Я всегда настаивал на том, что ни один объект на территории Абхазии, в данном случае, храмовые и монастырские, не может быть отдан в собственность. Они являются собственностью государства и нашего народа, являются культурным достоянием и отдаются в пользование – если это православный храм, то в пользование православной общины, если это католический храм – в пользование католической общины и т.д. Поэтому, собственно говоря, эти объекты не находятся в собственности ни у отца Виссариона, ни у нас, ни у кого бы то ни было.

Единственное, что не делает государство и что оно должно делать, – это заключать договора с теми или иными религиозными организациями об условиях использования этих объектов. Из-за отсутствия таких конкретных договоров по конкретным объектам вы видите, что новоделы в Илорской церкви, переделы в Драндском монастыре, в Драндском соборе – т.е. каждый священник делает, как ему кажется нужным и правильным, совершенно не интересуясь тем, что от него государство, в принципе, требует, чтобы он соблюдал нормы сохранения культурного объекта, и что он не имеет права без санкции государства вообще проводить какие-либо восстановительные, тем более, реставрационные работы.

Когда образовалась Священная митрополия Абхазии, первый вопрос, который мы ставили с того времени – мы сказали, что находимся реально в Ново-Афонском монастыре. Мы же не откуда-то пришли, мы здесь все были. Т.е. Священная митрополия Абхазии образовалась из состава насельников этого монастыря, духовенства этого монастыря, поэтому мы просили, чтобы государство с нами заключило договор об использовании этого объекта. До 2013 года они ссылались на то, что нет закона о религии, дескать, и мы не можем с вами вести какие-то разговоры об этом, тем более, мы не можем вас зарегистрировать вообще как христианскую религиозную организацию. Тогда мы настояли на принятии закона о религии, и была создана экспертная комиссия из 24 человек с расширенным составом из разных институтов государства, экспертов, научного сообщества, и после прохождения экспертной комиссии, мы получили регистрацию по адресу Братский корпус, 10, где я прописан. Поскольку мы монахи, монахи прописываются в монастыре, т.е. они не прописываются в квартирах или частных домах, или в домах родителей. Я прописан здесь, в Ново-Афонском монастыре, в той келье, где сейчас живу и работаю, поэтому Священная митрополия Абхазии получила регистрацию по этому адресу. Но после регистрации мы снова поставили вопрос о том, чтобы подписать с нами договор.

Более того, эту регистрацию прошли мы, Мусульманская община Абхазии, Евангелистская община Абхазии, а отец Виссарион не прошел через экспертную комиссию. По скрытому указанию, дали распоряжение Минюсту, и он получил регистрацию. Правда, никто не видел этот документ. Мы тоже делали запрос, нам тоже его не дали. Но он не прошел всю законную процедуру регистрации той организации, которую он сегодня возглавляет, и той организации, которой были переданы эти объекты.

​Дэмис Поландов: А мнение прихожан вообще имеет хоть какое-то значение, это прописано как-то в законе о религии, может быть?

Архимандрит Дорофей: Вот тут вы совершенно правильно задали вопрос, потому что, к сожалению, не всегда у всех людей вообще есть представление о том, как административно формируется церковь. Т.е. чаще всего мы воспринимаем на таком, мистическо-этическом уровне – духовность и т.д., – но помимо всего этого ведь существует совершенно четкое разграничение границ приходов, прав монастырей, как они вообще функционируют и т.д. Это все давно уже расписано, и существует огромное количество различных уставов. Так вот, принцип очень простой: стоит, например, какой-то храм – вот это просто храм, это здание, при нем создается церковная община из жителей того места, где стоит храм. Прежде всего, судьбу этой церковной общины и судьбу этого храма и всякие решения, вплоть до финансовых, до каких-то административных, все это определяется именно этой церковной общиной, которая из своего числа выбирает членов совета церковной общины, которые обсуждают любой вопрос, связанный с жизнью и деятельностью этой церковной общины.

Что касается монастырей, то там совершенно другая система. Судьба монастыря, и что там делать, и как служить, и какой устав, определяется только насельниками монастыря, т.е. монахами, которые могут быть в священном сане или простыми монахами и трудниками, только они определяют, что нужно делать с этим монастырем. Поэтому, когда отец Виссарион приходит сюда и начинает говорить, что «это наш монастырь, мы так будем делать», – так не делается, потому что здесь живут монахи, реально, в том числе и я как монашествующий. Это наш, собственно говоря, дом. Но, поскольку монастыри несут просветительскую работу, мы открываем свои обители. По уставу монастырей монастыри вообще должны быть закрыты и для туристов, и для прихожан, и для любого мирского человека. Кстати, кто хотел попасть в монастырь, всегда стоял у врат монастыря и долго стучался и просил, чтобы его впустили, тем более чтобы его приняли в состав братии. В наше же время, в силу изменения ситуации, – мы живем в XXI веке, и появилось понятие религиозного туризма и т.д., – безусловно, мы вынуждены сегодня быть открытыми.

Чтобы вы меня понимали, было время, когда мы просили на три дня закрыть монастырь – в понедельник, среду и пятницу, в постные дни для монастыря. Вначале нам разрешили, потом сказали: «Нет, не получается. В среду и пятницу нельзя, потому что приезжают туристы, и они жалуются». Потом сказали: «В понедельник тоже не закрывайте». И нас вообще лишили возможности, чтобы хотя бы один день мы жили в закрытой обители, потому что монах должен строить свой принцип удаления от мирской жизни, но это невозможно. Поэтому мы ориентированы на просветительскую работу. Соответственно, наши храмы монастыря становятся храмами наших прихожан, и здесь у нас на данный момент три действующих храма – это центральный большой собор, где мы служим в летнее время, это храм Андрея Первозванного, где служим в зимнее время, и храм Покрова, где мы служим в праздничные дни. Главный храм Симона Кананита закрыт на реставрацию. Соответственно, те люди, которые приходят, в течение, по крайней мере, моего нахождения здесь, уже в течение четырех-пяти лет ведут свою церковную жизнь.

Когда мы пришли, я вернулся из Греции, это было порядка 15-20 человек, сегодня это около двухсот человек, т.е. это церковные люди, практикующие церковную жизнь – не просто зашли, свечку поставили и на этом вся их религиозная жизнь закончилась, а это те люди, которые всегда присутствуют на богослужении, регулярно причащаются и исповедуются, приходят на лекции, которые мы здесь проводим. Вот эти двести человек и братия десять человек – вот, кто определяет судьбу этого монастыря и мою судьбу: нравится ли им отец Дорофей как священник и как духовник или не нравится, нравится ли им богослужения как я веду или не нравится, – это все могут делать только братия и мои прихожане. Все остальные – паломники, туристы, отец Виссарион и его духовенство или его часть паствы, – это все гости, которые из одного прихода на какое-то время могут приехать к нам, например, на праздник Симона Кананита, на праздник святого Пантелеймона, мы можем поехать к ним, скажем, в Каманы, на святого Иоанна Златоуста или мученика Василиска. Но это статус гостя и паломника. А если ты хочешь определять судьбу этого монастыря, тогда либо ты должен зачисляться в братию, принимать монашество, отказываться от мирской жизни, либо ты должен стать практикующим прихожанином нашего монастыря, и тогда ты имеешь голос и право высказать либо возмущение, либо удовлетворение, либо изменение чего-то.

Дэмис Поландов: Видимо, еще вновь встает вопрос о том, что в Абхазии нет епископа, и многие вопросы невозможно решить в рамках какой-то церковной иерархии. Потому что в данном случае совершенно непонятно, почему иерей Виссарион должен этот вопрос решать: приходить и определять судьбу монастыря.

Архимандрит Дорофей: Вы отметили важнейший момент. Дело в том, что никаких приходских храмов, никаких монастырей и вообще ничего не может функционировать на той или иной территории без благословения правящего архиерея. Не того, кто находится, допустим, в России, в Греции или еще где-то, и мы с ним знакомы, а здесь, на территории Абхазии должен быть епископ с титулом Абхазский или Сухумский, или Пицундский, любого названия города на территории Абхазии. И каждый священник рукополагается этим епископом в том храме, где он должен нести свое служение. И когда он рукополагает этого священника, там есть такая процедура: выходит дьякон и говорит «Аксиос» (достоин – в переводе с греческого, этот процесс ведется на греческом во всех церквях, так устоялось), спрашивает народ о том человеке, которого он хочет сделать дьяконом, священником, и если народ отвечает «Достоин», трижды: «Аксиос, Аксиос, Аксиос» – только в этом случае епископ имеет право рукоположить этого человека; если народ скажет «Не достоин», он не имеет права рукополагать этого священника. Вот почему я вам сказал, что только моя паства определяет мою судьбу, как и любого другого священника, а епископ прислушивается к мнению своей паствы.

Второй момент, наиважнейший с точки зрения церковного права: рукоположенный священник для конкретного храма или монастыря должен получать на руки такой плат, который называется «антиминс», на котором мы совершаем главное таинство – божественную литургию. И на этом антиминсе ставится подпись правящего архиерея, что он выдает такому-то священнику этот антиминс для этого храма, и только с этого момента священники имеют право совершать в том храме службу. А сегодня у нас у всех антиминсы разные – кто-то из Греции привез, кто-то из России, у кого-то осталось с дореволюционных времен, кому-то через знакомых кто-то передал и т.д. И все эти антиминсы не имеют этих надписей правящего архиерея и указания конкретного храма, которому они передавались. Поэтому с этой точки зрения не только отец Дорофей или Священная митрополия Абхазии, а все церковные общины и монастыри на территории Абхазии канонически незаконны, и богослужения совершать нельзя. Но мы здесь говорим снова об этом церковно-правовом положении икономии – снисхождении, потому что мы не виноваты, что оказались в этой ситуации. Война создала эту ситуацию, потому что до войны мы были в составе Грузинской церкви, после войны грузинское духовенство и, главным образом, митрополит ушел, мы остались без архипастырского окормления. И чтобы нам окончательно не потерять свою веру и окончательно не прекратить практику церковной жизни, мы в тех условиях, которые есть, делали все, что было в наших силах. Поэтому и сегодняшнее существование того же отца Виссариона, нас и любого другого священника – это не по канонам Церкви, а исключительно по икономии, т.е. снисхождению к сложившейся ситуации.

Дэмис Поландов: Но Русская церковь должна же понимать всю сложность ситуации? Меня удивляет то, каким «наскоком» Русская церковь пыталась решить вопрос Новоафонского монастыря много лет назад, породив, собственно, сегодняшний конфликт. Как вы считаете, сегодня Русская церковь будет действовать уже осторожнее? У меня подтекст у этого вопроса: я пытаюсь понять, сегодня иерей Виссарион действует по собственному разумению или все-таки за его действиями стоит какой-то больший план?

Архимандрит Дорофей: Я вас понял. Вы, собственно, задали вопрос: будет это обращение, что мы ожидаем? С одной стороны, мне, конечно, хотелось бы и всему нашему народу, и всей нашей пастве, прежде всего, все-таки объяснить реальную ситуацию. Мы не ожидаем, что завтра Русская церковь решит наш вопрос глобально – рукоположит абхазского епископа, и все проблемы будут сняты. Это не произойдет, пока Грузинская церковь не определится в своей позиции в отношении вновь созданной Украинской поместной церкви. Но мы и не требуем, и сейчас не говорилось о том, что вот, рукоположите нам епископа, потому что мы понимаем, что это невозможно. Мы говорим о тех вещах, которые реальны, и они находятся во власти у патриарха (Кирилла). Во власти у патриарха совершенно реально находится такая возможность, чтобы приостановить на данном этапе запрет на священнослужение, наложенный на меня и на отца Андрея. Для меня этот запрет не играет никакой роли, потому что мой статус совершенно иной, я уже с этой темой определился и т.д. Но поскольку это играет роль для отца Виссариона и, соответственно, для его паствы, и, кроме того, паломники, которые сюда приезжают, которым говорят, что я раскольник, что я запрещен и т.д., вот чтобы снять эти все вопросы, сегодня это, на самом деле, реально сделать. Другое дело, я не могу вам ответить на вопрос: будет ли это сделано или нет.

Теперь кто стоит за отцом Виссарионом в данном вопросе. Я говорил и еще раз повторю, что Русская церковь – это общее понятие. Церковь сама по себе, как и любая другая поместная церковь, свята, в ней есть совершенно другие вещи, которые имеют отношение к понятию духовности, святости, спасения человека, – это одна сторона. Но есть понятие церкви как института, где мы постоянно сталкиваемся с различными церковными чиновниками, со случайными людьми в рясах, с людьми, которые все делают во вред церкви, имея высокие саны, должности и т.д. Поэтому нынешнее руководство Русской церкви, их понимание жизни церкви и их видение решений тех или иных проблем, включая и абхазскую, всегда упирается в то, что вы слышите и видите без конца в прессе, на телевидении – различные скандалы, попытки вернуть то или иное церковное имущество или храм с помощью государства, о бесконечном привлечении государства к строительству, порой даже ненужных храмов, скандалы, которые были связаны с именами отдельных иерархов и т.д.

Раз мы имеем дело и с такими людьми, конечно же, их не заботит духовная атмосфера Ново-Афонского монастыря. Они не думают о воссоздании Абхазской церкви, или же о спасении людских душ, или же о миссионерской деятельности. Нет, есть среди них те, кто об этом думает, но они, к сожалению, не играют решающей роли. А остальные все думают о недвижимости, о создании паломнических центров, о гостиницах, о святынях, которыми, извините за выражение, можно торговать, – вот все то, что и без меня хорошо известно. Поэтому, безусловно, этот фактор я никогда не исключал и сейчас не исключаю. Единственное, на что я рассчитываю, – на то, что, видя, что это не получается, может быть, им стоит задуматься, что настало время немного подумать и о каких-то духовных вещах, немного подумать и о страдании людей, о том, что вообще, действуя так, мы с вами порочим лицо православия, в конце концов. Вот, мне кажется, все-таки об этом, наверное, сейчас стоит подумать, нежели о каких-то материальных вещах.