Нужен ли грузинам круглый стол?

В замечательном фильме «Сальвадор» (1986), где Джеймс Вудс сыграл одну из своих лучших ролей, есть характерная сцена: по темным улицам погруженного в пучину междоусобицы города несутся джипы, набитые возбужденными парамилитарес, которые стреляют в воздух и кричат в мегафон: «Внимание, жители Эскалона! Новым президентом США избран Рональд Рейган!». А высокопоставленный офицер радостно говорит соратникам: «Пришло наше время, братья!». 6 ноября 2024 года лидеры «Грузинской мечты» не палили в воздух, но восприняли победу Дональда Трампа на президентских выборах в США с таким же восторгом. Есть ли у них основания для оптимизма, и действительно ли наступило «их время»?

Грузинский политикум всегда придавал большое, обычно преувеличенное значение переменам в Вашингтоне. Местные деятели записывали тех или иных кандидатов в союзники, не имея весомых оснований, опираясь лишь на свои ощущения, фантазии и расчеты «пикейных жилетов» с сомнительными степенями в области политологии. Помнится, перед американскими выборами 2008-го один из лидеров «Нацдвижения» Коба Субелиани приделал к своей машине номерной знак «Маккейн». Когда одни оппозиционеры принялись высмеивать его, а другие возмущаться, указывая, что цена таких номеров – 10 000 лари, он сказал, что изготовил его кустарно, чтобы поддержать кандидата Республиканской партии. За это Субелиани прозвали «кустарным сторонником». Подобным и менее экстравагантным проявлениям симпатий почти никогда не сопутствует понимание двух ключевых обстоятельств: 1) как бы американцы ни относились к местным руководителям, они не поддержат их в игре с нулевой суммой, особенно если ее целью является аннигиляция оппонентов; 2) внешняя политика США – не джип с пьяными боевиками, который можно развернуть за пару секунд, а скорее поезд, движущийся то быстрее, то медленнее в определенном направлении по заранее проложенным рельсам; углубляя метафору, можно назвать левый рельс «принципами», а правый «интересами». Но тем не менее сторонники власти празднуют. Многие оппозиционеры радовались бы точно так же, если б победила Камала Харрис, полагая, что она усилит давление на «Грузинскую мечту», обозначенное действующей администрацией. Архивы СМИ и соцсетей сохраняют все – и оптимистичные ожидания, и горестные восклицания, и неизбывную глупость глубокомысленных расчетов, за которыми обычно стоит лишь инфантильная вера в волшебное воздействие внешних факторов, избавляющих местных политиков от ответственности за то, что они уже сделали со своей несчастной страной, и за то, что они собираются с ней сделать.

Стоит отделить пропагандистский аспект от политического. Проправительственные СМИ раздувают в лоялистском сообществе ощущение сопричастности ко всемирной национал-консервативной революции, убеждая их, что уж теперь, вместе с Трампом, они покажут кузькину мать либералам, глобалистам и ЛГБТ-активистам. Но лидер «Грузинской мечты» Бидзина Иванишвили, скорее всего, не задумывается о идеологических разломах и прочих тектонических сдвигах и видит в национальном консерватизме лишь инструмент позиционирования – точно так же, как в первые годы правления видел его в либеральном консерватизме. Будучи прагматичным оппортунистом, он выискивает возможности, которые предоставит ему турбулентность в международных отношениях, вызванная возвращением Трампа в Белый дом – она непременно отразится на внешней политике как европейских, так и азиатских стран. Вероятно, Иванишвили полагает, что «пауза неопределенности» позволит ему упрочить свое положение, и когда туман рассеется, Западу придется – пусть с оговорками – принять статус-кво в Грузии.

Президент Саломе Зурабишвили, которая вместе с лидерами оппозиции не признает результаты парламентских выборов 26 октября легитимными, обращаясь к главам европейских государств, прибывшим на будапештский саммит, заявила: «Вся Европа единогласно требует взять на себя больше ответственности. Первый вызов – Грузия: Европа должна проводить четкую и твердую политику и не принимать вызовы демократии, которые поддерживает Россия». Следует ли из этой реплики, что Зурабишвили не считает нынешнюю политику ЕС на грузинском направлении достаточно четкой и твердой? Вряд ли стоит долго спорить о том, насколько уместным было слово «должен» (must). В международной коммуникации его стараются избегать не только из-за дипломатических тонкостей, но и потому, что оно зачастую указывает на слабость позиции говорящего. Но с другой стороны, в последние недели заявления противников «Грузинской мечты» буквально нашпигованы словами «должен», «должна», «должны». Шаблон выглядит примерно так: а) лидеры оппозиции должны объединиться в борьбе и отказаться от депутатских мандатов; б) они должны представить толковый план и перейти к решительным действиям; в) Запад должен ввести жесткие санкции против первых лиц страны, надавить на них и т. д. Характерно, что пункт «в» присутствует почти всегда и рассматривается как необходимое предусловие смены власти. Для одних это отражение искренней веры в справедливость мироустройства, для других – хитрая лазейка, позволяющая снять с себя ответственность в случае неудачи, проговорив что-то вроде «Мы не смогли потому, что западные партнеры (продажные политики, ленивые студенты, тупые пенсионеры – нужное подчеркнуть) не сделали то, что (якобы) были должны». Тем временем Иванишвили продолжает переламывать ситуацию.

Некоторые оппозиционные комментаторы, судя по их высказываниям, испытывают растущее раздражение. Им явно хочется сказать, что что-то идет не так, что накал и размах протестных выступлений выглядит весьма скромно по сравнению с аналогичными митингами 2003-го и 2008-го или кампаниями против закона об «иноагентах», а лидеры допускают ошибки, но их постоянно призывают отложить критику до лучших дней и продолжать излучать оптимизм, хоть он порой и напоминает копиум (известный благодаря интернет-мемам метафорический газ, позволяющий видеть в падениях достижения и с энтузиазмом обманывать самого себя). Соцсети хорошо иллюстрируют такое положение дел. Например, когда 8 ноября кто-то сетовал по поводу того, что в заявлении руководителей стран Веймарского треугольника и других комментариях акценты сместились с выборов на проведение реформ, отмену принятых «Мечтой» законов об «иноагентах» и ограничении «ЛГБТ-пропаганды», а участники будапештского саммита не успели (!) рассмотреть грузинский вопрос, сразу несколько оппонентов начинали яростно доказывать пессимистам, что все идет как надо, что оппозиция вскоре добьется своего, политика Евросоюза ужесточится, а Трамп накажет Иванишвили за сближение с Пекином, поскольку еще в 2019-м госсекретарь Помпео сказал, что участие китайцев в реализации проекта глубоководного порта Анаклия противоречит интересам Грузии. При этом обычно подразумевается, что Трамп начнет именно с Иванишвили, не отвлекаясь на выяснение отношений с теми европейскими партнерами, которые слились в экстазе с китайскими корпорациями. Подобным дискуссиям сопутствует трагическое непонимание сути поствыборных процессов. Их можно сравнить с одновременной игрой на двух досках: на первой лидеры демонстрируют внешней и внутренней аудитории непреклонность, обещают биться до конца и, условно говоря, грозно стреляют в воздух, но на второй основой действа является торг вокруг будущих компромиссов. Значительная часть руководителей правящей и оппозиционных партий сегодня играет на обеих досках.

«Если Грузия не изменит текущий курс действий и не продемонстрирует ощутимые усилия по реформам, в частности, отменив недавнее законодательство, противоречащее европейским ценностям и принципам, мы не сможем поддержать открытие переговоров о вступлении с Грузией», – говорится в совместном заявлении президента Франции Эммануэля Макрона, канцлера Германии Олафа Шольца и премьер-министра Польши Дональда Туска. Но что произойдет, если его отменят/изменят? Лидеры «Грузинской мечты» (Мамука Мдинарадзе и др.) твердят, что не отступят ни на шаг, так как эти законы необходимы, а оппозиция не дождется нового компромиссного «Соглашения Мишеля», которое в 2021-м завершило (если точнее, отложило на время) достаточно острый кризис. Впрочем, премьер-министр Ираклий Кобахидзе сказал: «Если кто-то убедит нас, что закон «О прозрачности [иностранного влияния]» или какой-то другой закон не соответствует юридическим принципам или европейскому духу, мы готовы пересмотреть любое соответствующее решение, хотя для этого необходима искренняя дискуссия». Его реплика, безусловно, может быть воспринята как предложение об обмене одних уступок на другие (начало переговоров о вступлении в ЕС, признание результатов выборов в том числе и оппозицией и т. д.), но по сути являться обманным финтом. Что же касается беспокоящего Вашингтон присутствия китайцев в Анаклия, то все рассуждения о нем основаны на заявлениях министра экономики Левана Давиташвили о предварительных договоренностях, никакого контракта пока никто не видел, и грузинские власти могут скорректировать приоритеты, если получат что-то очень ценное для них взамен. Бидзина Иванишвили опирается не на какие-то геополитические идеи, а на «осознанную беспринципность», позволяющую ему раскачивать внешнюю политику страны словно качели или маятник между разными центрами глобального влияния, играя на их противоречиях и проводя, как сказали бы немцы, Schaukelpolitik.

Некоторые интеллектуалы зачитываются книгой историка Кристофера Кларка «Сомнамбулы: Как Европа пришла к войне в 1914 году». У него есть и другая интересная работа «Железное королевство. Взлет и падение Пруссии, 1600-1947 гг.», и в ней автор рассматривает Schaukelpolitik на примере слабого Бранденбургского курфюршества XVII века: «Эффективно играть в эту систему означало быть на нужной стороне в нужный момент, а это, в свою очередь, подразумевало готовность сменить союзника, когда существующие обязательства становились обременительными или неподходящими… Но даже в эпоху, когда союзы рассматривались как краткосрочные решения, «лихорадочное непостоянство» (Wechselfieber) курфюрста казалось удивительным. Однако в этом безумии был свой смысл… Быстрая смена союзов также отражала сложность потребностей Бранденбурга в безопасности. Целостность западных территорий зависела от хороших отношений с Францией и Объединенными провинциями. Целостность герцогской Пруссии зависела от хороших отношений с Польшей. Безопасность всего балтийского побережья Бранденбурга зависела от сдерживания шведов. От хороших (или хотя бы функциональных) отношений с императором зависело поддержание статуса курфюрста и реализация его наследственных претензий внутри империи. Все эти нити пересекались в разных точках, образуя нейронную сеть, порождающую непредсказуемые и быстро меняющиеся результаты». Принципиальная беспринципность малопривлекательна и порой приводит к катастрофам, но, судя по выводам Кларка, без нее владетелям Бранденбурга вряд ли удалось бы уцелеть, а затем создать Прусское королевство – фундамент будущей Германской империи. Современные государства редко сравнивают с полуфеодальными, но в данном случае параллель оправдана, поскольку правитель защищает прежде всего личную (и в идеале – наследственную) власть, служа партикулярным, а не общенациональным интересам, которые если и осознаются, то весьма смутно.

Оппозиционеры часто заявляют, что намереваются воспрепятствовать началу работы новоизбранного, нелигитимного, по их мнению, парламента. С помощью процедурных рычагов сделать это не удастся, поэтому они придают большое значение организации масштабной акции протеста в день, когда депутаты соберутся для утверждения полномочий (максимум 1 декабря, возможно чуть раньше). Сложно сказать, сумеют ли они помешать проведению заседания физически, как в 2003 году – в последнее время подобные попытки (блокировка входов в здание и т. п.) обычно заканчивались неудачно, однако им, вероятно, удастся громко заявить о неприятии итогов выборов. Но важнее другое: даже блистательные тактические ходы крайне редко меняют что-либо по существу; и в шумный «День Х», и особенно после него главным в повестке дня (о)станет(ся) вопрос: «Что дальше? Борьба до победного конца или все же компромисс?».

Настроенные непримиримо по отношению к «Грузинской мечте» активисты требуют, чтобы ее оставили в одиночестве в позорном по европейским меркам «однопартийном парламенте». Памятуя о том, что в 2021-м основная часть оппозиционеров все же приняла мандаты, они предлагают отрезать пути к отступлению, призывают лидеров сначала аннулировать партийные списки в Центризбиркоме, после чего не попавшие в Парламент кандидаты не смогут заместить выбывших из него однопартийцев, а затем написать заявления о сложении депутатских полномочий. Парламентское большинство может их и не удовлетворить (прецедент был создан 4 года назад), но если это все же произойдет, оппозиционные партии столкнутся с неприятными последствиями, о чем «Грузинская мечта» позаботилась после кризиса 2020-2021 годов, дополнив 30-ю статью закона «О политических объединениях граждан» пунктами 5 и 6: «Партия утрачивает право на получение финансирования из государственного бюджета Грузии, если полномочия половины или более, чем половины членов Парламента Грузии, избранных по представлению указанной партии, прекращены досрочно и не представляется возможным признать полномочия необходимого числа членов Парламента – его/их правопреемников, с тем чтобы численность членов Парламента, избранных по представлению указанной партии, превышала половину количества мандатов членов Парламента, полученных той же партией. Партия не получит бюджетное финансирование на соответствующие следующие 6 календарных месяцев, если в течение соответствующей предыдущей очередной сессии Парламента более, чем половина членов Парламента Грузии, избранных по представлению указанной партии, без уважительных причин будет отсутствовать более, чем на половине очередных пленарных заседаний Парламента (в обоих случаях финансирование прекратится с первого дня следующего месяца)». Сегодня в пылу борьбы разговор о таких санкциях может показаться несвоевременным и слишком приземленным, но партиям – как бы прозаично это не прозвучало – нужны деньги, и их нехватку в грузинских условиях трудно восполнить за счет пожертвований, не только из-за их скудности. Существует риск попасть в фатальную зависимость от спонсоров, у которых, кстати, может обнаружиться немало точек соприкосновения с Бидзиной Иванишвили – в постсоветском бизнесе случалось и не такое. К тому же стоит помнить, что перед выборами правящая группировка, используя дочерние организации, заговорила чуть ли не об уголовной ответственности граждан, которые поддерживают «Нацдвижение» и сотрудничающие с ним партии. Кто-то усмотрел в этом запугивание рядовых избирателей и прелюдию к масштабным репрессиям, но, возможно, в первую очередь «Мечта» обращалась к бизнесменам: «Не давайте им денег, а не то пожалеете».

Близкие к ней эксперты часто повторяют, что лидеры «Коалиции за перемены», «Сильной Грузии» и «Гахария за Грузию» получили все, о чем могли мечтать, а выборы, по сути, проиграло лишь «Нацдвижение», потерявшее значительную часть электората, однако они боятся, что их заклеймят как предателей, если они все же войдут в Парламент. Но за этой уничижительной пропагандой, вероятно, все же скрывается понимание того, что даже те оппозиционеры, которые не руководствуются твердыми принципами и готовы принять мандаты, сегодня вряд ли захотят демонстрировать уступчивость. Ранний поствыборный период идеален для повышения ставок. Если оппозиции не удастся каким-то образом «опрокинуть» правительство или добиться переголосования и бескомпромиссная игра на условной «первой доске» подойдет к концу, дискомфорт из-за «однопартийного парламента» все равно будет увеличиваться, что заставит «Грузинскую мечту» искать выход из сложной ситуации.

Теоретически возможное, ироничное, но маловероятное привлечение оппозиционных депутатов к отмене злополучных законов следует отложить в сторону, чтобы рассмотреть более реалистичные сценарии. Партия Иванишвили может упорствовать, утверждая решения 89 голосами (из 150) в полупустом Парламенте, налагать на оппозиционные партии санкции, проводить обещанные процессы над частью их лидеров и ужесточать режим, однако такая линия будет слишком последовательной для Schaukelpolitik и наверняка помешает вожделенной «перезагрузке» отношений с Западом. Есть и другой вариант: разговоры о победе трех оппозиционных партий над «Нацдвижением» содержат в подтексте приглашение к окончательному разделу его «наследства»: если «Мечта» спровоцирует «националов» на радикальные действия вне правового поля, это предоставит остальным оппозиционерам возможность выбора между сотрудничеством с ними и перехватом той части электората ЕНД, которая не готова к революционным дерзаниям. После опасных инцидентов на грани фола перейти к условно цивильной парламентской работе во имя гражданского мира и национального единства будет проще. Как сказал (пробормотал) в частной беседе один высокопоставленный чиновник: «Ну сходят они в Патриархию, побеседуют, помолятся, а потом и в Парламент придут». Третий вариант – «Соглашение Мишеля-2»; исключать не следует и его, хотя власти гневно отстраняются от таких разговоров, не желают видеть европейских партнеров в роли арбитров и стремятся отделить диалог с ними от отношений с оппозицией.

Для грузинской политики характерно когнитивное искажение, которое заставляет и правящую партию, и ее противников раз за разом ошибаться в расчетах. Они всегда видят за действиями США и ЕС желание подыграть одной из сторон, проще говоря, ставку в грузинской внутриполитической игре. Мысль о том, что возможна (стратегическая, а не тактическая) поддержка самого демократического процесса, подразумевающего сотрудничество противоборствующих сил, не укладывается в эти рамки, хотя в трезвом рассуждении вроде бы становится ясно, что Грузия станет подлинно (про)западной, лишь преодолев «холодную гражданскую войну» (где они видели Запад без инклюзивного политического диалога?). В противном случае декларации о европейском выборе останутся лишь уловками кустарной Schaukelpolitik, либо слезливыми и лживыми клятвами режима сальвадорского типа, а это слишком хлипкая опора в том числе и для Запада. В 2021-м председатель Европейского совета Шарль Мишель не спасал власти или оппозицию. Несмотря на то, что названное его именем соглашение было вскоре растоптано, разорвано и сожжено, он помог самой Грузии, поскольку тогда ее жители впервые всерьез задумались о сущности политического диалога.

Тем событиям посвящены сотни текстов, но лишь в нескольких из них ситуация рассматривается сквозь призму обоюдной выгоды (win-win). «Мечта» получила признание результатов голосования и многопартийный парламент, но немало получила и оппозиция – прежде всего, расширение полномочий в Парламенте и обязательство проведения внеочередных парламентских выборов в том случае, если правящая партия не наберет 43% на муниципальных. Следует упомянуть и амнистию/помилование по делам, связанным с политикой, и обещание проведения реформ, о необходимости которых противники Иванишвили говорили так часто. Не все возможности удалось использовать, но это недостаточно уважительная причина для того, чтобы постоянно повторять «Мы были вынуждены», «Нам пришлось», «Нас обманули». Увы, лидеры правящей и оппозиционных партий вели себя именно так, а перевозбужденные эксперты выясняли, кто же тогда выиграл, а кто проиграл. На самом деле выиграли все стороны, но признать это было выше их сил.

Как бы банально ни прозвучало, у всех партий есть избиратели, и их мнение нельзя игнорировать. Фильтрация новостной ленты и удаление неприятных людей в соцсетях усилили великую и страшную иллюзию, согласно которой что-то похожее можно сделать и в реальной общественно-политической жизни. Попытки удалить из нее, подавить, вытеснить на обочину ту или иную группу граждан продолжались в Грузии три с лишним десятилетия и ни к чему хорошему не привели (что уж говорить о вылупившемся из «Железного королевства» Третьем рейхе). Их взгляды могут казаться ошибочными, но они существуют, как и альтернативные представления о ценностях и смыслах, консерватизме и либерализме, войне и мире. Упомянутый выше фильм «Сальвадор» снял Оливер Стоун, который в последние годы стал чуть ли не апологетом Владимира Путина. Можно ли вырезать Стоуна из истории американского кинематографа (если шире, американского общества) вместе с его «Взводом», «JFK», «Прирожденными убийцами», «Александром» и т. д.? Или следует переубеждать его самого и его единомышленников, объясняя, что в случае с Путиным – особенно в контексте Украины – они ошибаются? (И переубеждали, и он немного изменил позицию.) Можно отказаться от просмотра фильмов и проклинать Стоуна в соцсетях, но нельзя лишить его ни избирательного права, ни доступа к микрофону, ни наград за Вьетнам, ни биографии, ни убеждений. Нельзя уничтожить – как в реальном, так и в виртуальном мире – сторонников Трампа и Харрис, Иванишвили и Саакашвили, Хазарадзе и Гахария. Вне зависимости от исхода поствыборного кризиса, гражданам придется сосуществовать, а партиям, представляющим их интересы, договариваться. Альтернатива – превращенный в филиал ада на Земле Сальвадор 80-х, где убили десятки тысяч людей до того, как было заключено компромиссное соглашение о национальном примирении. Если б его обставили предусловиями вроде «Хорошо, но сначала мы возьмем столицу» или «Ладно, но мы сперва перебьем всех партизан», война продолжалась бы до сего дня. Если кому-то этот пример покажется слишком далеким или брутальным, он(а) может представить процесс превращения хорошо знакомых нам «зондеров» и «титушек» в парамилитарес. Для него понадобятся два ящика – один с автоматами, другой с заправленными (понятно чем) шприцами. Опциональный третий ящик с наличными, в принципе, не обязателен – 90-е показали, что деньги они сумеют добыть самостоятельно. Главное, что морально они уже готовы, как и немалая часть увязшего в поляризации общества.

Конец игры с нулевой суммой, которая во многом является лишь видимостью – отнюдь не конец жизни. А власть – не цель, а средство достижения целей, например, проведения реформ, упомянутых в «Грузинской хартии», подписанной противниками Иванишвили перед выборами. Можно ли реализовать хотя бы часть их программы путем диалога и размена уступок? Сегодня мало кто в оппозиционном сообществе готов обсуждать этот вопрос, а «Мечта» не желает и слышать о новой посреднической миссии европейских партнеров. Есть горькая ирония в том, что в названии блока партий, восстановившего в 1991-м независимость Грузии, фигурировал символ политического диалога – круглый стол («Круглый стол – Свободная Грузия») при том, что ни его представители, ни их противники не умели и по большому счету не хотели договариваться и вскоре совместными усилиями развязали гражданскую войну. Но чем бы ни завершился, отшумев, «День X», а затем «День Y» и (не дай бог, конечно) «День Z», рано или поздно искренние и вдумчивые граждане, переосмыслив старое название, поймут, что без круглого стола никакой свободной Грузии не будет. Вероятно, тогда и родится вожделенная новая политика и начнется новая жизнь.

Мнения, высказанные в рубриках «Позиция» и «Блоги», передают взгляды авторов и не обязательно отражают позицию редакции

Подписывайтесь на нас в соцсетях