Грузинская демократическая республика троллей

На какие цифры в социологическом опросе вы обращаете внимание в первую очередь? Почти все эксперты и журналисты, которым автор задал этот вопрос, ответили: «На рейтинги партий». Часть из них, заподозрив подвох, начала отшучиваться, а один почему-то засмущался, как семинарист, проходящий мимо эротического плаката. Результат эксперимента подтверждается следующим фактом: абсолютное большинство первых публикаций и оценок после соцопроса посвящают партиям, игнорируя интересные и важные показатели, помогающие понять, почему именно меняются настроения. Но агональный (состязательный) характер партийных рейтингов все равно притягивает зрителей, словно схватка именитых борцов во Дворце спорта.

Когда в декабре респондентов NDI попросили назвать партию, которая ближе всего стоит к их взглядам, 25% выбрали «Грузинскую мечту», 6% – «Нацдвижение», а 13% – другие партии. Колебания по сравнению с предыдущим, июльским опросом минимальны – показатель «националов» снизился на 2%, вероятно, из-за острого внутрипартийного конфликта, а остальные цифры не изменились. Но четырехкратное превосходство партии Иванишвили над партией Саакашвили все же имеет определенное психологическое значение для их сторонников. В недавнем прошлом столь серьезный разрыв между двумя ведущими партиями в опросе NDI наблюдался лишь в конце 2016 года (если не принимать во внимание нехарактерные показатели 2020-го, когда правительство вовсю «пиарилось» в ходе борьбы с пандемией, а оппозиция вынужденно бездействовала). Эти цифры – не приговор; к тому же количество неопределившихся респондентов традиционно велико – 56% не самый низкий, но и не самый высокий уровень за последнюю пятилетку. Тем не менее итоги опроса побудили депутата от «Нацдвижения» Хатию Деканоидзе сказать: «Оппозиции действительно следует задуматься».

Впервые после августа 2020 года респондентов, полагающих, что страна развивается в правильном направлении, набралось больше, чем скептиков, – 37% против 31%. Если мы вновь отложим специфические данные «ковидного года», то обнаружим похожий, чуть менее масштабный оптимизм лишь в 2017-м. Положительная оценка деятельности правительства выросла на 10% и составила 51% - это самый высокий показатель за пять лет (примечательно, что улучшилось и отношение респондентов-оппозиционеров). Премьер-министр Ираклий Гарибашвили впервые после повторного назначения на пост набрал больше хороших оценок, чем плохих, – 31% против 27%, и, если вынести за скобки рекорд Георгия Гахария в «вирусном 2020-м», – это лучший результат, начиная с апреля 2019-го. Грузины традиционно относятся к исполнительной власти скептически – 51% респондентов NDI не уверены, что правительство сможет совладать с экономическими проблемами, оптимистичны лишь 37%. Им не нравится политика на отдельных направлениях – например, неприемлемой позицию властей по въезду граждан России в страну считает 57% респондентов, а приемлемой лишь 29%. Ираклий Гарибашвили не самый харизматичный политик, и ему труднее, чем мэру Тбилиси Кахе Каладзе, использовать сугубо имиджевые трюки. Но, как бы то ни было, отношение и к правительству, и к его главе улучшилось, и необходимо понять, почему это произошло.

Как «Грузинская мечта» подкачивает свой рейтинг? Чтобы не возвращаться к событиям, влиявшим на настроение респондентов в декабре, рассмотрим факты, которые ее пропагандистская машина использовала на минувшей неделе: а) экономический рост в 2022 году по предварительным данным составил 10,1%; б) международное рейтинговое агентство Fitch изменило прогноз по суверенному кредитному рейтингу Грузии со стабильного на позитивный; в) Грузия улучшила показатели в рейтинге восприятия коррупции Transparency International и превзошла девять стран-членов Евросоюза; г) Грузия на 11 позиций продвинулась в Индексе свободы человека Института Катона и Института Фрейзера. Эти темы были обрамлены сообщениями о развитии инфраструктуры, расширении экспорта энергоносителей из Азербайджана и сопутствующем повышении значения грузинского транзита. И, наконец, к ним добавились новости о положительной (в целом) оценке грузинских реформ в аналитическом отчете Еврокомиссии. Конвейер госпропаганды в течение нескольких дней доставил потребителям десятки сюжетов с финальным выводом «Дела налаживаются» – наибольшее внимание уделялось надеждам на экономическое процветание, политические вопросы «шли прицепом». Судя по результатам опроса, подобные настроения распространяются и среди респондентов NDI – число тех, кто оценивает состояние экономики как плохое, снизилось до 48% (этот показатель впервые упал ниже 50%), в августе было 55%, в «доковидном» июле 2019-го – 63%. Большинство опрошенных считает, что за последние пять лет средний доход домохозяйств вырос.

Самым поразительным в данной ситуации является то, что оппозиция не противопоставляет правящей партии на «экономическом фронте» практически никакой критики, кроме редких и обычно обтекаемых комментариев, хотя граждане больше всего опасаются бедности (39%), инфляции и высоких цен (35%), безработицы и нехватки рабочих мест (34%). Несмотря на экономический рост, вызванный скорее внешними причинами (война в Украине и т. д.), чем умелыми действиями правительства, десятки проблем, таких как бедность, повышение цен, картельные сговоры, элитная коррупция, позволяют успешно критиковать власти и предлагать свои рецепты оздоровления. Работать с экономикой, конечно, сложнее, чем с сюжетами типа «А выругал Б, и тот его ударил», но история политики показывает, что любую идею можно изложить простым языком и привлечь симпатии масс. Однако этого не происходит, и причина не только в том, что у расколотой оппозиции нет «Генштаба», планирующего долгосрочные кампании, а вопросы, которые кажутся важными противникам «Грузинской мечты», затмевают в их восприятии приоритеты населения. Эти факторы значимы, но есть еще один, и в его рамках форма коммуникации подчинила себе содержание и трансформировала его.

Согласно исследованию NDI (07.2021), в 2014-м социальные сети были первоисточником новостей лишь для 8% опрошенных, а к 2021-му их число выросло до 35% (еще 26% назвали соцсети вторым источником). Большинство респондентов (57%) получало информацию от телекомпаний, но в столице, которая задает тон в политике, предпочтение отдавали социальным сетям и интернет-изданиям (51% против 42% у ТВ). Опрос CRRC, проведенный в мае 2022 года, подтвердил, что главным источником информации остается телевидение, а Facebook хотя бы раз в неделю используют 67% опрошенных, YouTube – 57%, Instagram – 25%, Tik-Tok – 16%, по 4% – Twitter и Одноклассники, 3% – ВКонтакте. Facebook, безусловно, следует выделить – количество аккаунтов жителей Грузии составляет примерно 70% от численности населения (разные источники приводят цифры чуть выше и ниже этой планки), и он превратился в уникальный инструмент социального и политического взаимодействия.

Сравнивая охват телевидения и соцсетей, не стоит противопоставлять их друг другу и игнорировать «перекрестное опыление» – соцсети привлекают внимание к телевизионным репортажам, которые, в свою очередь, все чаще опираются на информацию из соцсетей. К тому же во втором случае мы имеем дело с многослойным феноменом, и его нельзя свести к распространению информации или к формированию общественного мнения. Социальные сети резко усилили элемент шоу в общении и превратили ежедневный поиск одобрения (хотя бы в виде «лайка») в насущную потребность для миллионов пользователей. А слактивизм (в постсоветских странах его часто называют «диванным активизмом», неоправданно расширяя границы термина) создает иллюзию активной вовлеченности в политический процесс, вытесняя желание делать что-либо в реальном мире. Написав критический комментарий, «лайкнув» чужой, поделившись им или подписав петицию (реже, поскольку многим лень перейти по ссылке), некоторые граждане считают, что совершили значимый поступок. Это комфортно, безопасно и повышает самооценку. Разумеется, грузинских слактивистов (slacker – бездельник, лодырь) нельзя критиковать огульно – они распространили много ценной информации, несколько раз устроили политический пожар и вынудили политиков оправдываться, но нужно отметить, что их КПД низок, а власти, используя группы троллей, способствуют тому, чтобы энергия протеста сгорала без остатка в бесконечных сетевых спорах с тщательным подсчетом одобрительных и возмущенных «смайлов». Возможно, со временем распространение слактивизма вкупе с развитием технологий приведет к возникновению новых форм политического участия в виде постоянных онлайн-плебисцитов, но пока его чаще ругают, чем хвалят.

Основной формой выражения позиции по политическим (и не только) вопросам в соцсетях является осуждение с вершины иллюзорного морального превосходства. Каждый день в новостной ленте проносятся сотни таких сообщений, и для того, чтобы привлечь внимание к своему, большинство пользователей начинает использовать экспрессивные, иногда матерные выражения (что, согласно исследованиям, повышает внимание к публикациям примерно на 20%). Это быстро входит в привычку. Но смешанное с матом морализаторство вызывает не только одобрение, но и осуждение – сторонники и противники различных взглядов сбиваются в группы, ругают, «банят» и лупят друг друга виртуальными дубинками при каждом удобном случае. Политики и эксперты часто совершают принципиальную ошибку, когда проецируют поведение членов этих заметных, но не очень многочисленных сообществ на всех пользователей Facebook или на всех избирателей.

Вот конкретный пример: недавно в Тбилиси сорвался лифт, погибла супружеская пара. Свыше 90 процентов публикаций оппозиционно настроенных пользователей соцсетей, посвященных трагедии, представляли собой вариации на тему «Будь ты проклят, Каха Каладзе!» Оппозиционные СМИ и политики подстраивались под этот импульс. А лоялисты писали, что мэрия не виновата, что товарищество жильцов не сообщило о проблемах с лифтом, быстро переходя к «Будьте вы сами прокляты, ибо пиаритесь на крови!» Через пару дней обсуждение прекратилось, новостная лента унесла вниз по течению публикации, которые под конец собирали куда меньше «лайков» пресытившейся аудитории. Все умолкли до следующей трагедии.

Нужно потратить много времени, чтобы выяснить, сколько тбилисских лифтов нуждаются в срочном техническом осмотре (среднее арифметическое от разных оценок – примерно 7000), подумать, как можно отрегулировать отношения между органами надзора, жильцами и частными компаниями, работающими в этой сфере, почитать законы и регламенты, поговорить с профессионалами, расписать примерный бюджет, поскольку для решения проблемы понадобится несколько десятков (а то и сотен) миллионов, выработать план действий и упаковать его в удобочитаемый формат, переведя на язык коротких, ярких, адаптированных к соцсетям и ТВ сообщений. Процесс похож на добычу золота – переработка тонны породы даст лишь грамм драгоценного металла. На это может уйти несколько недель серьезной работы, и не факт, что итоговые публикации заинтересуют всю страну и наберут больше «лайков», чем виртуозный мат в адрес мэра, который требует лишь пары затраченных минут. Но усилия не пропадут втуне, поскольку мгновенная эмоциональная реакция пользователя соцсетей и выводы избирателя – не одно и то же.

В замечательной книге Эдварда Бэнфилда «Моральные основы отсталого общества» (она об Италии 50-х, но может многое рассказать и о современной Грузии) описывается поведение избирателей, которые видят в бюллетене инструмент получения выгоды для своей семьи и оценивают работу правительства исключительно на основе полученных от него бонусов. Они убеждены, что все политики коррумпированы до мозга костей, служат только своим интересам (попробуйте доказать им обратное) и, как правило, голосуют против улучшений, приносящих пользу всему обществу, но не им лично, и за тех политиков, от которых их семьи получили что-либо в прошлом.

Такие люди обычно ведут себя в Facebook так же, как в повседневной жизни. Они не лезут в политику, подчеркивают свою социальную устойчивость, публикуя фотоотчеты о путешествиях и вечеринках, и сопричастность к чему-нибудь высокому (например, к живописи). Их часто захватывают волны Virtue Signalling – демонстрации добродетели в соответствии с ценностями важных для них групп (консервативных, либеральных и т. д.), но они избегают радикальных суждений, так как в отличие от «троллей» не нуждаются в виртуальных и тем более в реальных врагах для повышения самооценки и расширения аудитории. Кто-то из них подлизывается к начальству и влиятельным родственникам, использует сеть как ускоритель для (неисправного) социального лифта, стремясь заключить удачный брак или вписаться в какое-то профессиональное сообщество, а иногда просто ищет одобрения, делясь сентиментальными воспоминаниями. Эти люди, условные «избиратели Бэнфилда», крайне редко скатываются в экстремизм и не забывают о выгоде и безопасности своей семьи.

Утрируя, можно сказать, что перед выборами к ним придет Каладзе или кто-то из его подчиненных и если не починит лифт, то покрасит ограду или подключит одного из членов семьи к какой-нибудь муниципальной программе. А после выборов, когда обиженный оппозиционер предъявит им претензии, они ответят что-то вроде: «А что ты дал нам? Какую альтернативу предложил? В чем убедил? Ругать власти мы можем и самостоятельно». Если мы вернемся к темам, которые разрабатывала госпропаганда, проанализируем телевизионные сюжеты и публикации онлайн-изданий, то обнаружим не только указания на заслуги правительства, но и настойчиво продвигаемый тезис: «Это выгодно Грузии, выгодно твоей семье». О какой конкретной выгоде говорили с такими избирателями на минувшей неделе представители оппозиции?

Те, кто бывал в штаб-квартирах грузинских партий, вероятно, помнят постоянно включенные телевизоры в кабинетах лидеров, взгляды, скользящие вниз по ленте Facebook к счетчикам «лайков» и комментариям, бесконечные разговоры о том, кто что сказал, написал, как лучше прореагировать и т. д. 99% рабочего времени посвящено процессу коммуникации, его формам и стремлению удержаться на первой полосе. Это важнейшая, неотъемлемая часть политики, но помимо многообразных форм в ней, по идее, должно присутствовать и содержание, интересное избирателям, думающим о выгоде и безопасности.

Судя по опросу NDI, лишь 5% опрошенных чувствуют себя незащищенными из-за войны в Украине и 4% в связи с действиями России в Грузии. Вопрос задали только тем респондентам, которые заявили, что чувствуют себя в Грузии незащищенными. Их набралось 34%, тогда как 66% полагают, что находятся в безопасности. Это цифры могут косвенно свидетельствовать о том, что кампания, в рамках которой правительство стремится представить себя надежным гарантом мира, так или иначе работает. Вместо продуманных контрдействий противники «Грузинской мечты» противопоставили ей все те же отрывистые осуждающие возгласы. Не вполне понятно, как (даже не вспоминая о криминале или лифтах-гильотинах) можно чувствовать себя в безопасности в нескольких десятках километров от позиций российских войск, но результат налицо. Что было важнее – еще раз громко сказать, что Ираклий Гарибашвили – дурак и позорит Грузию или (вдобавок) аргументированно опрокинуть его доводы и озвучить свои предложения по укреплению безопасности? Если бы они были дельными, хорошо упакованными в различные медиаформаты, то непременно привлекли бы электорат, поскольку безопасность – безусловный приоритет для граждан измученной войнами и неурядицами страны.

Проблему усугубляет личная вовлеченность. Крупные партии могут нанять десятки специалистов, которые будут продвигать ее повестку в информационном пространстве, не воспринимая это как личное дело, замерять пульс общественного мнения и докладывать о результатах. Но чем слабее партия, тем чаще лидер вмешивается в работу всех подразделений в лучших авторитарных традициях и зачастую увязает в социальных сетях. Автор своими глазами видел, как председатель одной из партий до рассвета лично писал комментарии в Facebook, яростно споря, в том числе, и с анонимными троллями. На следующий день он выглядел перегоревшим и крайне неудачно высказался по важному вопросу. Можно придумать красочную метафору про бургундского аристократа, который, заботясь о своей чести, врезался в строй швейцарских наемников, но она не сделает его поведение менее глупым. Внешняя референция, ориентация на одобрение окружающих, страх перед прилюдным унижением всегда были проблемами национального масштаба, но именно в эпоху социальных сетей их влияние на политику резко возросло.

«Нацдвижение», которому – осознанно или нет – подражают в информационной сфере почти все «малые» оппозиционные партии, допустило в соцсетях несколько принципиальных ошибок. Находясь у власти, его лидеры были увлечены захватом и уничтожением оппозиционных телекомпаний, думали прежде всего о доминировании в телевизионном эфире и упустили тот момент, когда социальные сети в 2011-12 годах дали их противникам столь необходимое ощущение единства. Позже, осознав насколько важен Facebook, «националы» резко активизировались там, однако это не помогло им решить проблему выхода за пределы старого электорального ядра – перенесенные из «телевизионной эпохи» грубые пропагандистские приемы способствовали усилению поляризации и формированию замкнутых политических сообществ в социальной сети, а не экспансии на всем ее пространстве. И, наконец, примерно после выборов 2018 года троллинг для противников власти начал превращаться в самоценное явление, невстроенное в рамки каких-то продуманных стратегий, и он изменил не только поведение, но и восприятие политиков. Он привлекает и забавляет аудиторию, эффективно активирует «машины ненависти», но сам по себе не выигрывает выборов.

В какой-то момент часть грузинских политиков начала видеть модель, с зеркальной точностью отображающую общество, не во всем грузинском сегменте Facebook, а в тех его закоулках, где они общаются со своими единомышленниками, повышая самооценку. Успех в этой среде становится иллюзорной компенсацией, позволяющей им искренне (!) верить и утверждать, что на самом деле их позиции лучше, чем показывают соцопросы и протоколы Центризбиркома. Их выступления начали напоминать стандартные FB-комментарии о социально-политических проблемах с преобладанием эмоций, радикальной лексикой, неумелым манипулированием фактами, морализаторством без предложения конструктивной альтернативы и, скажем так, «без продолжения» – из-за высокого спроса на свежие темы, старые обсуждения, казавшиеся столь важными, будто бы растворяются в прошлом и быстро забываются.

Характерная для всех стран радикальная перестройка и адаптация стиля политической коммуникации, да и самой политики под формат Facebook, превратившая в приоритетную цель моментальное одобрение и вирусное распространение мемов, не приняла бы в Грузии столь гротескную форму, если бы не одно обстоятельство. Как минимум с 2007 года грузинские политики, оглядываясь на опыт «Революции роз», ориентируются на немедленную (!) смену власти. Хорошего было мало и в предыдущем периоде, начавшемся с вооруженного переворота 1992 года, но после него в стране трижды прошли пусть плохонькие, страшненькие, но все же очередные выборы – они задали определенный ритм политической жизни, и лидеры так или иначе готовились к ним загодя. В последние же 15 лет они ориентировали себя и своих сторонников на немедленный результат – отставку президента, правительства, внеочередные выборы, революцию и т. д. Даже в 2011 году, когда до очередного голосования оставался всего год и на политическую арену вышел Бидзина Иванишвили, многие «горячие головы» предлагали ему не ждать дня голосования, а немедленно вывести людей на улицы для смены власти, потому что «результаты выборов все равно сфальсифицируют». Возможно, среди них были и провокаторы, но большинство вполне искренне требовало моментальной победы. Иванишвили тогда пришлось сделать несколько комментариев типа «Только путем выборов». Впрочем, та годичная кампания все равно воспринималась как стремительный блицкриг, а не длительное методичное наступление. В последующие годы горизонт планирования сузился до нескольких месяцев: «Весной мы им покажем!», «Осенью мы уничтожим эту власть!», «Из всех регионов двинутся колонны!» и т. п. Разумеется, многие политики держали в уме возможную неудачу и очередные выборы. Но тем не менее вера в политическое чудо и немедленную победу, стремление обеспечить быструю эмоциональную мобилизацию для проведения митингов, захватывали и опьяняли их и в конечном счете уподобляли их тактику охоте на «лайки». Азарт борьбы оттеснял мысли о грядущих выборах на задний план, куда-то на уровень «что поделать, потом попробуем и это» Любые эффекты, кроме моментальных, обесценивались и очень часто не принимались в расчет, как и постоянные поражения и падение рейтингов. Диктатура моментального подчинила себе грузинскую политику.

Ее часто сравнивают с теми или иными видами спорта, и эти метафоры, как правило, неудачны, поскольку она сложна, как шахматы для четырех игроков, и непредсказуема, как фехтовальный поединок с пятью участниками (можно также представить, что у них завязаны глаза). Однако есть один аспект, в котором два феномена соприкасаются, – ни красивая игра, ни эмоции участников и болельщиков не заменят результата на табло, практических последствий тех или иных действий. Счет 25:6, 25:13 и даже 25:18 (притом, что совокупность оппозиционных партий – отнюдь не одна команда) означает, что «Грузинская мечта» выигрывает и у ее оппонентов остается не так много времени для того, чтобы начать работать над собой – выборы не за горами.

Мнения, высказанные в рубриках «Позиция» и «Блоги», передают взгляды авторов и не обязательно отражают позицию редакции

Подписывайтесь на нас в соцсетях