ПРАГА---В рубрике «Герой дня» главный редактор «Эха Кавказа» Андрей Бабицкий беседует с бывшим министром культуры самопровозглашенной республики Абхазия, ведущим актером Сухумского драмтеатра Кесоу Хагба.
Андрей Бабицкий: Кесоу, я буду оперировать понятиями, которые сформировались еще в советские времена. И мы все помним рассказы Фазиля Искандера, в которых есть чудесные люди, есть какая-то национальная специфика. Помним рассказы Аксенова, где есть влюбчивые местные молодые люди. Что из себя представляет абхазская культура сегодня?
Кесоу Хагба: Часто думаю, в советский период – система, конечно, была жуткая, - но малые народы, включая и Грузию: какие театры, какая литература была! Также и в Абхазии у нас, между прочим, был и шикарный театр, прекрасные плеяды актеров. Сегодня нас настигло все, что настигло все постсоветские республики, включая Россию. Но мы еще пережили жуткую войну. Несмотря на это, на тяжелые моменты, которые мы пережили, как и все, ну, конечно, у нас театр считается одним из неплохих театров Кавказа и, можно сказать, России. Хоровая капелла у нас, я вам скажу, действительно в очень хорошем состоянии. Танцы – как обычно на Кавказе, все хорошо танцуют, поют, как и везде.
Бабицкий: Все-таки до войны была такая культура многонациональная, и в ней наверняка были элементы грузинские, элементы абхазские... Сейчас нет ощущения сиротства, что ли, из-за того, что грузинский элемент ушел?
Хагба: Честно сказать, ощущение сиротства не от того, что грузины ушли или когда-то были (смеется), но вообще в этой жизни тяжелой, базарной, культура никому не нужна. И в Грузии, и здесь. Вот по-человечески, да? А так, в советский период, в Сухуми около 12 театров было. И греческий, и армянский, и русский, и грузинский. К сожалению, сегодня нет не только грузинского театра, есть русский и абхазский театры, и то туда мало кто ходит, мало кому интересно, несмотря на то, что есть интересные постановки. Если мы эту тему будем развивать, что я учился в Тбилиси, все мои первые друзья, которые связаны с культурой театра, восприятие культуры и вообще искусство как профессия, – это связано с Тбилиси, с грузинами, моими друзьями. И то, что произошло, это... И они ничего не смогли сделать, чтобы остановить эту грязь, эту кровь. И мы ничего не смогли сделать. Это вне нас решалось. К сожалению, я боюсь, что и в будущем она будет решаться вне нас.
Бабицкий: Кесоу, вы сказали, что в театры не ходят. О чем это свидетельствует? О том, что народ стал ленив и нелюбопытен? Театр умирает? Или, может быть, тем, кто сегодня выходит на сухумские сцены, не хватает мастерства?
Хагба: Нет, театр никогда не умрет, театр всегда будет жить. К сожалению, только может быть или плохой театр, или хороший театр. Я помню 90-е годы в Абхазии... Помните, в Москве в 90-е годы никто не ходил в театры абсолютно? 93-й, 94-й... Сейчас ходят. Но мы-то сейчас переживаем, я не скрою, такой период, знаете, послевоенная разруха – когда в экономике можно только взять и получить, если ты воруешь или даешь кому-то что-то (смеется). Система не выстроенная, люди бегают с утра до вечера – где заработать, и вся молодежь, не молодежь, наше поколение, которое имело высшее педагогическое образование, высшее профессиональное образование в области искусства – они все на рынке сегодня.
Бабицкий: Кесоу, а раньше театр был не только театром, но еще и местом встреч образованных людей, местной интеллигенции. Сегодня этого уже нет, да? Сегодня фойе не заполнены?
Хагба: Я вам скажу один момент. После войны мы не смогли в нашем театре играть зимой, потому что мы сами мерзли, и зрители мерзли. Мы играли там несколько месяцев, когда тепло. В послевоенное время трудно в театр возвращались, но несмотря на это, я вам честно и откровенно скажу, театр – это когда есть режиссер, который ставит спектакли, за которые не стыдно, да? И когда есть актеры, за которых не стыдно. Сегодня в абхазском театре есть режиссер Валерий Михайлович Кове, он действительно режиссер высшего класса. Не из-за того, что я у него играю, он это доказал своими спектаклями, с которыми мы объездили Европу. Но почему-то в Абхазии такая среда сейчас, немножко тяжело всем, трудно, тем более сейчас театр на ремонте. Но я думаю, что будет в Абхазии, кстати, если в театре будет тепло, и мы будем ставить спектакли, люди будут ходить. Любят театр. И всегда любили. Даже при коммунистическом режиме все секретари обкома свой имидж строили через театр. Такая культура как-то сложилась. Ну посмотрим в будущем. Сейчас, конечно, немножко тяжеловато. С финансированием очень тяжело.
Бабицкий: И последний вопрос. Кесоу, что в сегодняшней жизни вам не то чтобы нравится, а кажется, развивается в нужном направлении, а что не устраивает абсолютно?
Хагба: Очень трудно однозначно ответить. Единственное – постараюсь ответить, что меня не устраивает. Меня очень не устраивает, как у нас разрушилось, и не можем восстанавливать образование, систему образования, чтобы люди получали образование. Без образованных людей ни театры, ни экономику, ни политику и ни национальную культуру мы не сделаем. Нам очень сложно образовательную систему восстановить. А так – мне нравится, что мы пока живы, стараемся что-то делать, и надеемся на то, что в будущем будет лучше.
Андрей Бабицкий: Кесоу, я буду оперировать понятиями, которые сформировались еще в советские времена. И мы все помним рассказы Фазиля Искандера, в которых есть чудесные люди, есть какая-то национальная специфика. Помним рассказы Аксенова, где есть влюбчивые местные молодые люди. Что из себя представляет абхазская культура сегодня?
Кесоу Хагба: Часто думаю, в советский период – система, конечно, была жуткая, - но малые народы, включая и Грузию: какие театры, какая литература была! Также и в Абхазии у нас, между прочим, был и шикарный театр, прекрасные плеяды актеров. Сегодня нас настигло все, что настигло все постсоветские республики, включая Россию. Но мы еще пережили жуткую войну. Несмотря на это, на тяжелые моменты, которые мы пережили, как и все, ну, конечно, у нас театр считается одним из неплохих театров Кавказа и, можно сказать, России. Хоровая капелла у нас, я вам скажу, действительно в очень хорошем состоянии. Танцы – как обычно на Кавказе, все хорошо танцуют, поют, как и везде.
Бабицкий: Все-таки до войны была такая культура многонациональная, и в ней наверняка были элементы грузинские, элементы абхазские... Сейчас нет ощущения сиротства, что ли, из-за того, что грузинский элемент ушел?
Хагба: Честно сказать, ощущение сиротства не от того, что грузины ушли или когда-то были (смеется), но вообще в этой жизни тяжелой, базарной, культура никому не нужна. И в Грузии, и здесь. Вот по-человечески, да? А так, в советский период, в Сухуми около 12 театров было. И греческий, и армянский, и русский, и грузинский. К сожалению, сегодня нет не только грузинского театра, есть русский и абхазский театры, и то туда мало кто ходит, мало кому интересно, несмотря на то, что есть интересные постановки. Если мы эту тему будем развивать, что я учился в Тбилиси, все мои первые друзья, которые связаны с культурой театра, восприятие культуры и вообще искусство как профессия, – это связано с Тбилиси, с грузинами, моими друзьями. И то, что произошло, это... И они ничего не смогли сделать, чтобы остановить эту грязь, эту кровь. И мы ничего не смогли сделать. Это вне нас решалось. К сожалению, я боюсь, что и в будущем она будет решаться вне нас.
Бабицкий: Кесоу, вы сказали, что в театры не ходят. О чем это свидетельствует? О том, что народ стал ленив и нелюбопытен? Театр умирает? Или, может быть, тем, кто сегодня выходит на сухумские сцены, не хватает мастерства?
Хагба: Нет, театр никогда не умрет, театр всегда будет жить. К сожалению, только может быть или плохой театр, или хороший театр. Я помню 90-е годы в Абхазии... Помните, в Москве в 90-е годы никто не ходил в театры абсолютно? 93-й, 94-й... Сейчас ходят. Но мы-то сейчас переживаем, я не скрою, такой период, знаете, послевоенная разруха – когда в экономике можно только взять и получить, если ты воруешь или даешь кому-то что-то (смеется). Система не выстроенная, люди бегают с утра до вечера – где заработать, и вся молодежь, не молодежь, наше поколение, которое имело высшее педагогическое образование, высшее профессиональное образование в области искусства – они все на рынке сегодня.
Бабицкий: Кесоу, а раньше театр был не только театром, но еще и местом встреч образованных людей, местной интеллигенции. Сегодня этого уже нет, да? Сегодня фойе не заполнены?
Хагба: Я вам скажу один момент. После войны мы не смогли в нашем театре играть зимой, потому что мы сами мерзли, и зрители мерзли. Мы играли там несколько месяцев, когда тепло. В послевоенное время трудно в театр возвращались, но несмотря на это, я вам честно и откровенно скажу, театр – это когда есть режиссер, который ставит спектакли, за которые не стыдно, да? И когда есть актеры, за которых не стыдно. Сегодня в абхазском театре есть режиссер Валерий Михайлович Кове, он действительно режиссер высшего класса. Не из-за того, что я у него играю, он это доказал своими спектаклями, с которыми мы объездили Европу. Но почему-то в Абхазии такая среда сейчас, немножко тяжело всем, трудно, тем более сейчас театр на ремонте. Но я думаю, что будет в Абхазии, кстати, если в театре будет тепло, и мы будем ставить спектакли, люди будут ходить. Любят театр. И всегда любили. Даже при коммунистическом режиме все секретари обкома свой имидж строили через театр. Такая культура как-то сложилась. Ну посмотрим в будущем. Сейчас, конечно, немножко тяжеловато. С финансированием очень тяжело.
Бабицкий: И последний вопрос. Кесоу, что в сегодняшней жизни вам не то чтобы нравится, а кажется, развивается в нужном направлении, а что не устраивает абсолютно?
Хагба: Очень трудно однозначно ответить. Единственное – постараюсь ответить, что меня не устраивает. Меня очень не устраивает, как у нас разрушилось, и не можем восстанавливать образование, систему образования, чтобы люди получали образование. Без образованных людей ни театры, ни экономику, ни политику и ни национальную культуру мы не сделаем. Нам очень сложно образовательную систему восстановить. А так – мне нравится, что мы пока живы, стараемся что-то делать, и надеемся на то, что в будущем будет лучше.
