Позавчера я рассуждал на «Эхе Кавказа» о небывалой пестроте событий и перепадах в общественном настроении нынешнего лета в Абхазии, отметив при этом, что таких событий, которые принято называть судьбоносными нынче, тем не менее не было. А вчера встретил в одном из российских интернет-изданий публикацию «Проклятие «черного августа». В нем представлен список поистине судьбоносных событий, которые в последнюю четверть века произошли в последний месяц лета; он «пугает и заставляет задуматься над мистикой этого месяца».
Многое в списке имеет непосредственное отношение к Абхазии. Это и 19-21 августа 1991 года – августовский путч в СССР, и 17 августа 1998 года – дефолт в России (Абхазия ведь находится в рублевой зоне), и пятидневная война 8-12 августа 2008 года на Южном Кавказе… Но прежде всего это, конечно, 14 августа – день начала грузино-абхазской войны, которую у нас давно называют Отечественной войной народа Абхазии. Послезавтра в республике – День памяти защитников Абхазии, будут отмечать 24-ю годовщину начала войны.
Тот день поделил жизни буквально всех в Абхазии на «до» и «после» и запечатлелся в мельчайших подробностях в памяти каждого из взрослых и многих детей. Характерно, что немало лет после войны, когда я впервые встречался со знакомыми, с которыми в военное время не виделся, они обычно начинали описывать мне именно то, что с ними происходило 14 августа 92-го, едва ли не поминутно. Ну, и потом уже шел рассказ о пережитом в остальные год и полтора месяца войны…
И вот недавно испытал удивительное чувство – будто вновь слышу эти повествования, уже от других своих знакомых. Это было при чтении изданной несколько месяцев назад в Абхазии небольшой, 130-страничной книжки в мягкой обложке «Испепеленные пламенем войны. Свидетельства очевидцев». На первой странице обложки – памятное многим пережившим войну фото, на котором страшное горе, скорее всего, после вести о гибели близкого человека, рвет рот женщине средних лет… Автор вступительной и заключительной статей и редактор книги – Нателла Акаба, истории записали Людмила Джинджал, Мариета Топчьян, Белла Турцева и Ирина Адлейба.
Как-то слышал такое рассуждение: журналистам, как и медикам, необходимо быть хладнокровными, ибо эмоциональное выгорание неизбежно будет мешать исполнению профессиональных обязанностей. Может быть… Так или иначе, но после чтения этих свидетельств я долго не мог успокоиться, долго приходил в себя. Хотя казалось бы – все это уже давно пережито. Многое я видел своими глазами, обо многом слышал изустно, некоторые подобные свидетельства очевидцев сам записывал еще во время войны. Кстати, беря эту книгу впервые в руки, я не исключал, что тут будут представлены уже известные мне воспоминания, но оказалось: все они новые для меня. Наверное, подобные человеческие истории можно рассказывать и записывать бесконечно…
И вот под впечатлением безыскусных повествований в этой книге вновь нахлынуло все пережитое, болью и горем сжалось сердце и прозвучала в ушах известная фраза: «Это не должно повториться!»
Первая публикация в книге из всколыхнувших мою память была почти бессловесной. На большом, на всю книжную страницу фото пожилая женщина сидит, пригорюнившись, на верхних ступеньках будто уходящей в небо широкой каменной лестницы. Подпись к снимку гласит: «Кажется, эта женщина превратилась в изваяние, символизирующее безысходность». Стоп, подумал я, так это же снимок из моего семейного альбома, это я сделал его в 94-м… И только заглянув в выходные данные книги и увидев строчку «Фото предоставлены Виталием Кецба», вспомнил: это он фотографировал, когда в том году мы с ним, фронтовым фотокорреспондентом, заезжали к моим родственникам в село Тамыш.
Вот и на фото на соседней странице у той же лестницы на фоне каменных столбов, оставшихся от сгоревшего дома, стоит та же женщина – ныне покойная учительница тамышской средней школы Маро Парменовна, вдова моего троюродного дяди Алексея Ростовича Шария, который в семидесятые годы был председателем суда Очамчырского района. Когда-то, в детстве, я часто играл на этих каменных ступенях… В войну тот красивый каштановый дом в полутора километрах от моря был сожжен грузинскими гвардейцами из Душетского батальона (о чем дяде не суждено было узнать, он умер до войны), а перед этим они целой группой надругались над продолжавшей жить в нем в одиночестве моей тетей – пожилой женщиной, кстати, грузинкой по национальности, по девичьей фамилии Купрашвили. Надругались, потому что им сказали: она вдова абхаза. Выбравшись летом 93-го к дочери и зятю в Гагру, она с гневом рассказывала о произошедшем по Абхазскому телевидению… Увы, этот дом и сейчас не восстановлен. Овдовевшая дочь Маро Парменовны ведет там домашнее хозяйство и живет в сохранившейся рядом каменной пристройке-кухне.
А вот воспоминания о событиях в Гагре в августе-сентябре бывшего главврача Гагрской районной больницы Валентины Николаевны Чачба. Так получилось, что мы не виделись с ней с конца семидесятых годов, когда я начинающим корреспондентом приезжал в эту больницу, где она работала, хотя еще и не главврачом. И только сейчас, из книги, узнал, как она пережила те страшные недели в 92-м, как ей удалось вывезти на абхазскую сторону другую мою знакомую, бывшую главную медсестру больницы Ику Инал-ипа. Обратил внимание, что Валентина Николаевна с благодарностью вспоминает о своем заме в больнице Игоре Джумберовиче Дарсалия, грузине, который ее всячески оберегал и вообще показал себя порядочным человеком.
А вот свою коллегу по журналистскому цеху Марианну Квициния я до войны не знал: в августе 92-го ей было всего 16 лет, и она жила в селе Атара. После войны общаться на эту тему нам не доводилось, и только сейчас из книги узнал о пережитом ею. Оказывается, 13 августа 92-го она пошла с родственниками купаться на море в селе Тамыш, где находилась у родителей матери. Ее стали звать домой, говоря, что придут сюда еще завтра, а она вдруг произнесла, стоя в воде: «А помните фильм «Завтра была война»?» Когда на следующий день война и впрямь началась, они отправились в Атару, но там уже вовсю хозяйничали грузинские гвардейцы. Марианне пришлось и в лесу зимой скрываться, и в течение нескольких недель находиться в группе абхазов, которых держали для обмена пленными. Она описывает, в частности, грузинского командира по прозвищу Али-баба, армянина, о зверствах которого мне доводилось и раньше слышать воспоминания. А еще – какого-то грузинского гвардейца, у которого перед этим убили брата и который все время кричал, чтобы ему дали убить абхаза и он выпил бы его кровь стаканами – «Иначе что я скажу своей матери?»
А вот что вспоминает Мисак Кюлян о происходившем в селе Гумиста: «Это не армия, а шайка бандитов была. Из всех тюрем Тбилиси вывели, одели в военную форму, вооружили до зубов и пустили в Абхазию. Один говорил: «Если они (абхазы) реку перейдут, я завтра в Тбилиси буду». Герой нашелся такой. «Сразу убегу, – говорит, – не поймают меня». Такие вот вояки они были. Интересный случай был с Задикяном Сетраком. Он штурманом работал у нас в аэропорту. Умер уже после войны. Пришли, его дом заняли. У его брата рядом в доме дочери были. «Вот эти девочки все наши, приведи сюда», – говорят ему. Он говорит: «Сейчас приведу». Он взял «лимонку», снял чеку и бросил в свой дом. Дом свой взорвал, зато эти «воины» все погибли. И Сетрак ушел оттуда. Это где-то в октябре было».
Анжела Мания рассказывает, что ее отец Заур, грузин, и мать Раиса Тория, абхазка, жили в селе Тамыш, а брат Муртаз воевал на абхазской стороне, в группе Аки Ардзинба, и как-то по телевидению его увидели среди пленных абхазов. Грузинские гвардейцы, по словам Анжелы Зауровны, приехали на «Жигулях», отца искалечили, стреляли по ногам (потом пришлось их ампутировать), а маму привязали к стулу, с которого сняли сиденье, заклеили скотчем рот, а под стул поставили зажженную керосиновую лампу. Она так кричала, что от боли и страданий порвался скотч…
Я сознательно не привожу здесь гораздо более жуткие эпизоды из воспоминаний в книге. Прекрасно понимаю и то, что и на другой, грузинской стороне есть свой мартиролог невинных жертв, изданы свои книги о них. И очень глупо было бы доказывать правоту своей стороны длиной этих списков, толщиной таких книг и количеством описанных ужасов и страданий. Вопрос тут в следующем: кто открыл этот ящик Пандоры? И еще: кто воевал за «территориальную целостность» своей страны (как когда-то австрийцы в 1848-м, англичане в 1919-1921-м в Ирландии), а кто – за свободу своего народа?
Нередко спрашивают: была ли грузино-абхазская война неизбежной? Теоретически, может, и нет, но практически… Годы, предшествовавшие роковому 14 августа 92-го, представились мне сегодня похожими на стремительную воронку воды. Достаточно вспомнить тот психоз, который бушевал в позднеперестроечное время в Тбилиси. Нателла Акаба в своем предисловии «Пробуждение мини-империи» к цитируемой книге вспоминает: «Настоящий шок вызвало в Абхазии письмо писателя Р. Мишвеладзе «Что спасет Грузию», опубликованное не где-нибудь, а в партийном органе «Молодой коммунист» в 1989 году: «Грузия стоит на грани реальной катастрофы – исчезновения. Первейший завет наших предков заключается в том, чтобы не отдать нашу землю чужеземцам на растерзание, чтобы мы не смешались с чужими нациями… Мы всячески должны стараться, чтобы процентный состав грузин в Грузии (ныне составляющий 61%) поднять до 95%... Грузия может потерпеть не более 5% гостей… Мы должны убедить их в том, что для опасно размножающейся чужой нации на земле Давида Строителя нет условий».
Кстати, я, как любитель статистики, не удержался и заглянул в соответствующие данные в интернете. Да, по переписи 2014 года грузины составляют теперь почти 87% населения (то есть цель, поставленная Мишвеладзе, почти достигнута) на территории, которую контролирует Тбилиси. Правда, территория эта, как известно, уменьшилась с 1989 года на 20%, да и общее число грузин на ней более чем за четверть века не выросло, а сократилось – с 3,79 млн по Всесоюзной переписи 1989 года до 3,22 млн. Да и с цифрой процента грузин в 1989 году Мишвеладзе ошибался или сознательно солгал – она составляла 70% населения Грузинской ССР.
Но таких, как Мишвеладзе, «спасителей грузинской нации», топающих ногами, орущих, брызгающих слюной, тогда было множество. А сколько таких, как Тамаз Надареишвили, ездили до августа 92-го из Сухума в Тбилиси и истерически торопили с вводом войск! Но вскоре, как вспоминает в книге «Опаленные пламенем войны» вдова убитого в войну поэта Таифа Аджба Римма Когония, один из грузинских гвардейцев, которые прятались в подвале ее многоэтажного дома в Сухуме вместе с местными жителями во время абхазского наступления и артобстрела, начал кричать: «Шеварднадзе, будь ты проклят, чтоб ты провалился, притащил нас сюда и бросил! Абхазцы идут на смерть и знают, за что идут. Они идут в атаку с именем Ардзинба, а мы за кого должны умирать?»
Текст содержит топонимы и терминологию, используемые в самопровозглашенных республиках Абхазия и Южная Осетия
